Кто-то дал этой Вселенной плохую кислоту
Предупреждения:
Во-первых, у меня реально была очень хорошая кислота. То есть, нитроэмаль, штукатурка и прочие разноплановые вещества.
Во-вторых, это НЕ фанфики. В лучшем случае зародыши. Плотбанни, или как их там.
В-третьих, сегодня в эфире ангстовый джен с намеками на Чарльз/Эрик.
читать дальшеСразу предупреждаю, что история вообще-то ангстовая.
Ну то есть все утопично, летит себе корабль по просторам вселенной, внутри корабля идеальное общество, где для каждого есть место; во главе капитан и его управленцы, и как минимум половина из которых телепаты, потому что иначе всю эту систему даже по времени не отладить – какой бы технически продвинутой ни была связь, но время реакции все равно оказывается довольно существенным, а в какой-нибудь экстренной ситуации и вовсе критическим.
И типа Все Хорошо.
Все Совсем Хорошо.
Правда, никто, кроме – возможно – капитана уже не очень помнит, куда они все летят и на кой черт им это надо. Работы и так хватает: надо обеспечить питание и жизнь на корабле, ну и всякое такое прочее. Конечно, не только быт – они же мутанты, наследники человечества, народа первооткрывателей и исследователей и так далее; так что какой-то там научный отдел тоже есть, собирает себе данные о мимопролетающих звездах, всякую доступную биологию тоже не забывают...
В общем, мир, покой и благоденствие.
Хотя и в этом Очень Благополучном, Очень Правильном Обществе случается всякое. Просто об этом молчат. Магда Максимофф, когда у неё жених пропал, промолчала: чай, не дура, сразу поняла, что рядом какой-то пиздец затаился и лучше не высовываться. Тем более что у неё уже ребенок планировался, и ей надо было в первую очередь его защищать. А её Эрик был хоть и молодой ещё, но уже, в принципе, взрослый мужчина – т.е. либо сам о себе способен позаботиться, либо нет, но тогда, значит, вляпался туда, где вмешательство слабой беременной женщины и подавно ничего не изменит.
Пьетро вот вообще считал, что он пробирочный. Ну то есть он в этом несколько сомневался, потому что у Магды, если он вдруг начинал её расспрашивать про подробности своего появления на свет, какое-то странное лицо делалось, но для всех – официально и не очень – он был просто мамин сын. Вполне обычное явление, хотя быть папомаминым сыном было бы намного круче. Но раз нет, то, в общем-то, ничего особенного.
А по соседству с ними жил Чарльз Ксавье. Он, конечно, был постарше Пьетро, но не намного, так что они ещё в юности подружились, тусили потом вместе, Чарльз, как старший и более ответственный и вообще телепат, сотрудник тамошних управляющих структур, убеждал Пьетро, что тот способен на большее, чем просто носиться по кораблю по своим курьерским делам и маяться ерундой.
А Пьетро, конечно, умный и всякое такое; но неусидчивый ужасно. Ну и к тому же на профориентации в школе и потом после ему сразу сказали: видите ли, молодой человек, мутация у вас для космического корабля практически бесполезная. Возможно, на планете вам нашлось бы дело в соответствии с вашими способностяи, но у нас уже, честно говоря, даже ведутся дебаты насчет того, не являются ли пригодные для жизни планеты простым мифом...
В общем-то, и из научного отдела его завернули с примерно тем же обоснованием, и из Космической Школы; а все остальное ему просто неинтересно. Кое-как пристроился, собственно говоря, курьером, таскать то, что нельзя отправлять пневмопочтой, а доставить надо срочно – да и то просто чтобы не доебывались и не пристроили силой куда-нибудь на гидропонные фермы.
В общем, Пьетро мается и скучает, но делать нечего, куда он денется в космосе без скафандра. Жить можно, да и ладно. А у Чарльза, в принципе, все окей – адекватное, пусть и слегка стервозное начальство, важное и нужное дело, возможность пользоваться своим даром для блага всего общества. Рай, да и только.
…только ему чем дальше, тем больше мерещится, что во всем этом благополучии что-то слегка не так.
Чарльз сам себя пилит, что ему полагалось бы радоваться, быть счастливым и вообще, чего это он с жиру бесится; но радоваться и быть счастливым как-то не очень получается. То есть вроде как получается, получается... а потом попадется на глаза мелочь какая-нибудь, и все. И сидит он с каким-то мутным, неприятным чувством, будто где-то что-то плохое случилось, и никак не поймет, откуда оно вообще взяться могло.
И кошмары ему иногда снятся. Причем не его кошмары – он это не сразу понял, но пока развивал телепатический талант, постепенно разобрался. И кошмары тоже непонятно откуда берутся – не может их таких быть в их благополучном обществе. Глупости всякие мимолетные вроде внезапной разгерметизации или оживших машин – это бывало, такое он у соседей ловил, человеческая психика порождает иногда редкостной абсурдности картины; а там что-то совершенно другое, неоформленное, но невыразимо жуткое.
А однажды приходит к нему Пьетро и с удивлением рассказывает, что у них на корабле, оказывается, закрытые отсеки есть. В смысле вообще закрытые, чуть ли не запаянные; а как же в них попадать, если там что-то сломается? Он ненадолго у одного типа из инженерного карточку экстренного доступа спер, так она там не сработала!
Чарльз поначалу отмахивается, он привык, что Пьетро всякую фигню выдумывает со скуки; они слегка поругались по этому поводу, и Чарльз, расстроенный, ушел себе на работу. Сосредоточился на ней, чтобы отвлечься хоть немного от своего огорчения… и вдруг заметил в этой самой работе что-то странное. Запись о лишнем сеансе умиротворяющей групповой терапии для человека, который по своей профессии не испытывает особого стресса (как, к примеру, пилоты или инженеры наружного ремонта) и которому эта умиротворяющая терапия, в принципе, вообще не нужна. Ну, для какого-нибудь рабочего гидропонной фермы – такому бы как раз наоборот прописать бы сеанс игры в пейнтбол или что-нибудь вроде, чтобы встряхнуться.
Мелочь, строго говоря – но какая-то непонятная и неуместная мелочь.
С Пьетро Чарльз, конечно, помирился тем же вечером; Пьетро все-таки на него ещё слегка обижался, поэтому наотрез отказался рассказывать про закрытые отсеки ещё раз, но зато снова немножко поныл насчет того, как повезло папомамским детям, у которых настоящая семья, совсем как в Древности, и это круто, или что вот у Курта крутой папка, большой начальник... хотя пофиг, что он начальник, он просто крутой, потому что есть. И что мама у Пьетро, конечно, клевая, и он её очень любит, но все-таки...
И в общем-то все снова пошло как обычно. Однако теперь Чарльз стал приглядываться ко всему повнимательнее – почти допуская мысль о том, что его беспокойство может быть вызвано не только реакцией человеческой психики на открытый космос (человек все-таки планетное существо, биологию не обманешь) и что у этой его смутной тревоги все же могут быть какие-то основания.
И в какой-то момент он понял, что не было смысла отрицать одну простую и неприятную вещь: да, декларируемые правила жизни корабля логичны, обоснованны и гуманны, но у капитана и его ближайшего окружения – включая собственное чарльзово начальство в лице коммандера Эммы Фрост – действительно есть какие-то скелеты в шкафу. И Чарльз, конечно же, прекрасно понимает, что капитану иногда приходится принимать небезупречные с моральной точки зрения решения, но подобный расклад ему все равно чем-то смутно не нравится.
И чем дальше, тем больше Чарльзу кажется, что "небезупречные с моральной точки зрения решения" – это сильное преуменьшение. Расчлененых трупов в канистрах с растворами для гидропонных ферм, конечно, нет, да и каких бы то ни было доказательств его догадкам, в общем-то, тоже... но интуиция у него всегда была хорошая, а командование слишком тщательно что-то скрывает.
В общем, Чарльз присматривается, запоминает... и все четче осознает, что оставить все как есть, вот в этой мерзотной неопределенности, не сможет. Даже ради мира и благополучия вполне адекватно устроившегося в нынешнем обществе большинства. И Пьетро ведет себя все беспокойнее – то ли накопилось, Чарльз, зная его, предполагал, что рано или поздно тот не выдержит своей размеренной скучной жизни; то ли он тоже заметил что-то странное... В конце концов Чарльз зажал его в угол, принялся расспрашивать, мол, я же твой лучший друг, неужели ты мне не доверяешь? Пьетро помаялся и признался: ему кажется, что мама пиздит, когда говорит, что он обычный пробирочный. Рассказывать она не хочет, ужасно расстраивается, если он пробует настаивать, но он почти уверен, что что-то не так. Может, он результат правительственного генетического эксперимента или ещё что-нибудь вроде? Неудачного, наверно; если бы удачного, он бы, наверно, сидел сейчас в командовании, а может, даже в кресле первого помощника капитана... Или даже в капитанском!
Чарльзу немножко смешно, да Пьетро и сам понимает, что это несколько бред – генетика человека на корабле исключительно наблюдательная, поскольку считается, что мутанты ещё не вполне сформировались как биологический вид и лучше в это пока не лезть. Но до них вдруг доходит одна простая и довольно очевидная вещь: что ни они, ни кто-либо из их знакомых, включая Хэнка из исследовательского, просто не знают некоторых технических деталей жизни корабля.
То есть, любой школьник распишет порядок работы гидропонных теплиц или системы регенерации воздуха, а какой-нибудь отличник даже выпишет общие принципы межзвездной навигации – но при этом никто не может точно сказать, что именно обеспечивает им движение между этих самых звезд. Перечислить типы двигателей – не вопрос, начиная от первых ракет Циолковского и заканчивая прототипами тахионных двигателей; но если действительно сесть и посчитать, цифрами, получается, что ни один из существующих двигателей не смог бы сдвинуть корабль такого размера с места, не говоря уже о том, чтобы веками вести его в межзвездном пространстве без единой дозаправки.
И получается, что все они живут и странствуют в конструкции, которая технически не может существовать.
Короче говоря, в жизни стало как-то многовато хуйни. Чарльз помаялся, помаялся, но в конце концов признал, что его намерение быть законопослушным членом экипажа уже входит в противоречие с его намерением быть приличным человеком. Ну и опять же тайна, желание разобраться не дает покоя, да и Пьетро надо подстраховать – у того уже в глазах слишком хорошо знакомое Чарльзу выражение, которое означает, что останавливать его уже поздно. Да и не хочется, если по правде.
И начинают они разбираться вместе. Пьетро все рвется вперед, Чарльз пытается его придерживать, ибо что-то ему подсказывает, что командование от их затеи будет очень не в восторге; однако же процесс постепенно сдвинулся с мертвой точки.
И они потихоньку разыскивают всякие разнообразные сведения. Чарльз беседует – по работе и просто так – с разными личностями, Пьетро бегает тайком по всяким малознакомым частям корабля, потом они сидят вечерами у Чарльза и пытаются собрать это все в единую картину...
И в какой-то момент до кого-то из них доходит, что в своих попытках понять, как их корабль вообще функционирует, они не учитывали человеческий фактор. Вернее, мутантский. А если кто-то умеет телепортироваться, как куртов папа, читать мысли, как Чарльз, или преобразовывать энергию, как капитан Шоу, то не существует ли какая-нибудь способность, которая может двигать их через космос?
Но тогда всплывает другой вопрос: а почему этого мутанта (или группу мутантов) не чествуют на каждом шагу, не вешают агитплакатов как на Древней Земле с Капитаном Америкой или хотя бы не прописывают им групповой терапии, чтобы работалось получше? Ну где оно вообще все тогда?
И странный закрытый отсек Пьетро тогда вовсе не выдумал. Это даже не отсек, а целый сектор рядом с двигателем. И в него было никак не пробраться, потому что там защита оказалась круче, чем на вспомогательных ядерных двигателях, которые радиацией фонят так, что там даже мутанту находиться небезопасно. А в двери этого закрытого отсека даже пропуск начальника инженерного отдела не сработал.
А ведь Чарльз ещё и с людьми во время своего расследования разговаривает – и не без удивления понимает, что не один в своем понимании того, что на корабле что-то не так. От капитана Шоу, к примеру, далеко не все в восторге; но менять что-то, пока все более-менее адекватно функционирует, не имея никакой альтернативы, никто не станет. Просто по принципу "нечего чинить то, что не сломано". Но ведь и в командовании все не так гладко, и коммандер Азазель, куртов папка, к примеру, не так уж беззаветно верен капитану. Как и его лучший друг (а может, и не только) Янош. Сам Чарльз, говоря откровенно, революцию на корабле устраивать даже не думал, он ведь всю жизнь работал, чтобы сохранять мир, покой и атмосферу дружеского сотрудничества, и ему от самой этой мысли несколько неуютно... да его, в общем-то, в качестве потенциального лидера и не видят. По крайней мере, не эти двое, привыкшие к жесткой манере капитана Шоу.
Короче говоря, Чарльз все ещё пытался продвигать идею насчет "давайте просто разберемся и все мирно урегулируем", но слабые точки в высшем командном звене запомнил. Так, на всякий случай.
Пьетро тем временем кое-как выяснил, что его идея про правительственный эксперимент была совсем мимо; что по документам его биологический папа – просто один из нескольких тысяч корабельных доноров, в записях даже имени его нет, только описание ключевых генетических особенностей, фенотипа и прочая чисто биологическая инфа; но мама точно что-то скрывает, да и фенотип, честно говоря... Пьетро смоделировал на компе внешность предполагаемого папы – так вообще ничего общего. При том, что у мутантов, конечно, нередки всякие фишки типа жабр, зеленых волос и прочей рандомной фигни, но некоторое сходство с родителями все равно сохраняется. А мама ещё и проговорилась – всего однажды, в глубоком его детстве, но он запомнил – что когда-то знала чувака, который умел управлять металлом.
Вот только в реестре задокументированных проявлений икс-гена металлокинез не числится.
Тогда Пьетро и вовсе на неё обиделся, решил, что она ему, как маленькому, сказки рассказывает – а он же был уже взрослый совсем и реестр читал, когда пытался угадать, как проявится его собственный дар. А потом просто выкинул эту историю из головы на долгие годы.
Но в таинственный закрытый отсек Чарльз с Пьетро в конце концов пробрались. Чарльз при помощи Хэнка кое-где кое-чего поломал, Пьетро спиздил наконец нужную карточку – единственная, которая сработала, почему-то числилась за чуваком-уборщиком, приписанным к отделу долгосрочного хранения. Ну то есть к холодильнику. Чуваков-уборщиков в этом отделе оказалось слишком много, на него и одного-то с лихвой хватило бы, а там их было целых двое. Причем карточка второго на той загадочной двери не сработала.
Короче говоря, Чарльз и Пьетро добрались до знака, на котором большими буквами написано "Здесь творится хуйня".
Вошли они в этот самый отсек и видят, что там огромное пространство, какие-то конструции непонятного назначения, что-то двигается, что-то гудит, и возникает такое чувство, что именно здесь – сердце корабля, а вовсе не на капитанском мостике. И странное ощущение незнакомого присутствия – слабое-слабое, но Чарльз, знающий если не наизусть, то хотя бы на ощупь все разумы корабля, кроме капитанского, это сознание не узнал.
И вот стоят они, смотрят, гадают, что ж это за фигня и как она работает, и тут Пьетро озаряет: он вспомнил, что мама когда-то говорила про металлокинетика, про то, что в реестре ничего подобного и близко не было, про то, что управление именно магнитными полями – без посредства электрических – считается невозможным... и что если допустить это невозможное, то все становится понятным. В том числе и то, что "что ж это за фигня" работает вполне очевидным образом, и не такая уж она на самом-то деле сложная.
А Чарльз, выслушав его, интуитивно, в один момент понимает, что да, так оно все и есть: та самая недостающая деталька щелкнула и встала на место, и по крайней мере с технической частью все стало ясно. И даже с остальным все было уже почти понятно... и он только из последних сил продолжал надеяться, что все-таки ошибся насчет того, почему нет ни агитплакатов с мужественным и самоотверженным лицом неизвестного металлокинетика, ни прочей восторженной пропаганды.
Шевелившееся в нем желание навести справедливость крепло с каждой минутой и требовало действия, но Чарльз по-прежнему верил, что все было, может быть, и плохо, но терпимо. К примеру, что где-нибудь в глубине механизма была небольшая – или большая, ну а вдруг – комнатка с санузлом и всем потребным для жизнедеятельности, что у главной движущей силы корабля был доступ в корабельную инфосеть и прочие базовые блага цивилизации; и все, что требовалось сделать самому Чарльзу – это поднять кипеш за права мутантов, добиться для него нормального рабочего дня, возможности покидать отсек, повидаться с семьей (потому что вот это все уже отлично объясняло упрямое молчание Магды) ну и тому подобного.
Ну и ещё нужно было немножко ему помочь в налаживании отношений с этой самой семьей, зря, что ли, Чарльз всю жизнь телепат.
А Пьетро уже просто твердо уверился в том, что это Тот Самый Чувак, и что он теперь будет не хуже Курта, настоящий папомамский ребенок, и вообще. Папка – это круто. Какой бы ни был, зато собственный. Пьетро уже сразу решил, что будет его любить и уважать, ну и всякое такое прочее. Как маму, только папку. Так что он, плюнув на чарльзовы попытки одернуть, рванулся искать чувака. Который просто обязан был там быть, двигатель-то работает и вообще все вокруг шевелится!
А Чарльз, поняв, что Пьетро уже умчался за мечтой и переубеждать его поздно, попытался найти обладателя того сознания, которое ему там мерещилось. Может, обладатель сумел бы ему хоть что-то объяснить.
Пьетро тем временем оббегал весь отсек и впал в недоумение, потому что никакой камеры, которую они предполагали увидеть, там не обнаружил. Вообще нифига, никакого намека на жилые помещения. Только какую-то хрень с лампочками нашел, навроде криокамеры, правда, слишком хитровыебанной. И они с Чарльзом добрались до неё практически одновременно, даром что Пьетро бегал всюду вокруг, а Чарльз шел почти напрямую, нащупывая незнакомый разум...
И вот тут их настигло осознание истинного масштаба пиздеца, ибо Чарльз уставился на камеру, как на поднятого мертвеца, побледнел страшно и только и сумел сказать:
– Он в сознании.
В общем, Пьетро как сообразил, что это вообще означает – он парень умный, с воображением, а папку уже успел записать в свою собственность и даже начать за него переживать – разгневался сильно. Но все-таки счел, что отрывание голов ответственных – найти ещё надо – может чуть-чуть подождать, а у них тут дела поважнее есть. Достать папку, например.
Разумеется, они с Чарльзом тут же запустили механизм разморозки. Пьетро круги вокруг камеры наворачивал, пока процесс шел, Чарльз все пытался дозваться до разума человека – а там штука своеобразная, восприятие у замороженного довольно странное, осознание себя тоже... Сложно и страшно все было, в общем. Чарльз так и не был уверен, что тот действительно его услышал, да и сам сумел считать только самое общее – что человека зовут Эрик, что чуть ли не единственное, что он в этом своем состоянии помнил – это как заставить работать двигатели и что он не должен ни на мгновение прекращать это делать, и что в криозаморозке до крайности хреново. И что что-то общее у их с Пьетро сознаний действительно было. Не то чтобы прямо такое наследственное, типа горбатого носа или цвета глаз... просто интуитивная уверенность телепата.
Но когда верхнюю крышку с криокамеры наконец сняли и посмотрели на своего замороженного, Пьетро ещё больше уверился в том, что это действительно Тот Самый Чувак. Не то чтобы они были прямо на одно лицо, ничего такого, про что можно было бы сказать "у него папин нос" или ещё что – но сходство определенно было, и слишком явственное для того, чтобы его можно было счесть случайным.
Пьетро заранее влюблен по уши, твердо решил, что "оно мое", и что он будет о папке заботиться, защищать его и вообще, как правильная семья. И что головы обидчикам отрывать, наверно, надо будет вместе, ну чтобы типа пообщаться.
А Чарльз сидит рядом, мысленно мурлычет постепенно принимающему привычные структуры сознанию ласковое "Ты не один, Эрик" – и все больше ужасается тому, что с этим самым сознанием творится. Потому что разум – с его точки зрения – совершенно восхитительный, красивый и мощный даже сейчас, но с настолько непривычными системами координат и такой... не то чтобы покалеченный, ничего жалкого в нем и близко нет... но Чарльзу все равно хочется кинуться на него с сострадательным "ах ты бедный котичка" и наперегонки с Пьетро его комфортить.
Правда, как комфортить агрессивного, озверевшего от растянувшейся на целую маленькую вечность боли психа – это Чарльз не очень представляет. Ему-то раньше приходилось иметь дело только с разумами среднестатистических корабельных обывателей, у которых трудностей-то особо и не было.
При том, что он уже начинает вылавливать из сознания Эрика факты и подробности – и не может не признать, что его желание прикончить много кого наиболее болезненными способами имеет под собой основания. Ну, может быть, не для наиболее болезненных способов – но стремление ответить ударом на удар Чарльзу в целом понятно.
Как и то, что доводить человека до такого даже ради блага корабля – совершенно не дело. Он вот уже уверен, что Эрик – если бы к нему по-хорошему – делал бы то же самое дело по доброй воле и ничуть не менее добросовестно, так что благу корабля ущерба бы не было. И что он, в общем, вполне одобряет эриково желание сместить капитана Шоу и уничтожить эту порочную практику.
Другое дело, что смещать капитана Шоу Эрик планирует по частям и в направлении ближайшей черной дыры, а подобный метод пока ещё вызывает у Чарльза неодобрение.
Хотя "планирует" – это ещё сильно сказано; Эрик пока не настолько восстановил свою и без того крайне условную адеватность, и основным устремлением у него ещё оставалось "ебнуть все это нахер, лишь бы прекратилось".
А Чарльз сидит рядом и с горечью осознает, что всем просто было похрен. Что капитан Шоу – как, вероятно, и все капитаны до него – просто считал, что ради блага корабля можно и потерпеть. И что вопросами криозаморозки никто даже не занимался – так, выяснили в начале Полета, что криогибернация не мешает использовать способности мутанта – по крайней мере, в той технической системе, которая обеспечивает работу двигателей – и тихонько прикрыли исследования от греха подальше. А то вдруг кто докопается до ненужного.
А у них же там общество всеобщего благоденствия и считается, что использовать живого человека в качестве придатка к технике – по крайней мере, без его на то желания – очень некомильфо.
А возможности рассказать о своих впечатлениях о процесса тем, кого подвергали криозаморозке, не давали. Скорее всего, они так и помирали замороженными, когда ресурс организма все-таки исчерпывался.
В общем, Чарльз сильно озабочен проблемами своего маленького космического мироздания, и даже то, что Эрик выглядит немногим старше собственного сына (ну хоть какой-то бонус с заморозки) и вообще-то очень, на его вкус так точно, красивый, замечает только тогда, когда Эрик наконец открывает глаза.
И тут же об этом забывает, потому что только что очнувшийся Эрик, с которого рабочие гипноустановки Фрост от разморозки слетели (ну не рассчитаны металлокинетики на разморозку, так что коммандер не предусмотрела подобной оказии), машинально потянулся за всем доступным металлом... и Корабль, вот вся эта огромная бандура на несколько миллионов человек, в какой-то момент действительно чуть не ебнулся. Хорошо ещё что мысль – штука очень быстрая, и Чарльз успел его подхватить, успокоить немножко и убедить хотя бы не рвать корабль на куски. Ну хотя бы пока.
А потом очень постарался не капать слюнями, вспоминая, как ощущалась вся эта силища снаружи – и в разуме того, кто ей владеет.
А потом Эрик моргнул, посмотрел на нависавшего над ним Пьетро, который весь уже издергался от волнения, и сказал:
– У тебя глаза как у Магды.
И Чарльз, который все ещё сидит у него в голове – чисто из предосторожности, а ну как ему опять захочется из Корабля металлический шарик сделать – снова впадает в состояние нерассуждающего восторга, потому что Эрик, ещё только-только очнувшийся и вообще едва соображающий, за буквально несколько долей секунды все заметил и сделал правильные выводы. По крайней мере, касательно Пьетро и некоторых фактов насчет его появления на свет.
Пьетро тоже в глубоком восхищении. У него уже совсем ваще любофь, можно брать его со всеми потрохами и делать что угодно. Ну он и начинает выражать весь свой восторг привычным ему способом, носится там вокруг, руками размахивает, рассказывает все подряд про себя, про маму, про школу, про работу, про корабль, про космического духа Санту, про папомамского сына Курта, про Чарльза и вообще про все на свете. Чарльз думал было его одернуть, потому что нечего на неподготовленное сознание так все вываливать, а ну как перегрузится и опять крышечкой ехать начнет – а потом пригляделся повнимательнее и заметил, что Эрика этот пиздец как раз наоборот, умиротворяет. Потому что совсем не то, чего тот вообще мог бы ожидать, не то, что тот в принципе мог бы себе представить – а значит, все по-настоящему, а не очередной криогенный глюк.
Так что пусть будет; да и вообще желание совсем уж радикальных мер типа ебнуть Корабль к чертям собачьим Эрика потихоньку покидает. А меньшими частями Корабля типа его капитана Чарльз, пожалуй, уже готов пожертвовать – он как раз наткнулся на эриково воспоминание о том, как тот потерял собственную мать, и окончательно утерял сострадание к оному капитану.
С другой стороны, то, какой эффект убийство окажет на и без того шаткую психику самого Эрика – это ещё бабушка надвое сказала, а у Чарльза уже тоже немножко любофь и ему хочется, чтобы там все было как есть и хоть немножко в порядке. Но заикаться насчет "а давай мы его просто сместим с поста" он пока не рискует – видно, что к таким вершинам всепрощения Эрик пока не готов... и не факт, что вообще когда-то будет готов.
В конце концов из криокамеры Эрика все-таки вынимают, Пьетро его плечом подпирает с одной стороны, Чарльз с другой и разум тоже поддерживает – и с каждой минутой все больше убеждается в своей правоте насчет неправедности прежних методов, потому что как только инстинктивное желание просто все прекратить (посредством превращения Корабля в металлолом) Эрика несколько отпустило, тот снова подключился к двигателям – и не то чтобы это требовало от него каких-то запредельных усилий и монашеского аскетизма. Возможно, долгая тренировка в отсутствие отвлекающих факторов действительно сыграли свою роль, но все же. Вывод очевиден: подобная бесчеловечность вовсе не является жизненно необходимой, а потому совершенно непростительна.
А Эрик уже потихоньку приходит в себя и уже весь такой... ну, Эрик. Медицинская помощь ему однозначно нужна, двадцать лет в криогибернации не могут пройти совершенно уж без последствий, но он уже составляет план возмездия, расспрашивает насчет наличных ресурсов и даже успевает недоверчиво-восторженно коситься на сынулю, не вполне ещё свыкшись с тем фактом, что ему тут такое внезапное пиздец-счастье свалилось. И чуть-чуть – почти тайком от самого себя – жмется разумом к Чарльзу, потому что разуму, по-хорошему, тоже надо бы медицинскую помощь.
И вот так вот они и ковыляют потихоньку к более обитаемым местам. Чарльз беспокоится, но сбой в двигателях, кажется, сочли случайностью; впрочем, очевидно, что в ближайшее же время Эрика придут проверять – люди, устроившие такую качественную конспирацию, подобные вещи на самотек не пускают. А значит, времени у них не так много. И Эрик это тоже отлично понимает, от какового факта Чарльз млеет ещё больше – он всегда любил людей, у которых есть мозг и которые умеют оным пользоваться.
Несколько сбивает его с толку тот факт, что система координат у Эрика... ну, не то чтобы сильно сбитая, но заметно отличается от той, которая принята на корабле. Стандартный тест однозначно определил бы его как безумца; Чарльз несколько в сомнении, потому что он прекрасно видит, что моральные ориентиры у Эрика есть, в подобающем количестве и адекватно друг с другом связаны... просто несколько смещены относительно ему привычных. Тот же вопрос насчет допустимости убийства как средства достижения своей цели – у Эрика однозначного внутреннего запрета на такое нет, для него все зависит от масштаба цели и её важности, и если параметры совпадут, то совестью он потом мучиться не станет. Ну и всякое в том же духе.
А сам Чарльз ещё несколько в раздрае на эту тему, поскольку убивать, как он полагает, плохо – однако же он прекрасно сознает, что сам по себе капитан Шоу ничего менять не будет, власть уступать не станет, а обезвредить его менее травматичными способами технически невозможно по причине его мутации.
У Чарльза дилемма, короче. А вот папа с сыном на эту тему уже отлично договорились, и Пьетро только в рамках попытки уважать папку не бежит поперед него отрывать голову тому чуваку, из-за которого ему пришлось расти как пробирочному, когда у него был такой клевый папка.
В общем, кое-как они добираются до условно-безопасного места. Тащить Эрика домой, в густонаселенный район, далеко не лучшая идея – все сразу заметят, начнутся расспросы и прочее, а они, по правде говоря, пока не в том состоянии, чтобы подвергать себя риску столкнуться со всеми возможными ресурсами капитана Шоу. Это считается, что боевая команда – просто дань традиции и их там человек десять от силы, а как оно на самом деле... черт его знает, вот про металлокинетика тоже никто не знал.
Пьетро, разумеется, натащил всего, что нужно, чтобы привести папку в порядок, и ещё немножко необязательной фигни вроде конфет, чипсов и прочего, и всячески его обожает. Эрику от этого слегка стремно, но приятно, и вообще его воспитывали в понятиях о ценности семьи, так что даже двадцать лет в мало подходящих для человеческой психики условиях этого не изменили, и сыночка был сразу записан в объекты опеки, защиты и обожания. Пока, правда, выходит больше наоборот, но это тоже более-менее укладывается в схему, так что Эрик стремается больше с непривычки.
А Чарльз там тоже сидит рядом и аккуратненько отслеживает состояние эриковой психики, поражаясь и восхищаясь тем, что там от этой психики вообще осталось хоть что-то внятное. И потихоньку признает, что вот это – как бы странно и даже страшно оно для него ни выглядело – тоже один из вариантов нормы, и что понятие нормы на корабле следует расширять. И что, пожалуй, именно этот вариант нормы сейчас подходит лучше всего – только не сам по себе, а в комплекте с сопутствующими обстоятельствами. Вроде факта наличия Пьетро – который обязует Эрика помнить том, что надо не просто разъебать все неправильное, не заботясь о последствиях, а ещё и сделать потом из этого что-нибудь функционирующее – и, наверное, самого Чарльза, который, возможно, сумеет не дать Эрику пересечь некую грань, за которой тот мог бы стать ничуть не лучше Шоу.
Ну и ещё ему самому тоже очень приятно, что Эрик его присутствие в своем разуме принял абсолютно нормально – чего он, в общем-то, не ожидал после того, что там устроила Фрост. Она-то особо не церемонилась, металлокинетики – материал одноразовый.
Однако рано или поздно настает момент, когда им приходится разделиться – отсутствие сразу нескольких человек на своей работе неизменно заметят; так что после недолгого совещания Пьетро отправляется домой – показаться маме, сходить на работу, заодно отметиться чарльзовой карточкой где-нибудь и написать от его имени письмо с просьбой о выходном для сонастроечной медитации (ну или ещё какой-нибудь вполне обычной для телепатов хрени, которая не вызовет подозрений) – в общем, навести конспирацию. А Чарльз остается с Эриком – вдруг ему ещё понадобится какая-то помощь (вряд ли, судя по состоянию, но вопрос отходняка после многолетней гибернации неисследован и возможно все), да и вообще, чтобы ему не оставаться снова в одиночестве, мало ли что там у него опять в разуме случится.
Разговаривают, знакомятся получше, Чарльз рассказывает о том, как они вообще Эрика нашли и с чего все это началось, обнаруживают, что плохо представляющий правила обожания папки Пьетро припер им ещё и шахматы, играют... Где-то там Чарльз и вспоминает, что он, помимо всего прочего, ещё и молодой здоровый мужчина, да и Эрик на него реагирует... ну, насколько он, не до конца отошедший от разморозки, в принципе способен на него реагировать, но примерно в том же ключе.
Чарльзу от открытия сего факта несколько неловко, потому что ему уже все уши прожужжали про настоящую папомамскую семью, и к Магде он хорошо относится и перебегать ей дорожку не хочет; но Эрика хочется тоже, потому что это вообще редкость – чтобы Чарльзу кого-то хотелось и разумом, и телом. С телом-то раньше ещё ничего было, привлекательных мутантов вокруг довольно много, а вот чтобы такой красивый, мощный разум, да ещё и не шугался, а наоборот, позволял пригреться внутри – это уже событие.
Так что Чарльз там молча и страшно юстится, а Эрик постепенно приходит в себя после разморозки и просто на него философски любуется: Чарльз ему нравится, но в списке задач всякие там отношения (с кем-либо кроме новообретенного сыночки) и тем более секс где-то на пятых-шестых позициях после убийства Шоу и уничтожения порочной системы. Магду Эрик, кстати, вспоминает с теплотой, но уже без той безумной юношеской влюбленности: понимает, что за прошедшие двадцать лет та девчонка, которую он знал, повзрослела и вырастила сына, да и его там в криокамере потрепало так, что она его тоже вряд ли узнает.
В общем, Эрик потихоньку строит планы, Чарльз с одной стороны планы не одобряет в силу излишней – на его взгляд – жесткости, но сам при этом сомневается, что его более мягкий вариант окажется достаточно эффективен, и точно знает, что Эрика уровень эффективности его планов не удовлетворит; но делать явно что-то надо. Хотя бы потому, что сейчас вопрос стоит уже не о том, замалчивать ли происходящее, а о том, что либо они – либо их.
К концу суток Эрик уже в себя пришел, Чарльз, напротив, несколько издергался от неясности ситуации, но тоже готов действовать – по ситуации, раз уж не получается продумать все как следует; и тут к ним возвращается Пьетро. Который, как выяснилось, тоже не терял времени зря, и, припомнив все, что Чарльз ему рассказал о собственных социологических открытиях, забежал к папе Курта и обронил пару фраз, потом забежал к другу папы Курта и тоже побеседовал.. и, в общем, заручился если не поддержкой, то как минимум обещанием не кидаться вот прям сразу на помощь капитану Шоу, а несколько... задержаться с предписанной по уставу реакцией.
И отправились они все устраивать государственный переворот. До капитанского мостика добрались тихо и быстро, Чарльз не просто так там был; на мостике вот, однако, пришлось маскировку сбрасывать, потому что Чарльз все же настоял на "вначале поговорить" – вдруг бы Шоу таки сумел оправдаться. Чарльзу и самому трудно придумать хоть сколько-нибудь приемлемое оправдание многовековому методичному использованию собратьев подобным бессовестным образом, но мало ли. Ну и вообще концепт "просто кого-нибудь убить" все ещё не умещается у него в голове.
Капитан Шоу, однако, возможности не оценил и вообще, кажется, не считал, что ему есть за что оправдываться; этого Чарльз не знал точно, потому что капитанский шлем помимо всего прочего блокировал телепатию. Но то, что обращаться к и без того злому как черт Леншерру "мой маленький Эрик" не следовало – это и безо всякой телепатии было понятно. И выставлять двадцатилетнюю пытку как благодеяние тоже. Шансы капитана Шоу на выживание стремительно падали, и не в последнюю очередь из-за самого Чарльза: гуманизм гуманизмом, но нужно же было положить конец этому беспределу.
Присутствующая на мостике часть команды взирала на это с изрядным изумлением (кроме разве что Азазеля, Риптайда и пары-тройки их подчиненных, которые предполагали нечто подобное); Эрик всегда был харизматичным засранцем, так что после его пылкой бунтарской речи разглагольствования Шоу про благо корабля звучали довольно уныло, тем более что люди собрались разумные и интеллектуально развитые и прекрасно понимали, что этот вот бесконечный путь их корабля, по сути, никуда не ведет. А тут им предлагают наполнить все это новым смыслом и вдобавок подправить не отвечающую базовой человеческой морали ситуацию с жертвенными металлокинетиками.
Ну и то, что Эрик при этом Корабль этак легонько тряхнул в особо драматичном месте, а потом вообще демонстративно двигатели вырубил, тоже сыграло свою роль. Потому что у Шоу, конечно, мутация крутая... но так уж вышло, что в космосе кто держит двигатели – тот и альфа-мужик, ибо без двигателей никто никуда не полетит.
Капитан Шоу, не иначе как от осознания своего бедственного положения, откровенно сглупил: в ответ на какую-то реплику фыркнул что-то вроде «что, думаете, вы тут самые умные? Вон баба твоя тоже думала…» - и кратко рассказал про аферу Магды, которая преизрядно сложную схему закрутила в своей попытке скрыть эриково отцовство и уберечь своего мелкого. И закончил заявлением насчет того, что спустил ей это с рук только потому, что надеялся, что ребенок унаследует дар Эрика...
Пьетро в шоке и бешенстве, что какая-то сволочь (уже обидевшая его папку) посмела думать ещё и о том, чтобы что-то сделать его маме; Эрик вообще уже в состоянии практически берсерка, потому что эта сволочь мало того, что убила (а то и хуже) его мать и засадила его самого в криокамеру на дофига лет, так ещё и на мать его ребенка тявкает и его ребенка к той же судьбе собиралась приговорить… И даже у Чарльза уже кончилось терпение, и он совершено утерял желание взывать к милосердию (отсутствующему как класс) своих спутников – зато приобрел взамен желание тоже попинать труп.
Короче говоря, шлем Эрик с Шоу сдернул, Пьетро вырубил коммандера Фрост, которая попыталась прикрыть капитана от Чарльза, Чарльз держал Шоу, чтобы тот не делал глупостей и не разъебал пол-Корабля (а тот, сволочь такая, собирался, чтобы хотя бы не одному дохнуть); присутствующая при этом команда охуевала, но желанием вмешиваться не горела – Эрик уже показал, на чьей стороне тут сила и что он не постеснялся бы её применить, а оказаться в космосе без скафандра никому не охота. Азазель с Риптайдом, прослушав программную речь нового претендента на капитанство, тоже решили, что возможность что-то изменить им нравится больше, чем перспектива маяться одной и той же хренью до конца жизни и передать эту же самую хрень своим детям, так что они тоже тихонько стояли в сторонке и ждали результата.
Вот так, собственно говоря, капитана Шоу и убили. Вообще-то нетрадиционный метод смены власти, но команда спорить с человеком, способным на подобное, уже как-то не решилась. Когда Эрик развернулся к ним и обвел взглядом формата "ну что, есть ещё претенденты на капитанское кресло?", все дружно решили, что не, окей, вот этот чувак вполне сойдет, тем более что двигатели, опять-таки, полностью в его руках. Азазель подошел, представился и сразу деловито занялся уборкой, то бишь, взял труп и телепортнулся на пару секунд с ним в космос; Риптайд подошел, представился, принялся вводить нового капитана в курс дела; Чарльз поморщился, повздыхал, но кресло капитанского телепата оказалось удобное – а ему все равно надо за Эриком приглядывать, а то Эрик, конечно, хороший, но методы у него иногда...
А Пьетро там поносился вокруг, поносился, и неожиданно случилась какая-то мелкая внештатная ситуация – допустим, сбитые с толку внезапной сменой власти пилоты забыли, что у них там вообще-то астероидный поток поперек курса намечался; однако же астероидный поток вежливо ждать, пока они там со всем этим разберутся, не стал, в результате чего ситуация получилась несколько напряженная. Пилоты занервничали, принялись срочно требовать, чтобы им вот прям щас немедленно высчитали траекторию и поправку к курсу, и болтавшийся рядом Пьетро этак как ни в чем не бывало сообщил им нужное число. Старший пилот на него посмотрел скептически, однако же буквально сразу после этого компьютер мелодичным механическим голосом повторил то же самое число. Все несколько обалдели, а Пьетро только плечами пожал: дескать, я считаю быстрее ваших машин. Старший пилот охренел ещё более: дескать, а чего ты, пацан, тогда не сидишь тут у меня в соседнем кресле уже второй год? На что Пьетро язвительно ответствовал: дескать, кадровая политика капитана Шоу предполагала, что я не гожусь ни на что большее, чем бегать по кораблю с посылочками. Взгляд у старшего пилота сделался такой, что сразу стало ясно: вот теперь и он стал поминать капитана Шоу не с добром.
Эрик времени зря терять не стал и тут же изрек: лейтенант, я буду крайне благодарен, если вы возьметесь за его обучение. Полагаю, пилот-навигатор со скоростью реакции меньше фемтосекунды принесет кораблю больше пользы, чем ещё один курьер.
На него старший пилот теперь посмотрел чуть с большей теплотой (новый капитан не без мозгов, значит, жить можно), перевел взгляд на Пьетро и, чуть помедлив, гаркнул: завтра к началу бета-смены чтоб был в третьем учебном классе, кадет. И довольный, как слон, Ртуть ответствовал: "Есть, сэр!"
Ну и в общем всестало хорошо.
И они все полетели себе дальше, но уже не просто абы как куда глаза глядят, а все-таки начали присматривать какую-никакую планету для колонизации.
Во-первых, у меня реально была очень хорошая кислота. То есть, нитроэмаль, штукатурка и прочие разноплановые вещества.
Во-вторых, это НЕ фанфики. В лучшем случае зародыши. Плотбанни, или как их там.
В-третьих, сегодня в эфире ангстовый джен с намеками на Чарльз/Эрик.
читать дальшеСразу предупреждаю, что история вообще-то ангстовая.
Ну то есть все утопично, летит себе корабль по просторам вселенной, внутри корабля идеальное общество, где для каждого есть место; во главе капитан и его управленцы, и как минимум половина из которых телепаты, потому что иначе всю эту систему даже по времени не отладить – какой бы технически продвинутой ни была связь, но время реакции все равно оказывается довольно существенным, а в какой-нибудь экстренной ситуации и вовсе критическим.
И типа Все Хорошо.
Все Совсем Хорошо.
Правда, никто, кроме – возможно – капитана уже не очень помнит, куда они все летят и на кой черт им это надо. Работы и так хватает: надо обеспечить питание и жизнь на корабле, ну и всякое такое прочее. Конечно, не только быт – они же мутанты, наследники человечества, народа первооткрывателей и исследователей и так далее; так что какой-то там научный отдел тоже есть, собирает себе данные о мимопролетающих звездах, всякую доступную биологию тоже не забывают...
В общем, мир, покой и благоденствие.
Хотя и в этом Очень Благополучном, Очень Правильном Обществе случается всякое. Просто об этом молчат. Магда Максимофф, когда у неё жених пропал, промолчала: чай, не дура, сразу поняла, что рядом какой-то пиздец затаился и лучше не высовываться. Тем более что у неё уже ребенок планировался, и ей надо было в первую очередь его защищать. А её Эрик был хоть и молодой ещё, но уже, в принципе, взрослый мужчина – т.е. либо сам о себе способен позаботиться, либо нет, но тогда, значит, вляпался туда, где вмешательство слабой беременной женщины и подавно ничего не изменит.
Пьетро вот вообще считал, что он пробирочный. Ну то есть он в этом несколько сомневался, потому что у Магды, если он вдруг начинал её расспрашивать про подробности своего появления на свет, какое-то странное лицо делалось, но для всех – официально и не очень – он был просто мамин сын. Вполне обычное явление, хотя быть папомаминым сыном было бы намного круче. Но раз нет, то, в общем-то, ничего особенного.
А по соседству с ними жил Чарльз Ксавье. Он, конечно, был постарше Пьетро, но не намного, так что они ещё в юности подружились, тусили потом вместе, Чарльз, как старший и более ответственный и вообще телепат, сотрудник тамошних управляющих структур, убеждал Пьетро, что тот способен на большее, чем просто носиться по кораблю по своим курьерским делам и маяться ерундой.
А Пьетро, конечно, умный и всякое такое; но неусидчивый ужасно. Ну и к тому же на профориентации в школе и потом после ему сразу сказали: видите ли, молодой человек, мутация у вас для космического корабля практически бесполезная. Возможно, на планете вам нашлось бы дело в соответствии с вашими способностяи, но у нас уже, честно говоря, даже ведутся дебаты насчет того, не являются ли пригодные для жизни планеты простым мифом...
В общем-то, и из научного отдела его завернули с примерно тем же обоснованием, и из Космической Школы; а все остальное ему просто неинтересно. Кое-как пристроился, собственно говоря, курьером, таскать то, что нельзя отправлять пневмопочтой, а доставить надо срочно – да и то просто чтобы не доебывались и не пристроили силой куда-нибудь на гидропонные фермы.
В общем, Пьетро мается и скучает, но делать нечего, куда он денется в космосе без скафандра. Жить можно, да и ладно. А у Чарльза, в принципе, все окей – адекватное, пусть и слегка стервозное начальство, важное и нужное дело, возможность пользоваться своим даром для блага всего общества. Рай, да и только.
…только ему чем дальше, тем больше мерещится, что во всем этом благополучии что-то слегка не так.
Чарльз сам себя пилит, что ему полагалось бы радоваться, быть счастливым и вообще, чего это он с жиру бесится; но радоваться и быть счастливым как-то не очень получается. То есть вроде как получается, получается... а потом попадется на глаза мелочь какая-нибудь, и все. И сидит он с каким-то мутным, неприятным чувством, будто где-то что-то плохое случилось, и никак не поймет, откуда оно вообще взяться могло.
И кошмары ему иногда снятся. Причем не его кошмары – он это не сразу понял, но пока развивал телепатический талант, постепенно разобрался. И кошмары тоже непонятно откуда берутся – не может их таких быть в их благополучном обществе. Глупости всякие мимолетные вроде внезапной разгерметизации или оживших машин – это бывало, такое он у соседей ловил, человеческая психика порождает иногда редкостной абсурдности картины; а там что-то совершенно другое, неоформленное, но невыразимо жуткое.
А однажды приходит к нему Пьетро и с удивлением рассказывает, что у них на корабле, оказывается, закрытые отсеки есть. В смысле вообще закрытые, чуть ли не запаянные; а как же в них попадать, если там что-то сломается? Он ненадолго у одного типа из инженерного карточку экстренного доступа спер, так она там не сработала!
Чарльз поначалу отмахивается, он привык, что Пьетро всякую фигню выдумывает со скуки; они слегка поругались по этому поводу, и Чарльз, расстроенный, ушел себе на работу. Сосредоточился на ней, чтобы отвлечься хоть немного от своего огорчения… и вдруг заметил в этой самой работе что-то странное. Запись о лишнем сеансе умиротворяющей групповой терапии для человека, который по своей профессии не испытывает особого стресса (как, к примеру, пилоты или инженеры наружного ремонта) и которому эта умиротворяющая терапия, в принципе, вообще не нужна. Ну, для какого-нибудь рабочего гидропонной фермы – такому бы как раз наоборот прописать бы сеанс игры в пейнтбол или что-нибудь вроде, чтобы встряхнуться.
Мелочь, строго говоря – но какая-то непонятная и неуместная мелочь.
С Пьетро Чарльз, конечно, помирился тем же вечером; Пьетро все-таки на него ещё слегка обижался, поэтому наотрез отказался рассказывать про закрытые отсеки ещё раз, но зато снова немножко поныл насчет того, как повезло папомамским детям, у которых настоящая семья, совсем как в Древности, и это круто, или что вот у Курта крутой папка, большой начальник... хотя пофиг, что он начальник, он просто крутой, потому что есть. И что мама у Пьетро, конечно, клевая, и он её очень любит, но все-таки...
И в общем-то все снова пошло как обычно. Однако теперь Чарльз стал приглядываться ко всему повнимательнее – почти допуская мысль о том, что его беспокойство может быть вызвано не только реакцией человеческой психики на открытый космос (человек все-таки планетное существо, биологию не обманешь) и что у этой его смутной тревоги все же могут быть какие-то основания.
И в какой-то момент он понял, что не было смысла отрицать одну простую и неприятную вещь: да, декларируемые правила жизни корабля логичны, обоснованны и гуманны, но у капитана и его ближайшего окружения – включая собственное чарльзово начальство в лице коммандера Эммы Фрост – действительно есть какие-то скелеты в шкафу. И Чарльз, конечно же, прекрасно понимает, что капитану иногда приходится принимать небезупречные с моральной точки зрения решения, но подобный расклад ему все равно чем-то смутно не нравится.
И чем дальше, тем больше Чарльзу кажется, что "небезупречные с моральной точки зрения решения" – это сильное преуменьшение. Расчлененых трупов в канистрах с растворами для гидропонных ферм, конечно, нет, да и каких бы то ни было доказательств его догадкам, в общем-то, тоже... но интуиция у него всегда была хорошая, а командование слишком тщательно что-то скрывает.
В общем, Чарльз присматривается, запоминает... и все четче осознает, что оставить все как есть, вот в этой мерзотной неопределенности, не сможет. Даже ради мира и благополучия вполне адекватно устроившегося в нынешнем обществе большинства. И Пьетро ведет себя все беспокойнее – то ли накопилось, Чарльз, зная его, предполагал, что рано или поздно тот не выдержит своей размеренной скучной жизни; то ли он тоже заметил что-то странное... В конце концов Чарльз зажал его в угол, принялся расспрашивать, мол, я же твой лучший друг, неужели ты мне не доверяешь? Пьетро помаялся и признался: ему кажется, что мама пиздит, когда говорит, что он обычный пробирочный. Рассказывать она не хочет, ужасно расстраивается, если он пробует настаивать, но он почти уверен, что что-то не так. Может, он результат правительственного генетического эксперимента или ещё что-нибудь вроде? Неудачного, наверно; если бы удачного, он бы, наверно, сидел сейчас в командовании, а может, даже в кресле первого помощника капитана... Или даже в капитанском!
Чарльзу немножко смешно, да Пьетро и сам понимает, что это несколько бред – генетика человека на корабле исключительно наблюдательная, поскольку считается, что мутанты ещё не вполне сформировались как биологический вид и лучше в это пока не лезть. Но до них вдруг доходит одна простая и довольно очевидная вещь: что ни они, ни кто-либо из их знакомых, включая Хэнка из исследовательского, просто не знают некоторых технических деталей жизни корабля.
То есть, любой школьник распишет порядок работы гидропонных теплиц или системы регенерации воздуха, а какой-нибудь отличник даже выпишет общие принципы межзвездной навигации – но при этом никто не может точно сказать, что именно обеспечивает им движение между этих самых звезд. Перечислить типы двигателей – не вопрос, начиная от первых ракет Циолковского и заканчивая прототипами тахионных двигателей; но если действительно сесть и посчитать, цифрами, получается, что ни один из существующих двигателей не смог бы сдвинуть корабль такого размера с места, не говоря уже о том, чтобы веками вести его в межзвездном пространстве без единой дозаправки.
И получается, что все они живут и странствуют в конструкции, которая технически не может существовать.
Короче говоря, в жизни стало как-то многовато хуйни. Чарльз помаялся, помаялся, но в конце концов признал, что его намерение быть законопослушным членом экипажа уже входит в противоречие с его намерением быть приличным человеком. Ну и опять же тайна, желание разобраться не дает покоя, да и Пьетро надо подстраховать – у того уже в глазах слишком хорошо знакомое Чарльзу выражение, которое означает, что останавливать его уже поздно. Да и не хочется, если по правде.
И начинают они разбираться вместе. Пьетро все рвется вперед, Чарльз пытается его придерживать, ибо что-то ему подсказывает, что командование от их затеи будет очень не в восторге; однако же процесс постепенно сдвинулся с мертвой точки.
И они потихоньку разыскивают всякие разнообразные сведения. Чарльз беседует – по работе и просто так – с разными личностями, Пьетро бегает тайком по всяким малознакомым частям корабля, потом они сидят вечерами у Чарльза и пытаются собрать это все в единую картину...
И в какой-то момент до кого-то из них доходит, что в своих попытках понять, как их корабль вообще функционирует, они не учитывали человеческий фактор. Вернее, мутантский. А если кто-то умеет телепортироваться, как куртов папа, читать мысли, как Чарльз, или преобразовывать энергию, как капитан Шоу, то не существует ли какая-нибудь способность, которая может двигать их через космос?
Но тогда всплывает другой вопрос: а почему этого мутанта (или группу мутантов) не чествуют на каждом шагу, не вешают агитплакатов как на Древней Земле с Капитаном Америкой или хотя бы не прописывают им групповой терапии, чтобы работалось получше? Ну где оно вообще все тогда?
И странный закрытый отсек Пьетро тогда вовсе не выдумал. Это даже не отсек, а целый сектор рядом с двигателем. И в него было никак не пробраться, потому что там защита оказалась круче, чем на вспомогательных ядерных двигателях, которые радиацией фонят так, что там даже мутанту находиться небезопасно. А в двери этого закрытого отсека даже пропуск начальника инженерного отдела не сработал.
А ведь Чарльз ещё и с людьми во время своего расследования разговаривает – и не без удивления понимает, что не один в своем понимании того, что на корабле что-то не так. От капитана Шоу, к примеру, далеко не все в восторге; но менять что-то, пока все более-менее адекватно функционирует, не имея никакой альтернативы, никто не станет. Просто по принципу "нечего чинить то, что не сломано". Но ведь и в командовании все не так гладко, и коммандер Азазель, куртов папка, к примеру, не так уж беззаветно верен капитану. Как и его лучший друг (а может, и не только) Янош. Сам Чарльз, говоря откровенно, революцию на корабле устраивать даже не думал, он ведь всю жизнь работал, чтобы сохранять мир, покой и атмосферу дружеского сотрудничества, и ему от самой этой мысли несколько неуютно... да его, в общем-то, в качестве потенциального лидера и не видят. По крайней мере, не эти двое, привыкшие к жесткой манере капитана Шоу.
Короче говоря, Чарльз все ещё пытался продвигать идею насчет "давайте просто разберемся и все мирно урегулируем", но слабые точки в высшем командном звене запомнил. Так, на всякий случай.
Пьетро тем временем кое-как выяснил, что его идея про правительственный эксперимент была совсем мимо; что по документам его биологический папа – просто один из нескольких тысяч корабельных доноров, в записях даже имени его нет, только описание ключевых генетических особенностей, фенотипа и прочая чисто биологическая инфа; но мама точно что-то скрывает, да и фенотип, честно говоря... Пьетро смоделировал на компе внешность предполагаемого папы – так вообще ничего общего. При том, что у мутантов, конечно, нередки всякие фишки типа жабр, зеленых волос и прочей рандомной фигни, но некоторое сходство с родителями все равно сохраняется. А мама ещё и проговорилась – всего однажды, в глубоком его детстве, но он запомнил – что когда-то знала чувака, который умел управлять металлом.
Вот только в реестре задокументированных проявлений икс-гена металлокинез не числится.
Тогда Пьетро и вовсе на неё обиделся, решил, что она ему, как маленькому, сказки рассказывает – а он же был уже взрослый совсем и реестр читал, когда пытался угадать, как проявится его собственный дар. А потом просто выкинул эту историю из головы на долгие годы.
Но в таинственный закрытый отсек Чарльз с Пьетро в конце концов пробрались. Чарльз при помощи Хэнка кое-где кое-чего поломал, Пьетро спиздил наконец нужную карточку – единственная, которая сработала, почему-то числилась за чуваком-уборщиком, приписанным к отделу долгосрочного хранения. Ну то есть к холодильнику. Чуваков-уборщиков в этом отделе оказалось слишком много, на него и одного-то с лихвой хватило бы, а там их было целых двое. Причем карточка второго на той загадочной двери не сработала.
Короче говоря, Чарльз и Пьетро добрались до знака, на котором большими буквами написано "Здесь творится хуйня".
Вошли они в этот самый отсек и видят, что там огромное пространство, какие-то конструции непонятного назначения, что-то двигается, что-то гудит, и возникает такое чувство, что именно здесь – сердце корабля, а вовсе не на капитанском мостике. И странное ощущение незнакомого присутствия – слабое-слабое, но Чарльз, знающий если не наизусть, то хотя бы на ощупь все разумы корабля, кроме капитанского, это сознание не узнал.
И вот стоят они, смотрят, гадают, что ж это за фигня и как она работает, и тут Пьетро озаряет: он вспомнил, что мама когда-то говорила про металлокинетика, про то, что в реестре ничего подобного и близко не было, про то, что управление именно магнитными полями – без посредства электрических – считается невозможным... и что если допустить это невозможное, то все становится понятным. В том числе и то, что "что ж это за фигня" работает вполне очевидным образом, и не такая уж она на самом-то деле сложная.
А Чарльз, выслушав его, интуитивно, в один момент понимает, что да, так оно все и есть: та самая недостающая деталька щелкнула и встала на место, и по крайней мере с технической частью все стало ясно. И даже с остальным все было уже почти понятно... и он только из последних сил продолжал надеяться, что все-таки ошибся насчет того, почему нет ни агитплакатов с мужественным и самоотверженным лицом неизвестного металлокинетика, ни прочей восторженной пропаганды.
Шевелившееся в нем желание навести справедливость крепло с каждой минутой и требовало действия, но Чарльз по-прежнему верил, что все было, может быть, и плохо, но терпимо. К примеру, что где-нибудь в глубине механизма была небольшая – или большая, ну а вдруг – комнатка с санузлом и всем потребным для жизнедеятельности, что у главной движущей силы корабля был доступ в корабельную инфосеть и прочие базовые блага цивилизации; и все, что требовалось сделать самому Чарльзу – это поднять кипеш за права мутантов, добиться для него нормального рабочего дня, возможности покидать отсек, повидаться с семьей (потому что вот это все уже отлично объясняло упрямое молчание Магды) ну и тому подобного.
Ну и ещё нужно было немножко ему помочь в налаживании отношений с этой самой семьей, зря, что ли, Чарльз всю жизнь телепат.
А Пьетро уже просто твердо уверился в том, что это Тот Самый Чувак, и что он теперь будет не хуже Курта, настоящий папомамский ребенок, и вообще. Папка – это круто. Какой бы ни был, зато собственный. Пьетро уже сразу решил, что будет его любить и уважать, ну и всякое такое прочее. Как маму, только папку. Так что он, плюнув на чарльзовы попытки одернуть, рванулся искать чувака. Который просто обязан был там быть, двигатель-то работает и вообще все вокруг шевелится!
А Чарльз, поняв, что Пьетро уже умчался за мечтой и переубеждать его поздно, попытался найти обладателя того сознания, которое ему там мерещилось. Может, обладатель сумел бы ему хоть что-то объяснить.
Пьетро тем временем оббегал весь отсек и впал в недоумение, потому что никакой камеры, которую они предполагали увидеть, там не обнаружил. Вообще нифига, никакого намека на жилые помещения. Только какую-то хрень с лампочками нашел, навроде криокамеры, правда, слишком хитровыебанной. И они с Чарльзом добрались до неё практически одновременно, даром что Пьетро бегал всюду вокруг, а Чарльз шел почти напрямую, нащупывая незнакомый разум...
И вот тут их настигло осознание истинного масштаба пиздеца, ибо Чарльз уставился на камеру, как на поднятого мертвеца, побледнел страшно и только и сумел сказать:
– Он в сознании.
В общем, Пьетро как сообразил, что это вообще означает – он парень умный, с воображением, а папку уже успел записать в свою собственность и даже начать за него переживать – разгневался сильно. Но все-таки счел, что отрывание голов ответственных – найти ещё надо – может чуть-чуть подождать, а у них тут дела поважнее есть. Достать папку, например.
Разумеется, они с Чарльзом тут же запустили механизм разморозки. Пьетро круги вокруг камеры наворачивал, пока процесс шел, Чарльз все пытался дозваться до разума человека – а там штука своеобразная, восприятие у замороженного довольно странное, осознание себя тоже... Сложно и страшно все было, в общем. Чарльз так и не был уверен, что тот действительно его услышал, да и сам сумел считать только самое общее – что человека зовут Эрик, что чуть ли не единственное, что он в этом своем состоянии помнил – это как заставить работать двигатели и что он не должен ни на мгновение прекращать это делать, и что в криозаморозке до крайности хреново. И что что-то общее у их с Пьетро сознаний действительно было. Не то чтобы прямо такое наследственное, типа горбатого носа или цвета глаз... просто интуитивная уверенность телепата.
Но когда верхнюю крышку с криокамеры наконец сняли и посмотрели на своего замороженного, Пьетро ещё больше уверился в том, что это действительно Тот Самый Чувак. Не то чтобы они были прямо на одно лицо, ничего такого, про что можно было бы сказать "у него папин нос" или ещё что – но сходство определенно было, и слишком явственное для того, чтобы его можно было счесть случайным.
Пьетро заранее влюблен по уши, твердо решил, что "оно мое", и что он будет о папке заботиться, защищать его и вообще, как правильная семья. И что головы обидчикам отрывать, наверно, надо будет вместе, ну чтобы типа пообщаться.
А Чарльз сидит рядом, мысленно мурлычет постепенно принимающему привычные структуры сознанию ласковое "Ты не один, Эрик" – и все больше ужасается тому, что с этим самым сознанием творится. Потому что разум – с его точки зрения – совершенно восхитительный, красивый и мощный даже сейчас, но с настолько непривычными системами координат и такой... не то чтобы покалеченный, ничего жалкого в нем и близко нет... но Чарльзу все равно хочется кинуться на него с сострадательным "ах ты бедный котичка" и наперегонки с Пьетро его комфортить.
Правда, как комфортить агрессивного, озверевшего от растянувшейся на целую маленькую вечность боли психа – это Чарльз не очень представляет. Ему-то раньше приходилось иметь дело только с разумами среднестатистических корабельных обывателей, у которых трудностей-то особо и не было.
При том, что он уже начинает вылавливать из сознания Эрика факты и подробности – и не может не признать, что его желание прикончить много кого наиболее болезненными способами имеет под собой основания. Ну, может быть, не для наиболее болезненных способов – но стремление ответить ударом на удар Чарльзу в целом понятно.
Как и то, что доводить человека до такого даже ради блага корабля – совершенно не дело. Он вот уже уверен, что Эрик – если бы к нему по-хорошему – делал бы то же самое дело по доброй воле и ничуть не менее добросовестно, так что благу корабля ущерба бы не было. И что он, в общем, вполне одобряет эриково желание сместить капитана Шоу и уничтожить эту порочную практику.
Другое дело, что смещать капитана Шоу Эрик планирует по частям и в направлении ближайшей черной дыры, а подобный метод пока ещё вызывает у Чарльза неодобрение.
Хотя "планирует" – это ещё сильно сказано; Эрик пока не настолько восстановил свою и без того крайне условную адеватность, и основным устремлением у него ещё оставалось "ебнуть все это нахер, лишь бы прекратилось".
А Чарльз сидит рядом и с горечью осознает, что всем просто было похрен. Что капитан Шоу – как, вероятно, и все капитаны до него – просто считал, что ради блага корабля можно и потерпеть. И что вопросами криозаморозки никто даже не занимался – так, выяснили в начале Полета, что криогибернация не мешает использовать способности мутанта – по крайней мере, в той технической системе, которая обеспечивает работу двигателей – и тихонько прикрыли исследования от греха подальше. А то вдруг кто докопается до ненужного.
А у них же там общество всеобщего благоденствия и считается, что использовать живого человека в качестве придатка к технике – по крайней мере, без его на то желания – очень некомильфо.
А возможности рассказать о своих впечатлениях о процесса тем, кого подвергали криозаморозке, не давали. Скорее всего, они так и помирали замороженными, когда ресурс организма все-таки исчерпывался.
В общем, Чарльз сильно озабочен проблемами своего маленького космического мироздания, и даже то, что Эрик выглядит немногим старше собственного сына (ну хоть какой-то бонус с заморозки) и вообще-то очень, на его вкус так точно, красивый, замечает только тогда, когда Эрик наконец открывает глаза.
И тут же об этом забывает, потому что только что очнувшийся Эрик, с которого рабочие гипноустановки Фрост от разморозки слетели (ну не рассчитаны металлокинетики на разморозку, так что коммандер не предусмотрела подобной оказии), машинально потянулся за всем доступным металлом... и Корабль, вот вся эта огромная бандура на несколько миллионов человек, в какой-то момент действительно чуть не ебнулся. Хорошо ещё что мысль – штука очень быстрая, и Чарльз успел его подхватить, успокоить немножко и убедить хотя бы не рвать корабль на куски. Ну хотя бы пока.
А потом очень постарался не капать слюнями, вспоминая, как ощущалась вся эта силища снаружи – и в разуме того, кто ей владеет.
А потом Эрик моргнул, посмотрел на нависавшего над ним Пьетро, который весь уже издергался от волнения, и сказал:
– У тебя глаза как у Магды.
И Чарльз, который все ещё сидит у него в голове – чисто из предосторожности, а ну как ему опять захочется из Корабля металлический шарик сделать – снова впадает в состояние нерассуждающего восторга, потому что Эрик, ещё только-только очнувшийся и вообще едва соображающий, за буквально несколько долей секунды все заметил и сделал правильные выводы. По крайней мере, касательно Пьетро и некоторых фактов насчет его появления на свет.
Пьетро тоже в глубоком восхищении. У него уже совсем ваще любофь, можно брать его со всеми потрохами и делать что угодно. Ну он и начинает выражать весь свой восторг привычным ему способом, носится там вокруг, руками размахивает, рассказывает все подряд про себя, про маму, про школу, про работу, про корабль, про космического духа Санту, про папомамского сына Курта, про Чарльза и вообще про все на свете. Чарльз думал было его одернуть, потому что нечего на неподготовленное сознание так все вываливать, а ну как перегрузится и опять крышечкой ехать начнет – а потом пригляделся повнимательнее и заметил, что Эрика этот пиздец как раз наоборот, умиротворяет. Потому что совсем не то, чего тот вообще мог бы ожидать, не то, что тот в принципе мог бы себе представить – а значит, все по-настоящему, а не очередной криогенный глюк.
Так что пусть будет; да и вообще желание совсем уж радикальных мер типа ебнуть Корабль к чертям собачьим Эрика потихоньку покидает. А меньшими частями Корабля типа его капитана Чарльз, пожалуй, уже готов пожертвовать – он как раз наткнулся на эриково воспоминание о том, как тот потерял собственную мать, и окончательно утерял сострадание к оному капитану.
С другой стороны, то, какой эффект убийство окажет на и без того шаткую психику самого Эрика – это ещё бабушка надвое сказала, а у Чарльза уже тоже немножко любофь и ему хочется, чтобы там все было как есть и хоть немножко в порядке. Но заикаться насчет "а давай мы его просто сместим с поста" он пока не рискует – видно, что к таким вершинам всепрощения Эрик пока не готов... и не факт, что вообще когда-то будет готов.
В конце концов из криокамеры Эрика все-таки вынимают, Пьетро его плечом подпирает с одной стороны, Чарльз с другой и разум тоже поддерживает – и с каждой минутой все больше убеждается в своей правоте насчет неправедности прежних методов, потому что как только инстинктивное желание просто все прекратить (посредством превращения Корабля в металлолом) Эрика несколько отпустило, тот снова подключился к двигателям – и не то чтобы это требовало от него каких-то запредельных усилий и монашеского аскетизма. Возможно, долгая тренировка в отсутствие отвлекающих факторов действительно сыграли свою роль, но все же. Вывод очевиден: подобная бесчеловечность вовсе не является жизненно необходимой, а потому совершенно непростительна.
А Эрик уже потихоньку приходит в себя и уже весь такой... ну, Эрик. Медицинская помощь ему однозначно нужна, двадцать лет в криогибернации не могут пройти совершенно уж без последствий, но он уже составляет план возмездия, расспрашивает насчет наличных ресурсов и даже успевает недоверчиво-восторженно коситься на сынулю, не вполне ещё свыкшись с тем фактом, что ему тут такое внезапное пиздец-счастье свалилось. И чуть-чуть – почти тайком от самого себя – жмется разумом к Чарльзу, потому что разуму, по-хорошему, тоже надо бы медицинскую помощь.
И вот так вот они и ковыляют потихоньку к более обитаемым местам. Чарльз беспокоится, но сбой в двигателях, кажется, сочли случайностью; впрочем, очевидно, что в ближайшее же время Эрика придут проверять – люди, устроившие такую качественную конспирацию, подобные вещи на самотек не пускают. А значит, времени у них не так много. И Эрик это тоже отлично понимает, от какового факта Чарльз млеет ещё больше – он всегда любил людей, у которых есть мозг и которые умеют оным пользоваться.
Несколько сбивает его с толку тот факт, что система координат у Эрика... ну, не то чтобы сильно сбитая, но заметно отличается от той, которая принята на корабле. Стандартный тест однозначно определил бы его как безумца; Чарльз несколько в сомнении, потому что он прекрасно видит, что моральные ориентиры у Эрика есть, в подобающем количестве и адекватно друг с другом связаны... просто несколько смещены относительно ему привычных. Тот же вопрос насчет допустимости убийства как средства достижения своей цели – у Эрика однозначного внутреннего запрета на такое нет, для него все зависит от масштаба цели и её важности, и если параметры совпадут, то совестью он потом мучиться не станет. Ну и всякое в том же духе.
А сам Чарльз ещё несколько в раздрае на эту тему, поскольку убивать, как он полагает, плохо – однако же он прекрасно сознает, что сам по себе капитан Шоу ничего менять не будет, власть уступать не станет, а обезвредить его менее травматичными способами технически невозможно по причине его мутации.
У Чарльза дилемма, короче. А вот папа с сыном на эту тему уже отлично договорились, и Пьетро только в рамках попытки уважать папку не бежит поперед него отрывать голову тому чуваку, из-за которого ему пришлось расти как пробирочному, когда у него был такой клевый папка.
В общем, кое-как они добираются до условно-безопасного места. Тащить Эрика домой, в густонаселенный район, далеко не лучшая идея – все сразу заметят, начнутся расспросы и прочее, а они, по правде говоря, пока не в том состоянии, чтобы подвергать себя риску столкнуться со всеми возможными ресурсами капитана Шоу. Это считается, что боевая команда – просто дань традиции и их там человек десять от силы, а как оно на самом деле... черт его знает, вот про металлокинетика тоже никто не знал.
Пьетро, разумеется, натащил всего, что нужно, чтобы привести папку в порядок, и ещё немножко необязательной фигни вроде конфет, чипсов и прочего, и всячески его обожает. Эрику от этого слегка стремно, но приятно, и вообще его воспитывали в понятиях о ценности семьи, так что даже двадцать лет в мало подходящих для человеческой психики условиях этого не изменили, и сыночка был сразу записан в объекты опеки, защиты и обожания. Пока, правда, выходит больше наоборот, но это тоже более-менее укладывается в схему, так что Эрик стремается больше с непривычки.
А Чарльз там тоже сидит рядом и аккуратненько отслеживает состояние эриковой психики, поражаясь и восхищаясь тем, что там от этой психики вообще осталось хоть что-то внятное. И потихоньку признает, что вот это – как бы странно и даже страшно оно для него ни выглядело – тоже один из вариантов нормы, и что понятие нормы на корабле следует расширять. И что, пожалуй, именно этот вариант нормы сейчас подходит лучше всего – только не сам по себе, а в комплекте с сопутствующими обстоятельствами. Вроде факта наличия Пьетро – который обязует Эрика помнить том, что надо не просто разъебать все неправильное, не заботясь о последствиях, а ещё и сделать потом из этого что-нибудь функционирующее – и, наверное, самого Чарльза, который, возможно, сумеет не дать Эрику пересечь некую грань, за которой тот мог бы стать ничуть не лучше Шоу.
Ну и ещё ему самому тоже очень приятно, что Эрик его присутствие в своем разуме принял абсолютно нормально – чего он, в общем-то, не ожидал после того, что там устроила Фрост. Она-то особо не церемонилась, металлокинетики – материал одноразовый.
Однако рано или поздно настает момент, когда им приходится разделиться – отсутствие сразу нескольких человек на своей работе неизменно заметят; так что после недолгого совещания Пьетро отправляется домой – показаться маме, сходить на работу, заодно отметиться чарльзовой карточкой где-нибудь и написать от его имени письмо с просьбой о выходном для сонастроечной медитации (ну или ещё какой-нибудь вполне обычной для телепатов хрени, которая не вызовет подозрений) – в общем, навести конспирацию. А Чарльз остается с Эриком – вдруг ему ещё понадобится какая-то помощь (вряд ли, судя по состоянию, но вопрос отходняка после многолетней гибернации неисследован и возможно все), да и вообще, чтобы ему не оставаться снова в одиночестве, мало ли что там у него опять в разуме случится.
Разговаривают, знакомятся получше, Чарльз рассказывает о том, как они вообще Эрика нашли и с чего все это началось, обнаруживают, что плохо представляющий правила обожания папки Пьетро припер им ещё и шахматы, играют... Где-то там Чарльз и вспоминает, что он, помимо всего прочего, ещё и молодой здоровый мужчина, да и Эрик на него реагирует... ну, насколько он, не до конца отошедший от разморозки, в принципе способен на него реагировать, но примерно в том же ключе.
Чарльзу от открытия сего факта несколько неловко, потому что ему уже все уши прожужжали про настоящую папомамскую семью, и к Магде он хорошо относится и перебегать ей дорожку не хочет; но Эрика хочется тоже, потому что это вообще редкость – чтобы Чарльзу кого-то хотелось и разумом, и телом. С телом-то раньше ещё ничего было, привлекательных мутантов вокруг довольно много, а вот чтобы такой красивый, мощный разум, да ещё и не шугался, а наоборот, позволял пригреться внутри – это уже событие.
Так что Чарльз там молча и страшно юстится, а Эрик постепенно приходит в себя после разморозки и просто на него философски любуется: Чарльз ему нравится, но в списке задач всякие там отношения (с кем-либо кроме новообретенного сыночки) и тем более секс где-то на пятых-шестых позициях после убийства Шоу и уничтожения порочной системы. Магду Эрик, кстати, вспоминает с теплотой, но уже без той безумной юношеской влюбленности: понимает, что за прошедшие двадцать лет та девчонка, которую он знал, повзрослела и вырастила сына, да и его там в криокамере потрепало так, что она его тоже вряд ли узнает.
В общем, Эрик потихоньку строит планы, Чарльз с одной стороны планы не одобряет в силу излишней – на его взгляд – жесткости, но сам при этом сомневается, что его более мягкий вариант окажется достаточно эффективен, и точно знает, что Эрика уровень эффективности его планов не удовлетворит; но делать явно что-то надо. Хотя бы потому, что сейчас вопрос стоит уже не о том, замалчивать ли происходящее, а о том, что либо они – либо их.
К концу суток Эрик уже в себя пришел, Чарльз, напротив, несколько издергался от неясности ситуации, но тоже готов действовать – по ситуации, раз уж не получается продумать все как следует; и тут к ним возвращается Пьетро. Который, как выяснилось, тоже не терял времени зря, и, припомнив все, что Чарльз ему рассказал о собственных социологических открытиях, забежал к папе Курта и обронил пару фраз, потом забежал к другу папы Курта и тоже побеседовал.. и, в общем, заручился если не поддержкой, то как минимум обещанием не кидаться вот прям сразу на помощь капитану Шоу, а несколько... задержаться с предписанной по уставу реакцией.
И отправились они все устраивать государственный переворот. До капитанского мостика добрались тихо и быстро, Чарльз не просто так там был; на мостике вот, однако, пришлось маскировку сбрасывать, потому что Чарльз все же настоял на "вначале поговорить" – вдруг бы Шоу таки сумел оправдаться. Чарльзу и самому трудно придумать хоть сколько-нибудь приемлемое оправдание многовековому методичному использованию собратьев подобным бессовестным образом, но мало ли. Ну и вообще концепт "просто кого-нибудь убить" все ещё не умещается у него в голове.
Капитан Шоу, однако, возможности не оценил и вообще, кажется, не считал, что ему есть за что оправдываться; этого Чарльз не знал точно, потому что капитанский шлем помимо всего прочего блокировал телепатию. Но то, что обращаться к и без того злому как черт Леншерру "мой маленький Эрик" не следовало – это и безо всякой телепатии было понятно. И выставлять двадцатилетнюю пытку как благодеяние тоже. Шансы капитана Шоу на выживание стремительно падали, и не в последнюю очередь из-за самого Чарльза: гуманизм гуманизмом, но нужно же было положить конец этому беспределу.
Присутствующая на мостике часть команды взирала на это с изрядным изумлением (кроме разве что Азазеля, Риптайда и пары-тройки их подчиненных, которые предполагали нечто подобное); Эрик всегда был харизматичным засранцем, так что после его пылкой бунтарской речи разглагольствования Шоу про благо корабля звучали довольно уныло, тем более что люди собрались разумные и интеллектуально развитые и прекрасно понимали, что этот вот бесконечный путь их корабля, по сути, никуда не ведет. А тут им предлагают наполнить все это новым смыслом и вдобавок подправить не отвечающую базовой человеческой морали ситуацию с жертвенными металлокинетиками.
Ну и то, что Эрик при этом Корабль этак легонько тряхнул в особо драматичном месте, а потом вообще демонстративно двигатели вырубил, тоже сыграло свою роль. Потому что у Шоу, конечно, мутация крутая... но так уж вышло, что в космосе кто держит двигатели – тот и альфа-мужик, ибо без двигателей никто никуда не полетит.
Капитан Шоу, не иначе как от осознания своего бедственного положения, откровенно сглупил: в ответ на какую-то реплику фыркнул что-то вроде «что, думаете, вы тут самые умные? Вон баба твоя тоже думала…» - и кратко рассказал про аферу Магды, которая преизрядно сложную схему закрутила в своей попытке скрыть эриково отцовство и уберечь своего мелкого. И закончил заявлением насчет того, что спустил ей это с рук только потому, что надеялся, что ребенок унаследует дар Эрика...
Пьетро в шоке и бешенстве, что какая-то сволочь (уже обидевшая его папку) посмела думать ещё и о том, чтобы что-то сделать его маме; Эрик вообще уже в состоянии практически берсерка, потому что эта сволочь мало того, что убила (а то и хуже) его мать и засадила его самого в криокамеру на дофига лет, так ещё и на мать его ребенка тявкает и его ребенка к той же судьбе собиралась приговорить… И даже у Чарльза уже кончилось терпение, и он совершено утерял желание взывать к милосердию (отсутствующему как класс) своих спутников – зато приобрел взамен желание тоже попинать труп.
Короче говоря, шлем Эрик с Шоу сдернул, Пьетро вырубил коммандера Фрост, которая попыталась прикрыть капитана от Чарльза, Чарльз держал Шоу, чтобы тот не делал глупостей и не разъебал пол-Корабля (а тот, сволочь такая, собирался, чтобы хотя бы не одному дохнуть); присутствующая при этом команда охуевала, но желанием вмешиваться не горела – Эрик уже показал, на чьей стороне тут сила и что он не постеснялся бы её применить, а оказаться в космосе без скафандра никому не охота. Азазель с Риптайдом, прослушав программную речь нового претендента на капитанство, тоже решили, что возможность что-то изменить им нравится больше, чем перспектива маяться одной и той же хренью до конца жизни и передать эту же самую хрень своим детям, так что они тоже тихонько стояли в сторонке и ждали результата.
Вот так, собственно говоря, капитана Шоу и убили. Вообще-то нетрадиционный метод смены власти, но команда спорить с человеком, способным на подобное, уже как-то не решилась. Когда Эрик развернулся к ним и обвел взглядом формата "ну что, есть ещё претенденты на капитанское кресло?", все дружно решили, что не, окей, вот этот чувак вполне сойдет, тем более что двигатели, опять-таки, полностью в его руках. Азазель подошел, представился и сразу деловито занялся уборкой, то бишь, взял труп и телепортнулся на пару секунд с ним в космос; Риптайд подошел, представился, принялся вводить нового капитана в курс дела; Чарльз поморщился, повздыхал, но кресло капитанского телепата оказалось удобное – а ему все равно надо за Эриком приглядывать, а то Эрик, конечно, хороший, но методы у него иногда...
А Пьетро там поносился вокруг, поносился, и неожиданно случилась какая-то мелкая внештатная ситуация – допустим, сбитые с толку внезапной сменой власти пилоты забыли, что у них там вообще-то астероидный поток поперек курса намечался; однако же астероидный поток вежливо ждать, пока они там со всем этим разберутся, не стал, в результате чего ситуация получилась несколько напряженная. Пилоты занервничали, принялись срочно требовать, чтобы им вот прям щас немедленно высчитали траекторию и поправку к курсу, и болтавшийся рядом Пьетро этак как ни в чем не бывало сообщил им нужное число. Старший пилот на него посмотрел скептически, однако же буквально сразу после этого компьютер мелодичным механическим голосом повторил то же самое число. Все несколько обалдели, а Пьетро только плечами пожал: дескать, я считаю быстрее ваших машин. Старший пилот охренел ещё более: дескать, а чего ты, пацан, тогда не сидишь тут у меня в соседнем кресле уже второй год? На что Пьетро язвительно ответствовал: дескать, кадровая политика капитана Шоу предполагала, что я не гожусь ни на что большее, чем бегать по кораблю с посылочками. Взгляд у старшего пилота сделался такой, что сразу стало ясно: вот теперь и он стал поминать капитана Шоу не с добром.
Эрик времени зря терять не стал и тут же изрек: лейтенант, я буду крайне благодарен, если вы возьметесь за его обучение. Полагаю, пилот-навигатор со скоростью реакции меньше фемтосекунды принесет кораблю больше пользы, чем ещё один курьер.
На него старший пилот теперь посмотрел чуть с большей теплотой (новый капитан не без мозгов, значит, жить можно), перевел взгляд на Пьетро и, чуть помедлив, гаркнул: завтра к началу бета-смены чтоб был в третьем учебном классе, кадет. И довольный, как слон, Ртуть ответствовал: "Есть, сэр!"
Ну и в общем всестало хорошо.
И они все полетели себе дальше, но уже не просто абы как куда глаза глядят, а все-таки начали присматривать какую-никакую планету для колонизации.
-
-
04.04.2015 в 19:48-
-
04.04.2015 в 20:32-
-
04.04.2015 в 23:02High Overseer Jack Ryan, мррр^^
-
-
05.04.2015 в 09:58*ушла в угол сгорать со стыда за собственные конструкции*
-
-
05.04.2015 в 10:17-
-
06.04.2015 в 10:30-
-
06.04.2015 в 13:37Возможно все, но загадывать не буду)
Спасибо!