Кто-то дал этой Вселенной плохую кислоту
Флафф, бессмысленный и беспощадный; практически ПВП; большой няшный Хоук; тусующееся на заднем плане стадо андерсовых тараканов.
Кинк! Тоже няшный и безобидный.
м!Хоук/Андерс– В купальню. Немедленно.
В голосе монны Леандры звучала сталь. Хоук ещё попытался вякнуть что-то насчет того, что он только с утра мылся, но Андерс ткнул его локтем в бок – сильно, чтобы тот хоть что-то почувствовал сквозь многослойную мантию с рунами от физического урона – и вежливо заверил женщину, что именно туда они сейчас и отправятся. Орана, по-рабски пылко радовавшаяся любой возможности услужить обожаемым хозяевам, уже затирала дорожку кровавых капель у порога, и её исполненный восторга взгляд сделал то, над чем Андерсу пришлось бы работать, наверное, не меньше десятка минут: собиравшийся возразить снова Хоук со стуком захлопнул рот и с невозможной, совершенно немажеской стремительностью переместился в купальню.
– Я же ей плачу, – пожаловался он, всем телом прижав последовавшего за ним Андерса к стене и беспомощным, невыносимо трогательным в исполнении такого крупного мужчины жестом уткнувшись ему в воротник. – Я ей тысячу раз говорил, что она свободна, ну почему она меня не слушает?.. – Андерс поежился. Заплюханная кровью дураков-работорговцев шея успела замерзнуть, а обиженно умолкший Хоук сопел прямо под ухо жарко и сильно, и думалось вовсе не о бедной искалеченной девочке, а о том, как легко расстегивается хоукова мантия, если дернуть за левый верхний ремень. Хоук посопел ещё и, неожиданно подняв голову, уставился прямо ему в глаза: – А давай её замуж выдадим? Ну или хотя бы на свидание сводим?
– Гаррет, радость моя, – обеими руками бережно взяв это лохматое чудовище за голову, мягко проговорил Андерс и принялся большими пальцами стирать с его бровей хлопья присохшей крови. – Сейчас мы с тобой пойдем в ванну. Вот в ту самую, которая стоит за твоей спиной. Вернее, вначале смоем самую жуткую грязь в том уголке, где дырка в полу, а потом пойдем в ванну и станем оттирать остальное. – Хоук недоуменно заморгал, и Андерс, улыбнувшись, продолжил: – А уже завтра мы попросим Мерриль – или, пожалуй, лучше Варрика или того твоего знакомого, Томвайза – познакомить Орану с её ровесниками из эльфинажа. И, Гаррет, если она захочет сходить на свидание, то ты не станешь маячить за спиной у её кавалера воплощением неотвратимого возмездия. И вообще будешь умницей.
– А что мне за это будет? – коварно прищурился Хоук, покосившись на андерсовы губы так выразительно, что понять его неправильно было попросту невозможно.
– Все тебе будет, – тихо засмеялся Андерс и, пихнув потянувшегося к нему Хоука в сторону ванны, строго добавил: – После того, как смоешь с себя чужие кишки.
– Тогда уж и с тебя, если на то пошло, – пробормотал Гаррет, принимаясь расстегивать ремни своей брони. Андерс согласно угукнул и тоже стал раздеваться.
Большая часть грязи, конечно, осталась на выкинутой за дверь одежде, так что процесс первой, черновой помывки много времени не занял. Даже жаль, Андерс был бы не прочь ещё пару минут… ладно, десяток-другой… или полчаса… потереть мягкой мочалкой из настоящей морской губки широкую гарретову спину. Ну или понаблюдать за тем, как изворачивается его мужчина, пытаясь дотянуться до какого-нибудь труднодоступного местечка между лопаток, как поблескивает влага на играющих под кожей мускулах…
– И в кого ты такой лось вымахал? – пробормотал себе под нос Андерс, отобрав злосчастную губку и прижавшись к теплой крепкой спине. Нет, он вовсе не жаловался, вот так, стоя рядом, можно было удобно положить голову прямо на плечо, обхватить за талию и, блаженно прикрыв глаза, лениво возюкать пенным комком волокон по мерно вздымающемуся боку с паутинкой знакомых шрамиков. Гаррет, почувствовав его прикосновение, сразу выпрямился, как-то весь расправился, явно воображая себя то ли просторным меховым одеялком, то ли могучей крепостной стеной, ну или ростовым щитом, и Андерс втиснулся в него, широкого и надежного, всем телом – щекой, грудью, животом, бедрами… Не удержался и, нарушив им же и установленные правила, легонько поцеловал в плечо, в теплую выемку над краем ключичной кости.
– В папу, – абсолютно серьезно ответил Хоук и, накрыв его ладонь своей, повернул к нему голову: – В ванну?
– Угу, – лениво согласился Андерс, и секундой спустя на него обрушился поток теплой воды. Второй кувшин Гаррет опрокинул на себя и, убедившись, что почти вся мутно-серая пена утекла в дырку в полу, помог ему забраться в воду.
– Ты что задумал? – настороженно переспросил уже почти задремавший в тепле Андерс, почувствовав прикосновение к лодыжке. Ванна была достаточно просторной для двоих, внутри, примерно на половине высоты, были два удобных сиденья, так что он даже не опасался утонуть, отрубившись в ней после трудного дня, но… – Ты помнишь, что случилось, когда мы с тобой… слегка не сдержались внутри этой штуки?
– Помню, – невозмутимо отозвался Хоук, продолжая легонько поглаживать его ступню раскрытой ладонью. – Она опрокинулась с таким грохотом, что, наверно, даже в Казематах было слышно, хряпнула нам по головам, вода нахрен вылилась, матушка перепугалась, Орана полночи бегала вытирала полы… Я буду осторожен.
– Ага, – с сомнением проговорил Андерс. Хоук и осторожность?..
Но Гаррет действительно подхватил его под подошву ладонью – пальцы и пятка торчали, и Андерс испытал прилив какого-то иррационального, зловредного удовлетворения, подумав, что изобразить девицу-Золушку из орлейской сказки ему чисто по техническим параметрам не светит – и принялся гладить так бережно и ласково, что почти верилось в его неосмотрительно данное обещание. А потом потянул чуть вверх, медленно, чтобы Андерс не потерял равновесия, и, вытащив его мокрую ступню из воды, ласково поцеловал чуть выпиравшую косточку в основании большого пальца.
– Гаррет, ты чего? – хватанув ртом воздух, растерянно переспросил Андерс и, смутившись, осторожно попытался высвободиться. Не вышло, разумеется. – Это же негигиенично!
– Я тебя собственными руками только что вымыл, – мурлыкнул Хоук, скользнув губами дальше, к подъему стопы, и там, в самой высокой точке, где огрубелая подошва оставалась почти по-детски мягкой и нежной, упрямо добавил: – Так что не надо мне про свое «негигиенично».
– Ну ладно, – вздрогнув от непривычного ощущения, неуверенно пробормотал Андерс. Странно было обнаружить в широкоплечем, громогласном Хоуке романтика, ещё страннее было узнавать, что именно он заставил резкого, изрядно ожесточившегося мага вспомнить, что тот умеет быть заботливым и внимательным – и теперь от его взгляда что-то сжималось у Андерса в груди, трепыхалось пугливо и восторженно, как спасенная от голодной кошки пичуга.
Гаррет мурлыкнул снова, чуть разомкнул губы, дохнув теплом на влажную кожу, а потом легонько прихватил её зубами, и Андерс невольно поежился, нетерпеливо облизнув губы. За первым поцелуем последовал второй, затем третий, Андерс нервно дернулся, чуть не выплеснув половину воды через край, когда Хоук потерся жесткой щекотной бородой о его подошву, и тот снова принялся целовать его ступню над пальцами, шепча что-то виновато-успокаивающее, и от каждого прикосновения крохотный огонек у Андерса в животе разгорался все сильнее и сильнее, неудержимо, словно эпидемия в Клоаке.
– Вылезаем, немедленно! – уже откровенно простонал он. Гаррет, следивший за ним полуприкрытыми, потемневшими глазами, замер на мгновение, все ещё обнимая выступавшую у него на лодыжке косточку губами – и Андерс, не выдержав этого чудовищно непристойного зрелища, дернулся по-настоящему, вырвался из аккуратной, но крепкой хватки и выскочил из треклятой ванны, слишком глубокой и неустойчивой для нормального секса.
– На скамейку, любовь моя, – пророкотал ему на ухо Хоук, без промедления последовавший за ним. Андерс тут же подчинился: скамейка так скамейка, ничуть не хуже других мест, кинуть под колени одно из лежавших на краю полотенец и… – Ты все ещё слишком много думаешь, солнце.
На полотенце плюхнулся коленями сам Хоук, Андерс тут же бесстыдно раскинул бедра, подставляясь, уже предвкушая, как зароется пальцами в растрепанные волосы любовника – но тот лишь устроился поудобнее и, сверкнув коварной и вместе с тем нежной улыбкой, поставил одну его ступню себе на бедро. А вторую взял обеими ладонями и, смешно ткнувшись носом в кончик большого пальца, снова принялся целовать.
Целовать, покусывать, облизывать пальцы: все вместе, а потом каждый по отдельности; Андерс задыхался, путался мыслями в нихрена, как оказалось, не достоверных сведениях об эрогенных зонах человеческого тела, а пальцами – в подвернувшемся под руку полотенце, потому что трогать себя Хоук запретил; а корежило так, словно тот посасывал не подушечки пальцев, а что-то совсем другое, и под второй ступней подрагивало горячее мускулистое бедро. А потом Гаррет ещё и накрыл её ладонью и принялся разминать, аккуратно и настойчиво, и одного этого хватило бы, чтобы взвыть, а между тем он по-прежнему гладил языком андерсов большой палец и покусывал кожу возле сухожилия…
И смотрел при этом таким безумным, голодным взглядом, что Андерс, открыв на мгновение крепко зажмуренные глаза, уже не мог их отвести. Так и смотрел, не отрываясь, пока высвобождался из сильных, ласковых рук, пока втекал течной кошкой на колени, втискивался в крепкое жаркое тело, пока целовал в рот, глубоко и жадно, давясь сдвоенными рыкающими стонами.
…– Ну вот дались тебе мои ноги, – пытаясь спрятать проснувшееся снова смущение за неискренним недовольством, пробормотал он, слушая, как бьется у него под ухом, размеренно и мощно, хоуково сердце.
– У тебя ещё и руки есть, – жизнерадостно отозвался Хоук, с томной ленцой поглаживая его по бедру. А затем неожиданно серьезным тоном добавил: – Я тебя всего люблю. Ну то есть совсем-совсем всего, целиком.
– Я привыкну, – решительно пообещал Андерс и, подняв голову, посмотрел ему в глаза: – Я тоже тебя люблю.
Кинк! Тоже няшный и безобидный.
м!Хоук/Андерс– В купальню. Немедленно.
В голосе монны Леандры звучала сталь. Хоук ещё попытался вякнуть что-то насчет того, что он только с утра мылся, но Андерс ткнул его локтем в бок – сильно, чтобы тот хоть что-то почувствовал сквозь многослойную мантию с рунами от физического урона – и вежливо заверил женщину, что именно туда они сейчас и отправятся. Орана, по-рабски пылко радовавшаяся любой возможности услужить обожаемым хозяевам, уже затирала дорожку кровавых капель у порога, и её исполненный восторга взгляд сделал то, над чем Андерсу пришлось бы работать, наверное, не меньше десятка минут: собиравшийся возразить снова Хоук со стуком захлопнул рот и с невозможной, совершенно немажеской стремительностью переместился в купальню.
– Я же ей плачу, – пожаловался он, всем телом прижав последовавшего за ним Андерса к стене и беспомощным, невыносимо трогательным в исполнении такого крупного мужчины жестом уткнувшись ему в воротник. – Я ей тысячу раз говорил, что она свободна, ну почему она меня не слушает?.. – Андерс поежился. Заплюханная кровью дураков-работорговцев шея успела замерзнуть, а обиженно умолкший Хоук сопел прямо под ухо жарко и сильно, и думалось вовсе не о бедной искалеченной девочке, а о том, как легко расстегивается хоукова мантия, если дернуть за левый верхний ремень. Хоук посопел ещё и, неожиданно подняв голову, уставился прямо ему в глаза: – А давай её замуж выдадим? Ну или хотя бы на свидание сводим?
– Гаррет, радость моя, – обеими руками бережно взяв это лохматое чудовище за голову, мягко проговорил Андерс и принялся большими пальцами стирать с его бровей хлопья присохшей крови. – Сейчас мы с тобой пойдем в ванну. Вот в ту самую, которая стоит за твоей спиной. Вернее, вначале смоем самую жуткую грязь в том уголке, где дырка в полу, а потом пойдем в ванну и станем оттирать остальное. – Хоук недоуменно заморгал, и Андерс, улыбнувшись, продолжил: – А уже завтра мы попросим Мерриль – или, пожалуй, лучше Варрика или того твоего знакомого, Томвайза – познакомить Орану с её ровесниками из эльфинажа. И, Гаррет, если она захочет сходить на свидание, то ты не станешь маячить за спиной у её кавалера воплощением неотвратимого возмездия. И вообще будешь умницей.
– А что мне за это будет? – коварно прищурился Хоук, покосившись на андерсовы губы так выразительно, что понять его неправильно было попросту невозможно.
– Все тебе будет, – тихо засмеялся Андерс и, пихнув потянувшегося к нему Хоука в сторону ванны, строго добавил: – После того, как смоешь с себя чужие кишки.
– Тогда уж и с тебя, если на то пошло, – пробормотал Гаррет, принимаясь расстегивать ремни своей брони. Андерс согласно угукнул и тоже стал раздеваться.
Большая часть грязи, конечно, осталась на выкинутой за дверь одежде, так что процесс первой, черновой помывки много времени не занял. Даже жаль, Андерс был бы не прочь ещё пару минут… ладно, десяток-другой… или полчаса… потереть мягкой мочалкой из настоящей морской губки широкую гарретову спину. Ну или понаблюдать за тем, как изворачивается его мужчина, пытаясь дотянуться до какого-нибудь труднодоступного местечка между лопаток, как поблескивает влага на играющих под кожей мускулах…
– И в кого ты такой лось вымахал? – пробормотал себе под нос Андерс, отобрав злосчастную губку и прижавшись к теплой крепкой спине. Нет, он вовсе не жаловался, вот так, стоя рядом, можно было удобно положить голову прямо на плечо, обхватить за талию и, блаженно прикрыв глаза, лениво возюкать пенным комком волокон по мерно вздымающемуся боку с паутинкой знакомых шрамиков. Гаррет, почувствовав его прикосновение, сразу выпрямился, как-то весь расправился, явно воображая себя то ли просторным меховым одеялком, то ли могучей крепостной стеной, ну или ростовым щитом, и Андерс втиснулся в него, широкого и надежного, всем телом – щекой, грудью, животом, бедрами… Не удержался и, нарушив им же и установленные правила, легонько поцеловал в плечо, в теплую выемку над краем ключичной кости.
– В папу, – абсолютно серьезно ответил Хоук и, накрыв его ладонь своей, повернул к нему голову: – В ванну?
– Угу, – лениво согласился Андерс, и секундой спустя на него обрушился поток теплой воды. Второй кувшин Гаррет опрокинул на себя и, убедившись, что почти вся мутно-серая пена утекла в дырку в полу, помог ему забраться в воду.
– Ты что задумал? – настороженно переспросил уже почти задремавший в тепле Андерс, почувствовав прикосновение к лодыжке. Ванна была достаточно просторной для двоих, внутри, примерно на половине высоты, были два удобных сиденья, так что он даже не опасался утонуть, отрубившись в ней после трудного дня, но… – Ты помнишь, что случилось, когда мы с тобой… слегка не сдержались внутри этой штуки?
– Помню, – невозмутимо отозвался Хоук, продолжая легонько поглаживать его ступню раскрытой ладонью. – Она опрокинулась с таким грохотом, что, наверно, даже в Казематах было слышно, хряпнула нам по головам, вода нахрен вылилась, матушка перепугалась, Орана полночи бегала вытирала полы… Я буду осторожен.
– Ага, – с сомнением проговорил Андерс. Хоук и осторожность?..
Но Гаррет действительно подхватил его под подошву ладонью – пальцы и пятка торчали, и Андерс испытал прилив какого-то иррационального, зловредного удовлетворения, подумав, что изобразить девицу-Золушку из орлейской сказки ему чисто по техническим параметрам не светит – и принялся гладить так бережно и ласково, что почти верилось в его неосмотрительно данное обещание. А потом потянул чуть вверх, медленно, чтобы Андерс не потерял равновесия, и, вытащив его мокрую ступню из воды, ласково поцеловал чуть выпиравшую косточку в основании большого пальца.
– Гаррет, ты чего? – хватанув ртом воздух, растерянно переспросил Андерс и, смутившись, осторожно попытался высвободиться. Не вышло, разумеется. – Это же негигиенично!
– Я тебя собственными руками только что вымыл, – мурлыкнул Хоук, скользнув губами дальше, к подъему стопы, и там, в самой высокой точке, где огрубелая подошва оставалась почти по-детски мягкой и нежной, упрямо добавил: – Так что не надо мне про свое «негигиенично».
– Ну ладно, – вздрогнув от непривычного ощущения, неуверенно пробормотал Андерс. Странно было обнаружить в широкоплечем, громогласном Хоуке романтика, ещё страннее было узнавать, что именно он заставил резкого, изрядно ожесточившегося мага вспомнить, что тот умеет быть заботливым и внимательным – и теперь от его взгляда что-то сжималось у Андерса в груди, трепыхалось пугливо и восторженно, как спасенная от голодной кошки пичуга.
Гаррет мурлыкнул снова, чуть разомкнул губы, дохнув теплом на влажную кожу, а потом легонько прихватил её зубами, и Андерс невольно поежился, нетерпеливо облизнув губы. За первым поцелуем последовал второй, затем третий, Андерс нервно дернулся, чуть не выплеснув половину воды через край, когда Хоук потерся жесткой щекотной бородой о его подошву, и тот снова принялся целовать его ступню над пальцами, шепча что-то виновато-успокаивающее, и от каждого прикосновения крохотный огонек у Андерса в животе разгорался все сильнее и сильнее, неудержимо, словно эпидемия в Клоаке.
– Вылезаем, немедленно! – уже откровенно простонал он. Гаррет, следивший за ним полуприкрытыми, потемневшими глазами, замер на мгновение, все ещё обнимая выступавшую у него на лодыжке косточку губами – и Андерс, не выдержав этого чудовищно непристойного зрелища, дернулся по-настоящему, вырвался из аккуратной, но крепкой хватки и выскочил из треклятой ванны, слишком глубокой и неустойчивой для нормального секса.
– На скамейку, любовь моя, – пророкотал ему на ухо Хоук, без промедления последовавший за ним. Андерс тут же подчинился: скамейка так скамейка, ничуть не хуже других мест, кинуть под колени одно из лежавших на краю полотенец и… – Ты все ещё слишком много думаешь, солнце.
На полотенце плюхнулся коленями сам Хоук, Андерс тут же бесстыдно раскинул бедра, подставляясь, уже предвкушая, как зароется пальцами в растрепанные волосы любовника – но тот лишь устроился поудобнее и, сверкнув коварной и вместе с тем нежной улыбкой, поставил одну его ступню себе на бедро. А вторую взял обеими ладонями и, смешно ткнувшись носом в кончик большого пальца, снова принялся целовать.
Целовать, покусывать, облизывать пальцы: все вместе, а потом каждый по отдельности; Андерс задыхался, путался мыслями в нихрена, как оказалось, не достоверных сведениях об эрогенных зонах человеческого тела, а пальцами – в подвернувшемся под руку полотенце, потому что трогать себя Хоук запретил; а корежило так, словно тот посасывал не подушечки пальцев, а что-то совсем другое, и под второй ступней подрагивало горячее мускулистое бедро. А потом Гаррет ещё и накрыл её ладонью и принялся разминать, аккуратно и настойчиво, и одного этого хватило бы, чтобы взвыть, а между тем он по-прежнему гладил языком андерсов большой палец и покусывал кожу возле сухожилия…
И смотрел при этом таким безумным, голодным взглядом, что Андерс, открыв на мгновение крепко зажмуренные глаза, уже не мог их отвести. Так и смотрел, не отрываясь, пока высвобождался из сильных, ласковых рук, пока втекал течной кошкой на колени, втискивался в крепкое жаркое тело, пока целовал в рот, глубоко и жадно, давясь сдвоенными рыкающими стонами.
…– Ну вот дались тебе мои ноги, – пытаясь спрятать проснувшееся снова смущение за неискренним недовольством, пробормотал он, слушая, как бьется у него под ухом, размеренно и мощно, хоуково сердце.
– У тебя ещё и руки есть, – жизнерадостно отозвался Хоук, с томной ленцой поглаживая его по бедру. А затем неожиданно серьезным тоном добавил: – Я тебя всего люблю. Ну то есть совсем-совсем всего, целиком.
– Я привыкну, – решительно пообещал Андерс и, подняв голову, посмотрел ему в глаза: – Я тоже тебя люблю.
@темы: творчество, тексты, Я, аффтар!, cat-person^_^, ДА-драбблы, Dragon Age
-
-
21.04.2013 в 17:31От восторга только мычать могу.
КошЪ, это охуенно!
Читать и перечитывать, особенно перед сном
-
-
21.04.2013 в 17:45-
-
21.04.2013 в 17:50Боже, как я жалею, что не умею рисовать!
-
-
21.04.2013 в 17:59Знаешь, я тоже жалею, но куда уж теперь.
-
-
21.04.2013 в 18:09-
-
21.04.2013 в 19:59