Кто-то дал этой Вселенной плохую кислоту
Оба малолетних кинлохских проклятия уже вполне половозрелые. Внизапна, гет.
Рискнуть?Огненный жезл стал самым большим разочарованием в андерсовой жизни. Конечно, выглядел артефакт весьма впечатляюще, да и пользоваться им оказалось не так уж сложно – Андерс в считанные минуты научился – только вот проку с этого все равно было мало. Упускать возможность покрасоваться перед девчонками с букетом из языков пламени в руках он, само собой, не стал, однако для бытовых целей – ну хотя бы для того, чтобы подогреть котелок с зельем – жезл годился плохо, а самую главную свою функцию выполнял и того хуже.
На то, чтобы проплавить одну-единственную довольно тонкую стенку, у Андерса ушло почти полтора часа. Хорошо ещё, что он догадался засесть в забитой всяким хламом кладовке, иначе его непременно поймали бы задолго до того, как он закончил начатое. Правда, сам он при этом чуть не сварился, потому что раскаленный камень пыхал жаром не хуже дракона и вмиг превратил крохотную комнатку в подобие гномской литейной печи. И вдобавок он ещё надышался едким сероватым дымом и потом долго пытался выкашлять собственные легкие.
Едва оформившийся план очередного побега тоже рассыпался прахом: наружные стены Кинлоха были куда внушительней, и с ними жезл не справился бы вовсе.
Хоук, впрочем, утверждал, что железо тот плавил не хуже фаербола четвертой категории, однако железо – читай, замки – имелось только на немногочисленных дверях и окнах, которые, само собой, почти никогда не оставались без присмотра. Ну а те запоры, к которым все-таки можно было подобраться незамеченным, можно было одолеть и без жезла.
Андерс вздохнул и, неодобрительно покосившись на не оправдавший его надежд жезл, накрыл его одним из тех тошнотворно скучных томов, которые вручила ему мэтресса Винн. Затея вообще вышла далеко не самая удачная: дырку в стене он в конце концов все-таки проплавил, чуть не выдав себя душераздирающим кашлем, но потом пришлось очень долго ждать, пока остынет светившийся от внутреннего жара камень. К тому же отверстие получилось совсем маленьким, едва ли больше его собственного глаза, и сквозь него ничего не было видно. Ну, почти ничего: Андерс только с пятой попытки сумел опознать в небольшом кусочке чуть выпуклой бледно-розовой поверхности чью-то сиську. А потом купавшиеся магессы заметили дырку в стене, невесть как разглядели поблескивавший в ней андерсов глаз и тут же подняли такой шум, что к ним сбежались все находившиеся на этаже храмовники.
Впервые в жизни Андерс действительно был рад их увидеть. Без вмешательства рыцарь-капитана Ренарта, который выкрутил ему ухо и немедленно поволок к Ирвингу, возмущенные чародейки, наверное, попросту разорвали бы его на куски. Хотя вот эльфийка Леора, которую он все-таки успел в суматохе потискать за задницу, визжала вполне себе одобрительно.
Увесистая оплеуха заставила его ткнуться носом в пропахший пылью пергамент, и Андерс, потерев затылок, тут же сделал вид, что внимательно читает раскрытый наугад фолиант. Ему, должно быть, с самого начала не повезло: угораздило же мэтрессу Винн отправиться в купальню как раз тогда, когда он собрался выяснить, чем же взрослые обитательницы Круга отличались от его довольно тощих и костлявых ровесниц. Кажется, она даже раздеться успела… и теперь при любом удобном и неудобном случае припоминала ему этот проступок.
Андерс вздохнул снова и, перевернув несколько страниц, принялся изучать раздел о разнице в воздействии лечебных трав на мужские и женские организмы. Различия между этими самыми организмами с каждым днем казались ему все более увлекательными, вот только почему-то никто не торопился дать ему возможность исследовать их на практике. А ведь он почти сумел доказать наставнице, как это важно для будущего целителя. Впрочем, сами объекты исследования, как доказывала реакция Леоры, были не так уж и против, но мешали вездесущие храмовники. Кто-нибудь непременно вламывался в комнату в самый интересный момент, а потом Андерса тащили каяться к новенькой преподобной матери. Чаще всего за ухо, как будто у него других частей тела не было.
Нельзя сказать, что Андерс сильно возражал: мать Алия была ещё совсем молоденькая, вряд ли намного старше него самого, и довольно симпатичная, и её пышная грудь очень увлекательно колыхалась прямо перед андерсовым носом – но даже осмотренные во всех ракурсах священичьи сиськи не искупали невозможности выяснить все на собственном опыте.
Само собой, храмовники не в состоянии были держать его под надзором круглые сутки. Но Андерса не на шутку раздражало, что он все равно ничего не успевал: пара торопливых поцелуев или расстегнутый наконец ворот девичьей мантии – а потом приходилось спешно делать вид, что они просто беседовали о какой-нибудь сильно умной вещи, и разбегаться в разные стороны.
С теорией дело обстояло намного лучше, но после восхитительных живых девушек выцветшие картинки в древних трактатах казались удручающе скучными. Даже самые откровенные, на которых было в подробностях нарисовано все то, что юным магессам приходилось прятать под плотной тяжелой тканью. К тому же Андерс подозревал, что эти схематичные изображения заметно отличались от реальности – и ему не терпелось выяснить, так ли это. И проверить ещё десяток-другой идей, которые приходили ему в голову во время бдения над занудными книгами.
И вообще все это было ужасно неправильно. Если уж пресловутый Создатель потрудился разделить род людской (а также эльфский, гномский и все остальные) на мужчин и женщин, то заставлять их делать вид, что это не так, было попросту глупо. Все вокруг напоминало Андерсу об этой чудовищной несправедливости: от покроя мажеских мантий до проявлений его собственного дара, который иногда становился болезненно чуток к нуждам его тела – и некоторых чужих. И даже его наставница, кажется, попросту издевалась, заставляя изучать вещи, которые он не мог применить на практике.
…или мог.
Андерс отчеркнул ногтем название одного очень любопытного растения и погрузился в раздумья. Это было бы крайне интересно… и, пожалуй, даже справедливо. Только вначале нужно будет сесть и как следует все обмозговать, потому что вот так, с наскоку, точно ничего не получится. Но этот вызов его способностям, разуму и таланту Андерс просто не мог не принять.
Торжественная служба на Сатиналью начиналась задолго до рассвета, когда высокие узкие окна ещё темнели полосами иссиня-черного ночного неба. По случаю праздника в святилище были зажжены все светильники и даже на подоконниках кое-где капали воском высокие толстые свечи. Церковь, обычно серая и унылая, сверкала огнями и бликами на надраенных подсвечниках, демонстрируя невесть откуда взявшееся богатое убранство. Однако согнанные на службу маги не обращали на это ни малейшего внимания: большая их часть накануне, как обычно, засиделась со своими фолиантами и теперь душераздирающе зевала. Получалось очень заразительно, даже Андерс, который в кои-то веки улегся спать всего через час после отбоя, почти против воли зевнул и, придержав сонного мелкого, привалившегося к его боку, бездумно уставился на надраенные по случаю праздника бронзовые сиськи Андрасте.
Сидевший с другой стороны Хоук пихнул его локтем в бок и снова уткнулся в свою книгу, и Андерс, спохватившись, изобразил на лице благочестивое и возвышенное выражение. Сам Гаррет прикрывался от чужих взглядов потрепанной книжкой с кривоватым андрастианским солнышком на обложке, но стоило приглядеться – и сразу становилось видно, что корешок книги заметно отставал от фальчика, да и мелькавшие в тексте картинки мало напоминали иллюстрации к житию Пророчицы. Похоже, религиозное рвение кинлохских церковниц даже зануде Хоуку казалось чрезмерным, иначе он ни за что не решился бы так грубо переделывать – пусть даже временно –обожаемые им книги.
Священницы, старательно выпевавшие какую-то заунывную мелодию, до смешного точно копировали вдохновенный взор бронзовой Андрасте, но на живых лицах гримаса, не красившая даже статую, выглядела и того нелепей. Доблестно парившиеся в полном доспехе храмовники откровенно скучали и, как подозревал Андерс, спали с открытыми глазами. Он даже заметил, как один из рыцарей толкнул товарища локтем, когда пришел их черед славить Пророчицу, и тот принялся торопливо листать Песнь Света, выискивая нужную строку.
Андерс зевнул снова и, выискав взглядом стоявшего на краю строя храмовника, задумчиво сощурился. Не изменивший своим привычкам сэр Артас сноровисто слюнявил пальцы, перелистывая страницы своего молитвенника, и порой раздраженно морщился, когда листки слишком крепко сцеплялись друг с другом. Его явно беспокоила мысль о том, что он может сбиться с ритма, и он так крепко сжимал подрагивавшие от волнения пальцы, что на фоне темной обложки они казались снежно-белыми.
Расстояние до хора было слишком большим, и Андерсу никак не удавалось определить, имелись ли у рыцаря какие-нибудь более специфичные признаки, вроде расширенных зрачков, учащенного дыхания или лихорадочного блеска глаз. Пялиться на сэра Артаса в открытую он все-таки опасался: мэтресса Винн не без оснований полагала, что её ученик не упустит возможности подпортить церковникам праздник, и заранее смотрела на него тем своим взглядом, в котором отражался длинный список готовых обрушиться на его голову кар. И то, что во время самой службы он вел себя вполне прилично, только укрепляло её подозрения.
По правде сказать, Андерс даже жалел, что нельзя было поделиться с ней подробностями своей задумки. В конце концов, в Кинлохе было не так много людей, способных по достоинству оценить тот шедевр алхимии, который слизывал со своих пальцев блядоватый храмовник. Даже Хоук, зануда и хитрожопый засранец, пользовавшийся заслуженной любовью наставников, в этом смысле был совершенно бесполезен: в делах целительских он, несмотря на свою нечеловеческую въедливость, по-прежнему понимал до крайности мало. Оценить сложность проделанной работы он ещё мог, но отдать должное великолепию самого замысла… увы.
Сэр Артас тем временем добрался почти до середины своего молитвенника. Его серые, светлые почти до белизны глаза потемнели настолько, что казались совершенно черными, а взгляд не отрывался от руководившей хором матери Алии – а точнее, от её груди, покачивавшейся в такт указующим жестам священницы. Петь вместе с остальными храмовник был уже не в состоянии; стоявший рядом рыцарь, заметив, что тот умолк, наступил ему на ногу, однако сэр Артас только отмахнулся и до крови закусил губу. Андерс прищурился и, окинув его оценивающим взором, больше не отводил глаз: похоже, критический момент был уже близок, и он совсем не хотел пропустить представление.
Конечно, человек с сильной волей мог противостоять действию зелья… вот только сэр Артас и так не очень-то умел справляться с телесными порывами. Или просто был последней сволочью, оттого и лез к практически беззащитным старшим ученицам. Впрочем, одно другому не мешало.
Долго ждать не пришлось: всего через несколько минут храмовник, раскрасневшийся и дрожавший то ли от возбуждения, то ли от попыток его сдержать, наконец бросил свой молитвенник и с искаженным мукой лицом шагнул вперед. Андерс удовлетворенно кивнул и на всякий случай пихнул локтем уткнувшегося в свою книжку Хоука, привлекая его внимание. Зелье зельем, но отдать должное вызванному оным переполоху Гаррет все-таки мог.
А переполох и вправду вышел знатный. Сэр Артас, совершенно обезумев от вожделения, оттолкнул попытавшегося удержать его товарища и кинулся к управлявшей хором священнице. Ворот её одеяния разошелся с громким треском, который, наверно, был слышен даже в задних рядах, а от пронзительного визга матери Алии у Андерса и вовсе засвербело в ушах. Вмиг разъярившаяся священница билась в руках храмовника, как бешеная кошка, но ей никак не удавалось вырваться. Сэр Артас откровенно блаженствовал, с довольным сопением тиская её обнаженную грудь, и норовил задрать уже начавшую сползать на бедра рясу. Оцепеневшие от изумления зрители наконец опомнились и устроили ужасный шум, но потерявший всякую связь с реальностью рыцарь этого даже не заметил.
– А я-то думал, что он просто своим неблагочестивым хуем перед всем честным народом помашет, – задумчиво прокомментировал себе под нос Андерс. Хоук, с откровенным скептицизмом наблюдавший за бестолковой суетой в церкви, покосился на него и чуть слышно фыркнул.
Сэра Артаса, окрыленного нечестивой страстью, пришлось оттаскивать от матери Алии вчетвером. Поначалу его товарищи ещё осторожничали, но, поплатившись за свое милосердие парой разбитых носов и заплывших глаз, оставили тщетные попытки, и через несколько минут святотатца все-таки скрутили и бросили на колени перед алтарем. Успевшие всерьез перепугаться маги вздохнули с облегчением, послушницы накинули на плечи преподобной матери, кипевшей от унижения и злости, какую-то просторную цветастую тряпку, и метавшееся под сводами церкви эхо постепенно стало затихать.
Пробившийся сквозь облака солнечный луч вдруг осветил поверженного рыцаря – и на кирасе сэра Артаса, надраенной по случаю праздника, отчетливо проступило нацарапанное поперек храмовничьей эмблемы слово «блядь».
Наступившую в церкви тишину, казалось, можно было резать ножом. Андерс даже расслышал, как онемевший от ярости Рыцарь-Командор втянул воздух сквозь стиснутые зубы – и на редкость отчетливо осознал, что ему пора съебывать.
Причем не в ученическую спальню или в библиотеку, и даже не в подземелья – а гораздо, гораздо дальше. Никто ведь не поверит, что к надписи он не имел ровным счетом никакого отношения, хоть бы он в голос вопил «это не я». Афродизиак на страницах молитвенника выдавал его с головой, зелья такой сложности под силу были только ему и мэтрессе Винн, заподозрить которую никому и в голову не придет. И хотя Андерс всей душой одобрял выходку неведомого шутника, подставлять за неё собственную шею он вовсе не собирался.
Само собой, избежать наказания ему все равно не удастся, но все же стоило переждать первую вспышку рыцарь-командорского гнева там, где его не смогут достать.
И вообще он как раз собирался сбежать снова, потому что в Кинлохе стало совсем скучно. Даже Хоук, который, казалось бы, начал походить на нормального и время от времени подкидывал ему всякие занятные идеи, опять запропал в своих книжках.
Происшествие в Церкви переполошило весь Круг. Обсуждавшие скандал чародеи не обращали на шнырявшего по коридорам Андерса никакого внимания, и даже храмовники, занятые попытками утихомирить встревоженных магов, едва замечали то, что главный смутьян Кинлоха опять принялся отлынивать от занятий. А тому потребовалось всего несколько часов для того, чтобы добыть все необходимое для побега.
Вообще-то сбежать можно было и просто так, без всех этих приготовлений. Раньше Андерсу и в голову не приходило заморачиваться подобной ерундой, но вечное хоуково ворчание сделало свое дело: он решил, что его новый побег должен был стать безукоризненно правильным.
Сбегать нужно было совсем тихо и незаметно – ночью, к примеру, когда умаявшиеся за день храмовники будут спать вполглаза даже на самых важных постах – и с запасом еды хотя бы на первые несколько дней. Поразмыслив, Андерс спер у мэтрессы Винн ещё и теплые носки и на всякий случай прихватил две склянки с зельем из эльфийского корня. Почти полная фляжка бренди, забытая кем-то из храмовников в офицерской столовой, довершила картину, после чего Андерс почувствовал себя настоящим опытным путешественником, готовым ко всем на свете неожиданностям. Пожалуй, неплохо было бы добыть ещё и палатку, но палаток в Кинлохе не водилось. В приключенческих романах писали, что можно обойтись простым навесом из водонепроницаемой ткани, но Андерс так и не смог отыскать в кладовых Круга что-нибудь похожее.
К вечеру суматоха в Кинлохе пошла на убыль. Продолжавших перешептываться магов разогнали по комнатам и велели не высовываться до утра, сделав исключение только для нескольких особо благонадежных – и то лишь при условии, что те сумеют обосновать свое желание покинуть спальню. Однако перекрыть все возможные лазейки храмовники то ли не захотели, то ли просто не додумались. Во всяком случае, Андерс, нагруженный объемистой сумкой с припасами, без малейшего труда добрался до первого этажа, и ему пришлось только трижды прятаться от обходивших коридоры рыцарей. Заметить их приближение вовремя и так-то труда не составляло, а уж теперь, когда по коридорам не бродили всякие бормочущие себе под нос полуночники, и подавно.
Возле библиотеки вообще было тихо, как на погосте: обычные её обитатели либо заранее утащили всю необходимую литературу к себе, либо просто предпочли в кои-то веки выспаться. И успевший расслабиться Андерс чуть не заорал от неожиданности, на полном ходу влетев в вывернувшего из-за угла Хоука.
– Сдашь? – хмуро осведомился Андерс после пары минут взаимного разглядывания и потер ушибленный бок: стопка книг в руках Гаррета воткнулась углами аккурат ему в ребра, наверняка теперь синяк останется. Тот неопределенно хмыкнул, и Андерс помрачнел ещё больше. Ябедой и крысой Хоук вовсе не был, но долг товарищества порой трактовал довольно своеобразно. С него вполне сталось бы приволочь беглеца обратно в ученическую спальню просто потому, что тот сам дурак и «нечего было попадаться».
– Пожалуй, я с тобой, – наконец решил Гаррет и, плюхнув свои книги на подоконник, тут же двинулся в направлении, прямо противоположном тому, в котором шел прежде.
– Что?.. – с трудом подобрав отвисшую челюсть, ошарашенно переспросил Андерс.
– Я. Иду. С тобой. – Хоук остановился и, глянув на него через плечо, саркастично поинтересовался: – Что тут непонятного?
– Все, – честно сказал Андерс. Однако уступать инициативу какому-то свихнувшемуся от чтения заучке он не собирался и, обогнав Гаррета, свернул в разведанный за месяц до того коридорчик, который вел прямо к кухням.
– Ну и чего ради на этот раз бежим? – полюбопытствовал Хоук получасом спустя, когда они благополучно прокрались мимо спавших возле печей поваров, и, взломав замок на задней двери, направились к кладовкам и хозяйственному причалу.
– Как это «чего ради»? – поразился Андерс. – Ну… чтобы быть свободными!
– Сам-то веришь? – скептически глянул на него Гаррет и, не дожидаясь ответа, наклонился к очередному замку. Парой девчачьих заколок, невесть как оказавшихся в его кармане, он орудовал с завидной ловкостью, и через несколько секунд грубый механизм сдался.
– Тебя послушать, так бежать вообще бессмысленно! – огрызнулся Андерс и, толкнув дверь, принялся высматривать в заставленной бочками кладовке подходящую еду. Припасов, которые он успел собрать, точно не хватило бы на двоих, но раз уж Гаррет потащился с ним, то надо было продемонстрировать «правильный побег» во всей красе.
– Так, как ты это делаешь – безусловно, – равнодушно согласился тот и, обыденным как дыхание жестом сдернув кольцо колбасы с крюка, вбитого в дверной косяк, сунул его под мышку. – Так что будь любезен, ответь на заданный вопрос. Для чего мы это делаем?
Андерс обиженно фыркнул и отвернулся, сделав вид, что пытается найти ещё что-нибудь съедобное. Как назло, Зараза опять был прав: храмовники всегда его ловили, это было только делом времени. И все равно он не собирался сдаваться, раз за разом пытаясь вырвать у них лишний час на воле. Хотя бы ещё один час, когда никто не мог запретить ему дышать свежим ветром, разглядывать настоящую дикую траву и ползающую по ней насекомую мелочь, тискать деревенских девчонок за амбарами…
Андерс усмехнулся пришедшей в голову мысли, покосился на Гаррета, который, не скрывая скептицизма, выжидательно глядел на него, и зловредно сообщил:
– Не буду я тебе ничего отвечать. – Он хладнокровно выслушал предсказуемое хоуково фырканье и мстительно закончил: – Я тебе покажу!
Само собой, после этого Хоук в пух и прах раскритиковал весь его «правильный побег». Единственными его деталями, которые не вызвали у Хоука никаких нареканий, были склянки с эльфийским корнем и, как ни странно, бренди, а вот все остальное…
Пару мятых груш и недозрелый, твердый как камень персик, которые Андерс спер у рыцарь-лейтенанта Рейнарта-младшего, пришлось съесть прямо там, а на освободившееся в сумке место Гаррет напихал солонины с сухарями. Вместо пустой бочки они взяли две и потратили почти час на то, чтобы скрепить их парой примотанных крест-накрест досок. Выглядел получившийся плот чудовищно, но вес двух изрядно вытянувшихся юнцов он выдержал и даже почти не кубырялся на мелких озерных волнах. Грести второй парой досок тоже было ужасно неудобно, но они с Хоуком все-таки сумели кое-как дотянуть эту нелепую конструкцию до берега. В общем, от изысканной простоты изначального андерсова замысла не осталось даже ошметков.
Плот, который так хорошо им послужил, они с Гарретом выволокли на берег, дотащили до узкого, но глубокого овражка, разломали и сожгли. Андерс поначалу даже взгрустнул, чувствуя себя неблагодарной сволочью: он ведь уже успел вообразить, как будет махать вслед своему творению, отправляющемуся в вольное странствие по просторам Каленхада. Но потом он придвинулся поближе к огню, сделал пару глотков из возвращенной ему фляги и неожиданно понял, почему же до дури правильный Хоук не стал возражать против запрещенного в Круге алкоголя. Мысль о свободе пьянила не хуже чистого спирта, так что Андерсу ничего не стоило не обращать внимания на пронизывающую приозерную сырость – но после того, как волны тепла от костра столкнулись с теми, что шли изнутри, от полыхавшего в желудке бренди, жизнь и вовсе стала непередаваемо прекрасной.
Ферелден в начале осени был восхитителен. Предрассветная прохлада быстро отступала под лучами утреннего солнца, ясное, переливавшееся от густой синевы до хрустальной лазури небо пятнали крохотные прозрачные облачка, похожие на следы кошачьих лап, а лес, подступавший к самому берегу Каленхада, шумел птичьими трелями и ронял на нос Андерсу мелкие пятнышки солнечных лучей, сумевших пробиться сквозь густые кроны. Под кустом зашуршал травой ёж; Андерс успел заметить только толстую, покрытую иголками попу, и все равно рот у него сам собой растянулся в блаженной улыбке. Прямо у него перед носом пролетела большая пузатая стрекоза, и он, не удержавшись, кинулся следом: поймал, подержал немножко, хихикая от прикосновения крохотных жестких лапок к ладони, а потом отпустил, проводив взглядом сверкавшие на солнце крылышки.
Свобода!
Никаких храмовников, никакой мэтрессы Винн, никаких занудных книг, превращающих красивых девчонок в наборы вечно болеющих органов, а окружавшее его великолепие жизни в скучные мертвые слова. Никаких указаний, никаких запретов, никаких правил!..
– В лужу не лезь.
Андерс закатил глаза, тяжело вздохнул и обреченно посмотрел на Хоука. Тот шагал так, словно перед ним простирался путь в тысячу лиг, который нужно было преодолеть одним стремительным марш-броском. От его напряженной сосредоточенности Андерсу становилось как-то не по себе и даже хотелось немного отстать, чтобы не дай Создатель не оказаться между Гарретом и его неведомой целью.
– Отвали, – отмахнувшись от нелепого ощущения, пренебрежительно бросил Андерс. Залезть в лужу после этого было бы совсем уж мальчишеством, которое только подтвердило бы хоукову правоту, но он все равно едва удержался.
– И траву с обочины не жуй, песок на зубах скрипеть будет, – словно не заметив его грубости, сообщил Гаррет, поправил лямку висевшего на плече мешка с провизией и аккуратно обошел лужу по краю, оставив Андерса позади.
– С чего вдруг такая забота о моих зубах? – насупившись, огрызнулся тот и прибавил шагу, чтобы не отставать.
– Ну так мне же потом твои жалобы слушать, – пожал плечами тот, даже не подумав обернуться.
– Не собираюсь я жаловаться! – возмущенно воскликнул Андерс и, пронзив хоукову спину негодующим взглядом – что, как и следовало ожидать, не произвело никакого эффекта – свернул на появившуюся слева полянку. Мелькавшие у её дальнего края пушистые желтые цветочки показались ему смутно знакомыми, и хотя во всех книгах было написано, что солнечник змеиный в Ферелдене не растет…
– Это ты сейчас так говоришь, – донеслось сзади. – И не лезь в тот овраг, в таких местах змеи водятся.
– Что, правда? – удивился Андерс и, вспомнив, что врал Хоук редко и куда более изобретательно, ринулся вперед: – Здорово!
Гаррет крикнул ему вслед что-то гневно-предостерегающее, но Андерс, старательно высматривавший в траве обещанных змей, попросту пропустил его предупреждения мимо ушей. Он уже почти решил, что Хоук все-таки набрехал, и как раз собирался вернуться к запримеченному чуть раньше солнечнику, когда заметил на возвышавшемся на краю оврага камне какую-то совершенно неправильную тень.
– Ух ты, какая ты красавица! – восторженно сообщил он пригревшейся на солнечном месте змее и, подхватив её на руки, коротко чмокнул в широкий блестящий нос. Та, совершенно обалдев от подобного обращения, только смущенно зашипела и кокетливо отвернула морду, и Андерс, растроганно улыбнувшись, бережно опустил её на прежнее место. Змея робко лизнула ему руку и, нервно дернув головой в сторону подозрительно притихшего Хоука, поспешно стекла в траву. Андерс проводил взглядом пробежавшую по высоким стеблям волну и, вздохнув, развернулся обратно.
– Идиот!!! – заорал побледневший до синевы Гаррет, неожиданно обретя дар речи вновь. Андерс подскочил от испуга и изумленно вытаращился на него. – Ты где последние остатки разума растерял, бестолочь? Это же ферелденская черная гадюка!!!
– И что ты так разорался-то? – неуверенно огрызнулся Андерс, не понимая, отчего тот так переполошился. Видеть Хоука в подобном состоянии ему ещё не доводилось; кажется, даже тогда, когда троица воцерковленных ублюдков вознамерилась отобрать у него братнину деревянную лошадку, тот выглядел более вменяемым.
– Она же ядовитая, недоумок! – подскочив к нему, рявкнул Гаррет, а потом и вовсе ухватил Андерса за ворот мантии и, чуть ли не приподняв над землей, тряхнул так, что у него зубы лязгнули. – Если бы она тебя укусила, ты бы через полминуты в Черный Город отправился, никакие заклятия и зелья не помогли!
– Ну не укусила же! – не понял Андерс, опасливо разглядывавший подозрительно буйного приятеля. Тот, впрочем, уже взял себя в руки и, явным усилием воли заставив себя разжать пальцы, отступил на шаг, и Андерс, посмотрев на него ещё раз, с ещё большим недоумением осведомился: – Ты что, испугался, что ли?..
Хоук что-то неразборчиво буркнул и, развернувшись на пятках, направился к терявшейся в разнотравье тропинке. Андерс озадаченно почесал в затылке, сорвал пару стеблей предполагаемого солнечника и последовал за ним, ворча себе под нос:
– Скучный ты. В лужу не лезь, траву не жуй, змею не целуй… одни правила в голове. Ну как так жить можно?..
– В самом деле, – неожиданно согласился Хоук. Он даже замедлил шаг, позволяя Андерсу себя догнать, и тот, заподозрив неладное, немедленно приготовился обидеться насмерть. – Если кому ума не хватает, чтобы использовать себе на пользу те правила, по которым существует мир, – тогда только и остается, что их нарушать.
– Ах ты!.. – Андерс задохнулся от возмущения и, не найдя слов, чтобы выразить всю меру своего негодования, ткнул Гаррета кулаком в бок. Несильно, просто так, для доходчивости.
– Ага, очень убедительно, – кивнул тот, как будто именно этого и ожидал, и от покровительственной снисходительности в его голосе Андерсу стало по-настоящему обидно. Настолько, что он даже не снизошел до ответа.
Ничего, его звездный час был ещё впереди. Рано или поздно они доберутся до какой-нибудь деревни – и вот тогда Андерс наконец отыграется. И обязательно помучает Хоука немножко, когда тот, растерянный, будет смотреть на него несчастными умоляющими глазами. Он-то, небось, о тонком искусстве общения с прекрасным полом даже в книжках не читал и вообще девушек только через три слова на четвертое понимать будет.
Мысль о том, как присмиревший Гаррет, признав его мудрость и опыт, будет просить у него совета, умиротворила Андерса настолько, что он почти перестал злиться на этого зануду. Что, впрочем, нисколько не помешало им через полчаса поругаться снова.
Идти по лесу ночью Хоук наотрез отказался и потребовал устроить привал ещё до наступления темноты. Переспорить его Андерс не сумел и, повозмущавшись вполголоса, тоже отправился собирать хворост. Куча собранных к закату сухих веток казалась чудовищно огромной, однако их костер все равно прогорел задолго до утра. Проснувшийся на рассвете Андерс обнаружил, что они с Хоуком спали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не мерзнуть. Гаррет уютно сопел ему в затылок, обхватив его поперек живота и притиснувшись грудью к спине, и Андерсу было почти тепло. Зябли всерьез только носки прижатых к груди ног и бока – но все равно ему было удивительно хорошо. Свобода, свежий ветер, молчащий и оттого удивительно славный Хоук – что ещё надо человеку?..
До деревни на излучине впадающей в Каленхад реки они дошли только к полудню. По дороге, наверно, получилось бы быстрее, но показываться на дорогах всего в полутора днях пути от Круга Андерс не хотел, и Гаррет в кои-то веки не стал сомневаться в его побегунском опыте. Им удивительно везло: ещё с опушки леса Андерс заметил вереницу девиц с корзинами, которые направлялись к скрывавшимся в камышах мосткам. Когда они с Хоуком добрались до реки, стирка была уже в самом разгаре, и Андерс мигом очаровал уже начинавших уставать прачек, предложив две пары сильных мужских рук для всякой тяжелой работы.
Помощь в стирке была, конечно же, не больше чем предлогом. Девушки тоже прекрасно это понимали, однако проверенная поколениями тактика все равно сработала. Руки у Андерса были заняты совершенно неподъемными мокрыми простынями, но это нисколько не мешало ему порадовать собеседниц хорошей шуткой или интересной историей. Он даже умудрился не дать немногословному, ограничивавшемуся короткими репликами Гаррету затеряться в сиянии своей славы.
В конце концов Андерс, совершенно окрыленный женским вниманием, все-таки вспомнил, что помимо деревенских девчонок в селениях водились ещё и деревенские парни – и они наверняка не обрадовались бы тому, что какие-то чужаки стали клеиться к их подружкам. Спохватившись, он принялся вертеть головой в надежде заметить приближающуюся опасность вовремя – и вдруг обнаружил, что запропавший куда-то Хоук вполне мирно беседовал с каким-то здоровяком с клочковатой юношеской бородкой. На окруженного хихикающими девушками Андерса здоровяк косился весьма недобро, но, похоже, не собирался ничего предпринимать. А потом он и вовсе кивнул Гаррету – так, что это походило скорее на какой-то неуклюжий поклон – и увел своих приятелей обратно в деревню. Ни на миг не потерявший самообладания Хоук усмехнулся им вслед, на мгновение напомнив Андерсу тевинтерского магистра из тех, которыми их пугали с самого детства. Однако секундой спустя у него на лице вновь появилась та скромная, чуть смущенная улыбка, на которую деревенские девицы клевали не хуже, чем на солнечное андерсово обаяние, и Гаррет опять безропотно впрягся в чью-то тяжеленную корзину.
Отказываться от намерения наконец лишить Хоука девственности Андерс и не думал и, очаровывая собравшихся вокруг него девиц, не забывал время от времени этак невзначай упомянуть о том, что его друг – да-да, вот тот самый, который волочет уже целых три корзины с бельем – тоже очень хороший парень. Его усилия не были напрасны, и продолжавшего застенчиво отмалчиваться Гаррета девушки сочли «восхитительно загадочным мужчиной». Когда почти половина девичьей стайки переместилась к его приятелю, Андерс даже слегка заревновал, но потом вспомнил, что именно этого и хотел добиться, и немедля преисполнился гордости.
Соваться в деревню в практически новых мажеских мантиях Андерс все-таки счел неблагоразумным. Хоук, наверно, уржался бы до смерти, если бы услышал от него это слово, однако Андерс хоть и не был настолько продуманной сволочью, но таких дурацких ошибок уже давно не допускал. К счастью, хорошенькие сестры-погодки с одной из дальних ферм оказались достаточно сообразительны и быстро поняли андерсовы намеки – а он с радостью принял предложение побывать у них дома и получить ужин и ночлег в награду за помощь по хозяйству. Оставалось надеяться на то, что упомянутая помощь ограничится уже законченной стиркой… ну или что остальное удастся свалить на Хоука. А то что это Андерс один старался.
Однако на ферме Хоук неожиданно нарушил свой обет молчания и, непринужденно оттеснив Андерса в сторону, взял беседу на себя. Правда, все свое внимание он отчего-то обратил на фермера Мартина, отца сообразительных сестричек, но Андерс, поразмыслив, не стал ему мешать. Если был хоть какой-то шанс, что Гаррет сумеет избавить их от необходимости удирать от этого самого фермера – здорового мужика, который преизрядно смахивал на медведя – с голыми яйцами, Андерс не собирался от него отказываться. В прошлый раз ему не понравилось, а ведь фермерские вилы были оружием куда более опасным, чем поварской черпак того трактирщика.
Жена Мартина, пухлая женщина, в волосах которой уже было немало седины, тоже прониклась к паре приблудных юнцов каким-то подозрительно пылким сочувствием. Андерс только диву давался, замечая, как Хоук парой вполне безобидных фраз в духе «да ничего, матушка, бывало и хуже» и милой улыбкой доводил её чуть не до слез – после чего та ещё настойчивей подсовывала им миски со всякой вкуснятиной.
Впрочем, Андерс вовсе не собирался тратить свое время на наблюдение за и без того знакомым до последнего жеста приятелем. Куда больше его интересовали смешливые сестрички, которые при родителях принялись изображать из себя скромниц. Фигурки у них были восхитительные, ни одна девчонка в Круге не могла похвастать такими формами, и Андерс с восторгом предвкушал момент, когда все это богатство окажется в его распоряжении. И ещё – растерявшийся Хоук, которого можно будет всласть поподкалывать.
Потом он, конечно же, подскажет Гаррету, что делать, нельзя же позволить собрату-магу опозориться перед обитательницами внешнего мира. Напротив, надо было всеми способами распространять знание о том, как здорово трахаться с «проклятыми Создателем» – тогда и ему самому в следующий раз будет проще добиться желаемого, и любой другой маг, очутившись на сеновале с пышногрудой деревенской красоткой, обязательно помянет неведомого благодетеля добрым словом.
Хоук тем временем завел с фермером какой-то совсем уж серьезный разговор, и у Андерса, который улавливал краем уха обрывки фраз, едва глаза на лоб не полезли. Кажется, Гаррет пытался доказывать этому медведю, что маги могли бы принести куда больше пользы… да хоть прямо тут, в деревне; хвастался андерсовым целительским талантом и тем, насколько тот превосходил подслеповатую деревенскую повитуху, а потом даже упомянул, что его отец спасал от засухи поля где-то под Хайевером. Что было удивительней всего, Мартин не торопился вскакивать в ужасе и не побежал за храмовниками даже тогда, когда Хоук, увлекшись спором, привычным жестом скинул язычок пламени на поднесенную женой фермера лучину. Под конец он и вовсе начал едва заметно одобрительно кивать и деловито выспрашивать какие-то подробности.
Андерс запомнил на будущее, что надо будет при случае расспросить Гаррета об отце – ну не мог же тот и впрямь быть отступником, ему наверняка показалось или он что-то не так понял – но сейчас было намного важнее незаметно уговорить сестричек навестить их с Хоуком на сеновале.
Чем именно закончилась гарретова беседа с отцом семейства, Андерс как-то не уследил, зато в итоге собственных стараний не усомнился ни на мгновение. И в самом деле, через пару часов, когда на потемневшем небе уже проступили первые звезды, к ним в амбар проскользнули лукаво хихикавшие сестрички. Андерс тут же шагнул им навстречу, галантно поцеловал чумазые девичьи лапки и, мысленно ухмыляясь, увлек красоток к уже обжитой куче свежего, духмяного сена. Но прежде, чем он успел толком насладиться мыслью о том, что сейчас всезнающий Гаррет наконец-то сядет в лужу, старшую из сестер уверенно вынули у него из рук – и та, словно замороченная, послушно потянулась к Хоуку, губы которого кривила какая-то совсем незнакомая, опасная улыбка.
Не будь у него в объятиях собственной девушки, Андерс, наверно, растерялся бы совершенно. Однако мгновением спустя его, оцепенело таращившегося вслед приятелю, игриво куснули за ухо, и он, спохватившись, с улыбкой развернулся к своей даме. Та отзывалась на ласку так охотно и пылко, что Андерс вскоре забыл обо всем – и чуть не подскочил, когда из-за соседней кипы сена послышался глухой низкий стон, исполненный какого-то беспомощного наслаждения.
Его девушка захихикала и, дернув Андерса за рукав уже болтавшейся на локтях мантии, потянула на звук. Украдкой, словно воришки, они выглянули из-за копны – и тут же отскочили обратно, словно их могли застукать на месте преступления. Хотя сейчас Хоук вряд ли был способен их заметить, а стонавшей под ним девице и подавно было совсем не до того.
Андерс, совершенно очарованный внезапным смущением своей подруги, снова опрокинул её на мягкое сено и принялся целовать. Но даже потом, когда мурлыкавшая в его руках красотка начала сладко всхлипывать и впиваться в его загривок ногтями, перед глазами у него все равно раз за разом вставала бледная, без тени загара гарретова спина, на которой ритмично, в такт девичьим стонам перекатывались мышцы.
Рискнуть?Огненный жезл стал самым большим разочарованием в андерсовой жизни. Конечно, выглядел артефакт весьма впечатляюще, да и пользоваться им оказалось не так уж сложно – Андерс в считанные минуты научился – только вот проку с этого все равно было мало. Упускать возможность покрасоваться перед девчонками с букетом из языков пламени в руках он, само собой, не стал, однако для бытовых целей – ну хотя бы для того, чтобы подогреть котелок с зельем – жезл годился плохо, а самую главную свою функцию выполнял и того хуже.
На то, чтобы проплавить одну-единственную довольно тонкую стенку, у Андерса ушло почти полтора часа. Хорошо ещё, что он догадался засесть в забитой всяким хламом кладовке, иначе его непременно поймали бы задолго до того, как он закончил начатое. Правда, сам он при этом чуть не сварился, потому что раскаленный камень пыхал жаром не хуже дракона и вмиг превратил крохотную комнатку в подобие гномской литейной печи. И вдобавок он ещё надышался едким сероватым дымом и потом долго пытался выкашлять собственные легкие.
Едва оформившийся план очередного побега тоже рассыпался прахом: наружные стены Кинлоха были куда внушительней, и с ними жезл не справился бы вовсе.
Хоук, впрочем, утверждал, что железо тот плавил не хуже фаербола четвертой категории, однако железо – читай, замки – имелось только на немногочисленных дверях и окнах, которые, само собой, почти никогда не оставались без присмотра. Ну а те запоры, к которым все-таки можно было подобраться незамеченным, можно было одолеть и без жезла.
Андерс вздохнул и, неодобрительно покосившись на не оправдавший его надежд жезл, накрыл его одним из тех тошнотворно скучных томов, которые вручила ему мэтресса Винн. Затея вообще вышла далеко не самая удачная: дырку в стене он в конце концов все-таки проплавил, чуть не выдав себя душераздирающим кашлем, но потом пришлось очень долго ждать, пока остынет светившийся от внутреннего жара камень. К тому же отверстие получилось совсем маленьким, едва ли больше его собственного глаза, и сквозь него ничего не было видно. Ну, почти ничего: Андерс только с пятой попытки сумел опознать в небольшом кусочке чуть выпуклой бледно-розовой поверхности чью-то сиську. А потом купавшиеся магессы заметили дырку в стене, невесть как разглядели поблескивавший в ней андерсов глаз и тут же подняли такой шум, что к ним сбежались все находившиеся на этаже храмовники.
Впервые в жизни Андерс действительно был рад их увидеть. Без вмешательства рыцарь-капитана Ренарта, который выкрутил ему ухо и немедленно поволок к Ирвингу, возмущенные чародейки, наверное, попросту разорвали бы его на куски. Хотя вот эльфийка Леора, которую он все-таки успел в суматохе потискать за задницу, визжала вполне себе одобрительно.
Увесистая оплеуха заставила его ткнуться носом в пропахший пылью пергамент, и Андерс, потерев затылок, тут же сделал вид, что внимательно читает раскрытый наугад фолиант. Ему, должно быть, с самого начала не повезло: угораздило же мэтрессу Винн отправиться в купальню как раз тогда, когда он собрался выяснить, чем же взрослые обитательницы Круга отличались от его довольно тощих и костлявых ровесниц. Кажется, она даже раздеться успела… и теперь при любом удобном и неудобном случае припоминала ему этот проступок.
Андерс вздохнул снова и, перевернув несколько страниц, принялся изучать раздел о разнице в воздействии лечебных трав на мужские и женские организмы. Различия между этими самыми организмами с каждым днем казались ему все более увлекательными, вот только почему-то никто не торопился дать ему возможность исследовать их на практике. А ведь он почти сумел доказать наставнице, как это важно для будущего целителя. Впрочем, сами объекты исследования, как доказывала реакция Леоры, были не так уж и против, но мешали вездесущие храмовники. Кто-нибудь непременно вламывался в комнату в самый интересный момент, а потом Андерса тащили каяться к новенькой преподобной матери. Чаще всего за ухо, как будто у него других частей тела не было.
Нельзя сказать, что Андерс сильно возражал: мать Алия была ещё совсем молоденькая, вряд ли намного старше него самого, и довольно симпатичная, и её пышная грудь очень увлекательно колыхалась прямо перед андерсовым носом – но даже осмотренные во всех ракурсах священичьи сиськи не искупали невозможности выяснить все на собственном опыте.
Само собой, храмовники не в состоянии были держать его под надзором круглые сутки. Но Андерса не на шутку раздражало, что он все равно ничего не успевал: пара торопливых поцелуев или расстегнутый наконец ворот девичьей мантии – а потом приходилось спешно делать вид, что они просто беседовали о какой-нибудь сильно умной вещи, и разбегаться в разные стороны.
С теорией дело обстояло намного лучше, но после восхитительных живых девушек выцветшие картинки в древних трактатах казались удручающе скучными. Даже самые откровенные, на которых было в подробностях нарисовано все то, что юным магессам приходилось прятать под плотной тяжелой тканью. К тому же Андерс подозревал, что эти схематичные изображения заметно отличались от реальности – и ему не терпелось выяснить, так ли это. И проверить ещё десяток-другой идей, которые приходили ему в голову во время бдения над занудными книгами.
И вообще все это было ужасно неправильно. Если уж пресловутый Создатель потрудился разделить род людской (а также эльфский, гномский и все остальные) на мужчин и женщин, то заставлять их делать вид, что это не так, было попросту глупо. Все вокруг напоминало Андерсу об этой чудовищной несправедливости: от покроя мажеских мантий до проявлений его собственного дара, который иногда становился болезненно чуток к нуждам его тела – и некоторых чужих. И даже его наставница, кажется, попросту издевалась, заставляя изучать вещи, которые он не мог применить на практике.
…или мог.
Андерс отчеркнул ногтем название одного очень любопытного растения и погрузился в раздумья. Это было бы крайне интересно… и, пожалуй, даже справедливо. Только вначале нужно будет сесть и как следует все обмозговать, потому что вот так, с наскоку, точно ничего не получится. Но этот вызов его способностям, разуму и таланту Андерс просто не мог не принять.
Торжественная служба на Сатиналью начиналась задолго до рассвета, когда высокие узкие окна ещё темнели полосами иссиня-черного ночного неба. По случаю праздника в святилище были зажжены все светильники и даже на подоконниках кое-где капали воском высокие толстые свечи. Церковь, обычно серая и унылая, сверкала огнями и бликами на надраенных подсвечниках, демонстрируя невесть откуда взявшееся богатое убранство. Однако согнанные на службу маги не обращали на это ни малейшего внимания: большая их часть накануне, как обычно, засиделась со своими фолиантами и теперь душераздирающе зевала. Получалось очень заразительно, даже Андерс, который в кои-то веки улегся спать всего через час после отбоя, почти против воли зевнул и, придержав сонного мелкого, привалившегося к его боку, бездумно уставился на надраенные по случаю праздника бронзовые сиськи Андрасте.
Сидевший с другой стороны Хоук пихнул его локтем в бок и снова уткнулся в свою книгу, и Андерс, спохватившись, изобразил на лице благочестивое и возвышенное выражение. Сам Гаррет прикрывался от чужих взглядов потрепанной книжкой с кривоватым андрастианским солнышком на обложке, но стоило приглядеться – и сразу становилось видно, что корешок книги заметно отставал от фальчика, да и мелькавшие в тексте картинки мало напоминали иллюстрации к житию Пророчицы. Похоже, религиозное рвение кинлохских церковниц даже зануде Хоуку казалось чрезмерным, иначе он ни за что не решился бы так грубо переделывать – пусть даже временно –обожаемые им книги.
Священницы, старательно выпевавшие какую-то заунывную мелодию, до смешного точно копировали вдохновенный взор бронзовой Андрасте, но на живых лицах гримаса, не красившая даже статую, выглядела и того нелепей. Доблестно парившиеся в полном доспехе храмовники откровенно скучали и, как подозревал Андерс, спали с открытыми глазами. Он даже заметил, как один из рыцарей толкнул товарища локтем, когда пришел их черед славить Пророчицу, и тот принялся торопливо листать Песнь Света, выискивая нужную строку.
Андерс зевнул снова и, выискав взглядом стоявшего на краю строя храмовника, задумчиво сощурился. Не изменивший своим привычкам сэр Артас сноровисто слюнявил пальцы, перелистывая страницы своего молитвенника, и порой раздраженно морщился, когда листки слишком крепко сцеплялись друг с другом. Его явно беспокоила мысль о том, что он может сбиться с ритма, и он так крепко сжимал подрагивавшие от волнения пальцы, что на фоне темной обложки они казались снежно-белыми.
Расстояние до хора было слишком большим, и Андерсу никак не удавалось определить, имелись ли у рыцаря какие-нибудь более специфичные признаки, вроде расширенных зрачков, учащенного дыхания или лихорадочного блеска глаз. Пялиться на сэра Артаса в открытую он все-таки опасался: мэтресса Винн не без оснований полагала, что её ученик не упустит возможности подпортить церковникам праздник, и заранее смотрела на него тем своим взглядом, в котором отражался длинный список готовых обрушиться на его голову кар. И то, что во время самой службы он вел себя вполне прилично, только укрепляло её подозрения.
По правде сказать, Андерс даже жалел, что нельзя было поделиться с ней подробностями своей задумки. В конце концов, в Кинлохе было не так много людей, способных по достоинству оценить тот шедевр алхимии, который слизывал со своих пальцев блядоватый храмовник. Даже Хоук, зануда и хитрожопый засранец, пользовавшийся заслуженной любовью наставников, в этом смысле был совершенно бесполезен: в делах целительских он, несмотря на свою нечеловеческую въедливость, по-прежнему понимал до крайности мало. Оценить сложность проделанной работы он ещё мог, но отдать должное великолепию самого замысла… увы.
Сэр Артас тем временем добрался почти до середины своего молитвенника. Его серые, светлые почти до белизны глаза потемнели настолько, что казались совершенно черными, а взгляд не отрывался от руководившей хором матери Алии – а точнее, от её груди, покачивавшейся в такт указующим жестам священницы. Петь вместе с остальными храмовник был уже не в состоянии; стоявший рядом рыцарь, заметив, что тот умолк, наступил ему на ногу, однако сэр Артас только отмахнулся и до крови закусил губу. Андерс прищурился и, окинув его оценивающим взором, больше не отводил глаз: похоже, критический момент был уже близок, и он совсем не хотел пропустить представление.
Конечно, человек с сильной волей мог противостоять действию зелья… вот только сэр Артас и так не очень-то умел справляться с телесными порывами. Или просто был последней сволочью, оттого и лез к практически беззащитным старшим ученицам. Впрочем, одно другому не мешало.
Долго ждать не пришлось: всего через несколько минут храмовник, раскрасневшийся и дрожавший то ли от возбуждения, то ли от попыток его сдержать, наконец бросил свой молитвенник и с искаженным мукой лицом шагнул вперед. Андерс удовлетворенно кивнул и на всякий случай пихнул локтем уткнувшегося в свою книжку Хоука, привлекая его внимание. Зелье зельем, но отдать должное вызванному оным переполоху Гаррет все-таки мог.
А переполох и вправду вышел знатный. Сэр Артас, совершенно обезумев от вожделения, оттолкнул попытавшегося удержать его товарища и кинулся к управлявшей хором священнице. Ворот её одеяния разошелся с громким треском, который, наверно, был слышен даже в задних рядах, а от пронзительного визга матери Алии у Андерса и вовсе засвербело в ушах. Вмиг разъярившаяся священница билась в руках храмовника, как бешеная кошка, но ей никак не удавалось вырваться. Сэр Артас откровенно блаженствовал, с довольным сопением тиская её обнаженную грудь, и норовил задрать уже начавшую сползать на бедра рясу. Оцепеневшие от изумления зрители наконец опомнились и устроили ужасный шум, но потерявший всякую связь с реальностью рыцарь этого даже не заметил.
– А я-то думал, что он просто своим неблагочестивым хуем перед всем честным народом помашет, – задумчиво прокомментировал себе под нос Андерс. Хоук, с откровенным скептицизмом наблюдавший за бестолковой суетой в церкви, покосился на него и чуть слышно фыркнул.
Сэра Артаса, окрыленного нечестивой страстью, пришлось оттаскивать от матери Алии вчетвером. Поначалу его товарищи ещё осторожничали, но, поплатившись за свое милосердие парой разбитых носов и заплывших глаз, оставили тщетные попытки, и через несколько минут святотатца все-таки скрутили и бросили на колени перед алтарем. Успевшие всерьез перепугаться маги вздохнули с облегчением, послушницы накинули на плечи преподобной матери, кипевшей от унижения и злости, какую-то просторную цветастую тряпку, и метавшееся под сводами церкви эхо постепенно стало затихать.
Пробившийся сквозь облака солнечный луч вдруг осветил поверженного рыцаря – и на кирасе сэра Артаса, надраенной по случаю праздника, отчетливо проступило нацарапанное поперек храмовничьей эмблемы слово «блядь».
Наступившую в церкви тишину, казалось, можно было резать ножом. Андерс даже расслышал, как онемевший от ярости Рыцарь-Командор втянул воздух сквозь стиснутые зубы – и на редкость отчетливо осознал, что ему пора съебывать.
Причем не в ученическую спальню или в библиотеку, и даже не в подземелья – а гораздо, гораздо дальше. Никто ведь не поверит, что к надписи он не имел ровным счетом никакого отношения, хоть бы он в голос вопил «это не я». Афродизиак на страницах молитвенника выдавал его с головой, зелья такой сложности под силу были только ему и мэтрессе Винн, заподозрить которую никому и в голову не придет. И хотя Андерс всей душой одобрял выходку неведомого шутника, подставлять за неё собственную шею он вовсе не собирался.
Само собой, избежать наказания ему все равно не удастся, но все же стоило переждать первую вспышку рыцарь-командорского гнева там, где его не смогут достать.
И вообще он как раз собирался сбежать снова, потому что в Кинлохе стало совсем скучно. Даже Хоук, который, казалось бы, начал походить на нормального и время от времени подкидывал ему всякие занятные идеи, опять запропал в своих книжках.
Происшествие в Церкви переполошило весь Круг. Обсуждавшие скандал чародеи не обращали на шнырявшего по коридорам Андерса никакого внимания, и даже храмовники, занятые попытками утихомирить встревоженных магов, едва замечали то, что главный смутьян Кинлоха опять принялся отлынивать от занятий. А тому потребовалось всего несколько часов для того, чтобы добыть все необходимое для побега.
Вообще-то сбежать можно было и просто так, без всех этих приготовлений. Раньше Андерсу и в голову не приходило заморачиваться подобной ерундой, но вечное хоуково ворчание сделало свое дело: он решил, что его новый побег должен был стать безукоризненно правильным.
Сбегать нужно было совсем тихо и незаметно – ночью, к примеру, когда умаявшиеся за день храмовники будут спать вполглаза даже на самых важных постах – и с запасом еды хотя бы на первые несколько дней. Поразмыслив, Андерс спер у мэтрессы Винн ещё и теплые носки и на всякий случай прихватил две склянки с зельем из эльфийского корня. Почти полная фляжка бренди, забытая кем-то из храмовников в офицерской столовой, довершила картину, после чего Андерс почувствовал себя настоящим опытным путешественником, готовым ко всем на свете неожиданностям. Пожалуй, неплохо было бы добыть ещё и палатку, но палаток в Кинлохе не водилось. В приключенческих романах писали, что можно обойтись простым навесом из водонепроницаемой ткани, но Андерс так и не смог отыскать в кладовых Круга что-нибудь похожее.
К вечеру суматоха в Кинлохе пошла на убыль. Продолжавших перешептываться магов разогнали по комнатам и велели не высовываться до утра, сделав исключение только для нескольких особо благонадежных – и то лишь при условии, что те сумеют обосновать свое желание покинуть спальню. Однако перекрыть все возможные лазейки храмовники то ли не захотели, то ли просто не додумались. Во всяком случае, Андерс, нагруженный объемистой сумкой с припасами, без малейшего труда добрался до первого этажа, и ему пришлось только трижды прятаться от обходивших коридоры рыцарей. Заметить их приближение вовремя и так-то труда не составляло, а уж теперь, когда по коридорам не бродили всякие бормочущие себе под нос полуночники, и подавно.
Возле библиотеки вообще было тихо, как на погосте: обычные её обитатели либо заранее утащили всю необходимую литературу к себе, либо просто предпочли в кои-то веки выспаться. И успевший расслабиться Андерс чуть не заорал от неожиданности, на полном ходу влетев в вывернувшего из-за угла Хоука.
– Сдашь? – хмуро осведомился Андерс после пары минут взаимного разглядывания и потер ушибленный бок: стопка книг в руках Гаррета воткнулась углами аккурат ему в ребра, наверняка теперь синяк останется. Тот неопределенно хмыкнул, и Андерс помрачнел ещё больше. Ябедой и крысой Хоук вовсе не был, но долг товарищества порой трактовал довольно своеобразно. С него вполне сталось бы приволочь беглеца обратно в ученическую спальню просто потому, что тот сам дурак и «нечего было попадаться».
– Пожалуй, я с тобой, – наконец решил Гаррет и, плюхнув свои книги на подоконник, тут же двинулся в направлении, прямо противоположном тому, в котором шел прежде.
– Что?.. – с трудом подобрав отвисшую челюсть, ошарашенно переспросил Андерс.
– Я. Иду. С тобой. – Хоук остановился и, глянув на него через плечо, саркастично поинтересовался: – Что тут непонятного?
– Все, – честно сказал Андерс. Однако уступать инициативу какому-то свихнувшемуся от чтения заучке он не собирался и, обогнав Гаррета, свернул в разведанный за месяц до того коридорчик, который вел прямо к кухням.
– Ну и чего ради на этот раз бежим? – полюбопытствовал Хоук получасом спустя, когда они благополучно прокрались мимо спавших возле печей поваров, и, взломав замок на задней двери, направились к кладовкам и хозяйственному причалу.
– Как это «чего ради»? – поразился Андерс. – Ну… чтобы быть свободными!
– Сам-то веришь? – скептически глянул на него Гаррет и, не дожидаясь ответа, наклонился к очередному замку. Парой девчачьих заколок, невесть как оказавшихся в его кармане, он орудовал с завидной ловкостью, и через несколько секунд грубый механизм сдался.
– Тебя послушать, так бежать вообще бессмысленно! – огрызнулся Андерс и, толкнув дверь, принялся высматривать в заставленной бочками кладовке подходящую еду. Припасов, которые он успел собрать, точно не хватило бы на двоих, но раз уж Гаррет потащился с ним, то надо было продемонстрировать «правильный побег» во всей красе.
– Так, как ты это делаешь – безусловно, – равнодушно согласился тот и, обыденным как дыхание жестом сдернув кольцо колбасы с крюка, вбитого в дверной косяк, сунул его под мышку. – Так что будь любезен, ответь на заданный вопрос. Для чего мы это делаем?
Андерс обиженно фыркнул и отвернулся, сделав вид, что пытается найти ещё что-нибудь съедобное. Как назло, Зараза опять был прав: храмовники всегда его ловили, это было только делом времени. И все равно он не собирался сдаваться, раз за разом пытаясь вырвать у них лишний час на воле. Хотя бы ещё один час, когда никто не мог запретить ему дышать свежим ветром, разглядывать настоящую дикую траву и ползающую по ней насекомую мелочь, тискать деревенских девчонок за амбарами…
Андерс усмехнулся пришедшей в голову мысли, покосился на Гаррета, который, не скрывая скептицизма, выжидательно глядел на него, и зловредно сообщил:
– Не буду я тебе ничего отвечать. – Он хладнокровно выслушал предсказуемое хоуково фырканье и мстительно закончил: – Я тебе покажу!
Само собой, после этого Хоук в пух и прах раскритиковал весь его «правильный побег». Единственными его деталями, которые не вызвали у Хоука никаких нареканий, были склянки с эльфийским корнем и, как ни странно, бренди, а вот все остальное…
Пару мятых груш и недозрелый, твердый как камень персик, которые Андерс спер у рыцарь-лейтенанта Рейнарта-младшего, пришлось съесть прямо там, а на освободившееся в сумке место Гаррет напихал солонины с сухарями. Вместо пустой бочки они взяли две и потратили почти час на то, чтобы скрепить их парой примотанных крест-накрест досок. Выглядел получившийся плот чудовищно, но вес двух изрядно вытянувшихся юнцов он выдержал и даже почти не кубырялся на мелких озерных волнах. Грести второй парой досок тоже было ужасно неудобно, но они с Хоуком все-таки сумели кое-как дотянуть эту нелепую конструкцию до берега. В общем, от изысканной простоты изначального андерсова замысла не осталось даже ошметков.
Плот, который так хорошо им послужил, они с Гарретом выволокли на берег, дотащили до узкого, но глубокого овражка, разломали и сожгли. Андерс поначалу даже взгрустнул, чувствуя себя неблагодарной сволочью: он ведь уже успел вообразить, как будет махать вслед своему творению, отправляющемуся в вольное странствие по просторам Каленхада. Но потом он придвинулся поближе к огню, сделал пару глотков из возвращенной ему фляги и неожиданно понял, почему же до дури правильный Хоук не стал возражать против запрещенного в Круге алкоголя. Мысль о свободе пьянила не хуже чистого спирта, так что Андерсу ничего не стоило не обращать внимания на пронизывающую приозерную сырость – но после того, как волны тепла от костра столкнулись с теми, что шли изнутри, от полыхавшего в желудке бренди, жизнь и вовсе стала непередаваемо прекрасной.
Ферелден в начале осени был восхитителен. Предрассветная прохлада быстро отступала под лучами утреннего солнца, ясное, переливавшееся от густой синевы до хрустальной лазури небо пятнали крохотные прозрачные облачка, похожие на следы кошачьих лап, а лес, подступавший к самому берегу Каленхада, шумел птичьими трелями и ронял на нос Андерсу мелкие пятнышки солнечных лучей, сумевших пробиться сквозь густые кроны. Под кустом зашуршал травой ёж; Андерс успел заметить только толстую, покрытую иголками попу, и все равно рот у него сам собой растянулся в блаженной улыбке. Прямо у него перед носом пролетела большая пузатая стрекоза, и он, не удержавшись, кинулся следом: поймал, подержал немножко, хихикая от прикосновения крохотных жестких лапок к ладони, а потом отпустил, проводив взглядом сверкавшие на солнце крылышки.
Свобода!
Никаких храмовников, никакой мэтрессы Винн, никаких занудных книг, превращающих красивых девчонок в наборы вечно болеющих органов, а окружавшее его великолепие жизни в скучные мертвые слова. Никаких указаний, никаких запретов, никаких правил!..
– В лужу не лезь.
Андерс закатил глаза, тяжело вздохнул и обреченно посмотрел на Хоука. Тот шагал так, словно перед ним простирался путь в тысячу лиг, который нужно было преодолеть одним стремительным марш-броском. От его напряженной сосредоточенности Андерсу становилось как-то не по себе и даже хотелось немного отстать, чтобы не дай Создатель не оказаться между Гарретом и его неведомой целью.
– Отвали, – отмахнувшись от нелепого ощущения, пренебрежительно бросил Андерс. Залезть в лужу после этого было бы совсем уж мальчишеством, которое только подтвердило бы хоукову правоту, но он все равно едва удержался.
– И траву с обочины не жуй, песок на зубах скрипеть будет, – словно не заметив его грубости, сообщил Гаррет, поправил лямку висевшего на плече мешка с провизией и аккуратно обошел лужу по краю, оставив Андерса позади.
– С чего вдруг такая забота о моих зубах? – насупившись, огрызнулся тот и прибавил шагу, чтобы не отставать.
– Ну так мне же потом твои жалобы слушать, – пожал плечами тот, даже не подумав обернуться.
– Не собираюсь я жаловаться! – возмущенно воскликнул Андерс и, пронзив хоукову спину негодующим взглядом – что, как и следовало ожидать, не произвело никакого эффекта – свернул на появившуюся слева полянку. Мелькавшие у её дальнего края пушистые желтые цветочки показались ему смутно знакомыми, и хотя во всех книгах было написано, что солнечник змеиный в Ферелдене не растет…
– Это ты сейчас так говоришь, – донеслось сзади. – И не лезь в тот овраг, в таких местах змеи водятся.
– Что, правда? – удивился Андерс и, вспомнив, что врал Хоук редко и куда более изобретательно, ринулся вперед: – Здорово!
Гаррет крикнул ему вслед что-то гневно-предостерегающее, но Андерс, старательно высматривавший в траве обещанных змей, попросту пропустил его предупреждения мимо ушей. Он уже почти решил, что Хоук все-таки набрехал, и как раз собирался вернуться к запримеченному чуть раньше солнечнику, когда заметил на возвышавшемся на краю оврага камне какую-то совершенно неправильную тень.
– Ух ты, какая ты красавица! – восторженно сообщил он пригревшейся на солнечном месте змее и, подхватив её на руки, коротко чмокнул в широкий блестящий нос. Та, совершенно обалдев от подобного обращения, только смущенно зашипела и кокетливо отвернула морду, и Андерс, растроганно улыбнувшись, бережно опустил её на прежнее место. Змея робко лизнула ему руку и, нервно дернув головой в сторону подозрительно притихшего Хоука, поспешно стекла в траву. Андерс проводил взглядом пробежавшую по высоким стеблям волну и, вздохнув, развернулся обратно.
– Идиот!!! – заорал побледневший до синевы Гаррет, неожиданно обретя дар речи вновь. Андерс подскочил от испуга и изумленно вытаращился на него. – Ты где последние остатки разума растерял, бестолочь? Это же ферелденская черная гадюка!!!
– И что ты так разорался-то? – неуверенно огрызнулся Андерс, не понимая, отчего тот так переполошился. Видеть Хоука в подобном состоянии ему ещё не доводилось; кажется, даже тогда, когда троица воцерковленных ублюдков вознамерилась отобрать у него братнину деревянную лошадку, тот выглядел более вменяемым.
– Она же ядовитая, недоумок! – подскочив к нему, рявкнул Гаррет, а потом и вовсе ухватил Андерса за ворот мантии и, чуть ли не приподняв над землей, тряхнул так, что у него зубы лязгнули. – Если бы она тебя укусила, ты бы через полминуты в Черный Город отправился, никакие заклятия и зелья не помогли!
– Ну не укусила же! – не понял Андерс, опасливо разглядывавший подозрительно буйного приятеля. Тот, впрочем, уже взял себя в руки и, явным усилием воли заставив себя разжать пальцы, отступил на шаг, и Андерс, посмотрев на него ещё раз, с ещё большим недоумением осведомился: – Ты что, испугался, что ли?..
Хоук что-то неразборчиво буркнул и, развернувшись на пятках, направился к терявшейся в разнотравье тропинке. Андерс озадаченно почесал в затылке, сорвал пару стеблей предполагаемого солнечника и последовал за ним, ворча себе под нос:
– Скучный ты. В лужу не лезь, траву не жуй, змею не целуй… одни правила в голове. Ну как так жить можно?..
– В самом деле, – неожиданно согласился Хоук. Он даже замедлил шаг, позволяя Андерсу себя догнать, и тот, заподозрив неладное, немедленно приготовился обидеться насмерть. – Если кому ума не хватает, чтобы использовать себе на пользу те правила, по которым существует мир, – тогда только и остается, что их нарушать.
– Ах ты!.. – Андерс задохнулся от возмущения и, не найдя слов, чтобы выразить всю меру своего негодования, ткнул Гаррета кулаком в бок. Несильно, просто так, для доходчивости.
– Ага, очень убедительно, – кивнул тот, как будто именно этого и ожидал, и от покровительственной снисходительности в его голосе Андерсу стало по-настоящему обидно. Настолько, что он даже не снизошел до ответа.
Ничего, его звездный час был ещё впереди. Рано или поздно они доберутся до какой-нибудь деревни – и вот тогда Андерс наконец отыграется. И обязательно помучает Хоука немножко, когда тот, растерянный, будет смотреть на него несчастными умоляющими глазами. Он-то, небось, о тонком искусстве общения с прекрасным полом даже в книжках не читал и вообще девушек только через три слова на четвертое понимать будет.
Мысль о том, как присмиревший Гаррет, признав его мудрость и опыт, будет просить у него совета, умиротворила Андерса настолько, что он почти перестал злиться на этого зануду. Что, впрочем, нисколько не помешало им через полчаса поругаться снова.
Идти по лесу ночью Хоук наотрез отказался и потребовал устроить привал ещё до наступления темноты. Переспорить его Андерс не сумел и, повозмущавшись вполголоса, тоже отправился собирать хворост. Куча собранных к закату сухих веток казалась чудовищно огромной, однако их костер все равно прогорел задолго до утра. Проснувшийся на рассвете Андерс обнаружил, что они с Хоуком спали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не мерзнуть. Гаррет уютно сопел ему в затылок, обхватив его поперек живота и притиснувшись грудью к спине, и Андерсу было почти тепло. Зябли всерьез только носки прижатых к груди ног и бока – но все равно ему было удивительно хорошо. Свобода, свежий ветер, молчащий и оттого удивительно славный Хоук – что ещё надо человеку?..
До деревни на излучине впадающей в Каленхад реки они дошли только к полудню. По дороге, наверно, получилось бы быстрее, но показываться на дорогах всего в полутора днях пути от Круга Андерс не хотел, и Гаррет в кои-то веки не стал сомневаться в его побегунском опыте. Им удивительно везло: ещё с опушки леса Андерс заметил вереницу девиц с корзинами, которые направлялись к скрывавшимся в камышах мосткам. Когда они с Хоуком добрались до реки, стирка была уже в самом разгаре, и Андерс мигом очаровал уже начинавших уставать прачек, предложив две пары сильных мужских рук для всякой тяжелой работы.
Помощь в стирке была, конечно же, не больше чем предлогом. Девушки тоже прекрасно это понимали, однако проверенная поколениями тактика все равно сработала. Руки у Андерса были заняты совершенно неподъемными мокрыми простынями, но это нисколько не мешало ему порадовать собеседниц хорошей шуткой или интересной историей. Он даже умудрился не дать немногословному, ограничивавшемуся короткими репликами Гаррету затеряться в сиянии своей славы.
В конце концов Андерс, совершенно окрыленный женским вниманием, все-таки вспомнил, что помимо деревенских девчонок в селениях водились ещё и деревенские парни – и они наверняка не обрадовались бы тому, что какие-то чужаки стали клеиться к их подружкам. Спохватившись, он принялся вертеть головой в надежде заметить приближающуюся опасность вовремя – и вдруг обнаружил, что запропавший куда-то Хоук вполне мирно беседовал с каким-то здоровяком с клочковатой юношеской бородкой. На окруженного хихикающими девушками Андерса здоровяк косился весьма недобро, но, похоже, не собирался ничего предпринимать. А потом он и вовсе кивнул Гаррету – так, что это походило скорее на какой-то неуклюжий поклон – и увел своих приятелей обратно в деревню. Ни на миг не потерявший самообладания Хоук усмехнулся им вслед, на мгновение напомнив Андерсу тевинтерского магистра из тех, которыми их пугали с самого детства. Однако секундой спустя у него на лице вновь появилась та скромная, чуть смущенная улыбка, на которую деревенские девицы клевали не хуже, чем на солнечное андерсово обаяние, и Гаррет опять безропотно впрягся в чью-то тяжеленную корзину.
Отказываться от намерения наконец лишить Хоука девственности Андерс и не думал и, очаровывая собравшихся вокруг него девиц, не забывал время от времени этак невзначай упомянуть о том, что его друг – да-да, вот тот самый, который волочет уже целых три корзины с бельем – тоже очень хороший парень. Его усилия не были напрасны, и продолжавшего застенчиво отмалчиваться Гаррета девушки сочли «восхитительно загадочным мужчиной». Когда почти половина девичьей стайки переместилась к его приятелю, Андерс даже слегка заревновал, но потом вспомнил, что именно этого и хотел добиться, и немедля преисполнился гордости.
Соваться в деревню в практически новых мажеских мантиях Андерс все-таки счел неблагоразумным. Хоук, наверно, уржался бы до смерти, если бы услышал от него это слово, однако Андерс хоть и не был настолько продуманной сволочью, но таких дурацких ошибок уже давно не допускал. К счастью, хорошенькие сестры-погодки с одной из дальних ферм оказались достаточно сообразительны и быстро поняли андерсовы намеки – а он с радостью принял предложение побывать у них дома и получить ужин и ночлег в награду за помощь по хозяйству. Оставалось надеяться на то, что упомянутая помощь ограничится уже законченной стиркой… ну или что остальное удастся свалить на Хоука. А то что это Андерс один старался.
Однако на ферме Хоук неожиданно нарушил свой обет молчания и, непринужденно оттеснив Андерса в сторону, взял беседу на себя. Правда, все свое внимание он отчего-то обратил на фермера Мартина, отца сообразительных сестричек, но Андерс, поразмыслив, не стал ему мешать. Если был хоть какой-то шанс, что Гаррет сумеет избавить их от необходимости удирать от этого самого фермера – здорового мужика, который преизрядно смахивал на медведя – с голыми яйцами, Андерс не собирался от него отказываться. В прошлый раз ему не понравилось, а ведь фермерские вилы были оружием куда более опасным, чем поварской черпак того трактирщика.
Жена Мартина, пухлая женщина, в волосах которой уже было немало седины, тоже прониклась к паре приблудных юнцов каким-то подозрительно пылким сочувствием. Андерс только диву давался, замечая, как Хоук парой вполне безобидных фраз в духе «да ничего, матушка, бывало и хуже» и милой улыбкой доводил её чуть не до слез – после чего та ещё настойчивей подсовывала им миски со всякой вкуснятиной.
Впрочем, Андерс вовсе не собирался тратить свое время на наблюдение за и без того знакомым до последнего жеста приятелем. Куда больше его интересовали смешливые сестрички, которые при родителях принялись изображать из себя скромниц. Фигурки у них были восхитительные, ни одна девчонка в Круге не могла похвастать такими формами, и Андерс с восторгом предвкушал момент, когда все это богатство окажется в его распоряжении. И ещё – растерявшийся Хоук, которого можно будет всласть поподкалывать.
Потом он, конечно же, подскажет Гаррету, что делать, нельзя же позволить собрату-магу опозориться перед обитательницами внешнего мира. Напротив, надо было всеми способами распространять знание о том, как здорово трахаться с «проклятыми Создателем» – тогда и ему самому в следующий раз будет проще добиться желаемого, и любой другой маг, очутившись на сеновале с пышногрудой деревенской красоткой, обязательно помянет неведомого благодетеля добрым словом.
Хоук тем временем завел с фермером какой-то совсем уж серьезный разговор, и у Андерса, который улавливал краем уха обрывки фраз, едва глаза на лоб не полезли. Кажется, Гаррет пытался доказывать этому медведю, что маги могли бы принести куда больше пользы… да хоть прямо тут, в деревне; хвастался андерсовым целительским талантом и тем, насколько тот превосходил подслеповатую деревенскую повитуху, а потом даже упомянул, что его отец спасал от засухи поля где-то под Хайевером. Что было удивительней всего, Мартин не торопился вскакивать в ужасе и не побежал за храмовниками даже тогда, когда Хоук, увлекшись спором, привычным жестом скинул язычок пламени на поднесенную женой фермера лучину. Под конец он и вовсе начал едва заметно одобрительно кивать и деловито выспрашивать какие-то подробности.
Андерс запомнил на будущее, что надо будет при случае расспросить Гаррета об отце – ну не мог же тот и впрямь быть отступником, ему наверняка показалось или он что-то не так понял – но сейчас было намного важнее незаметно уговорить сестричек навестить их с Хоуком на сеновале.
Чем именно закончилась гарретова беседа с отцом семейства, Андерс как-то не уследил, зато в итоге собственных стараний не усомнился ни на мгновение. И в самом деле, через пару часов, когда на потемневшем небе уже проступили первые звезды, к ним в амбар проскользнули лукаво хихикавшие сестрички. Андерс тут же шагнул им навстречу, галантно поцеловал чумазые девичьи лапки и, мысленно ухмыляясь, увлек красоток к уже обжитой куче свежего, духмяного сена. Но прежде, чем он успел толком насладиться мыслью о том, что сейчас всезнающий Гаррет наконец-то сядет в лужу, старшую из сестер уверенно вынули у него из рук – и та, словно замороченная, послушно потянулась к Хоуку, губы которого кривила какая-то совсем незнакомая, опасная улыбка.
Не будь у него в объятиях собственной девушки, Андерс, наверно, растерялся бы совершенно. Однако мгновением спустя его, оцепенело таращившегося вслед приятелю, игриво куснули за ухо, и он, спохватившись, с улыбкой развернулся к своей даме. Та отзывалась на ласку так охотно и пылко, что Андерс вскоре забыл обо всем – и чуть не подскочил, когда из-за соседней кипы сена послышался глухой низкий стон, исполненный какого-то беспомощного наслаждения.
Его девушка захихикала и, дернув Андерса за рукав уже болтавшейся на локтях мантии, потянула на звук. Украдкой, словно воришки, они выглянули из-за копны – и тут же отскочили обратно, словно их могли застукать на месте преступления. Хотя сейчас Хоук вряд ли был способен их заметить, а стонавшей под ним девице и подавно было совсем не до того.
Андерс, совершенно очарованный внезапным смущением своей подруги, снова опрокинул её на мягкое сено и принялся целовать. Но даже потом, когда мурлыкавшая в его руках красотка начала сладко всхлипывать и впиваться в его загривок ногтями, перед глазами у него все равно раз за разом вставала бледная, без тени загара гарретова спина, на которой ритмично, в такт девичьим стонам перекатывались мышцы.
@темы: творчество, тексты, Я, аффтар!, cat-person^_^, ДА-драбблы, Circle-AU, Dragon Age
-
-
01.12.2013 в 09:37Все больше и больше обожаю твою Винн ^__^ и мне кажется, она именно такой и была, насколько я могу судить по ДАО и "Асундеру"
***
***
Суровый Хоук ревнует ^__^
Судя по его целеустремленности, он уже давно знает, какие чувства питает к Андерсу
-
-
01.12.2013 в 10:56Змеи языком пробуют воздух - такими короткими резкими движениями. Вот и Андерса "попробовали", а тот, в восторге от свободы, интерпретировал это как "лизнула")))
Суровый Хоук фэйспалмит)) Про свои чувства-то он в курсе, но переделывать некое юное стихийное бедствие пока не собирается - а в числе неотъемлемых характеристик бедствия имеется то, что оно флиртует со всем, что движется. Ну что поделать, вот такое оно...
В общем, там дальше все запутанно будет))
-
-
01.12.2013 в 12:08Про змей как раз да, я именно поэтому и удивилась, что они так быстро языком своим, который на самом деле не язык, а жало, "нюхают". И вообще-то, это можно интерпретировать как "лизнула", если змея коснется кожи
В общем, там дальше все запутанно будет)
Очень жду ♥♥♥
-
-
01.12.2013 в 12:12Хе-хе)) Жди)) Все будет)
-
-
01.12.2013 в 13:05Но читая о похождениях в Круге парочки Хоук-Андерс, начинаю понимать, что храмовники все-таки нужны - а то такие юные дарования башню по камушкам разнесут чисто из интереса
-
-
01.12.2013 в 13:11Одного Андерса достаточно
-
-
01.12.2013 в 13:16Но нынешняя система мне все равно не нравится
-
-
01.12.2013 в 14:38-
-
01.12.2013 в 14:40-
-
01.12.2013 в 14:51-
-
01.12.2013 в 14:55