Кто-то дал этой Вселенной плохую кислоту
Продолжаем-с. Слэш, новые открытия, юный Андерс со всеми свойственными юности заскоками и один бородатый реверанс в сторону канона.
Мва-ха-ха.
Рискнуть?..Схема заклятия была несуразная совершенно.
Андерс разглядывал её не меньше получаса и то и дело натыкался на все новые и новые ошибки – настолько очевидные, что их заметил бы любой мало-мальски сведущий в теории магии человек. Как вообще могла подобная нелепость оказаться в шкафу с литературой по основам целительства? Не то чтобы Андерс так радел за образование своих товарищей по несчастью, но это было попросту возмутительно. Он нахмурился и принялся вертеть наугад взятый с полки том то так, то этак, надеясь все же увидеть в схеме хоть какой-то смысл… и вдруг замер, обнаружив, что все это время держал её вверх ногами.
Андерс устало вздохнул и, захлопнув книгу, уронил голову на скрещенные поверх обложки руки.
Вообще говоря, девственником он уже много лет как не был и прекрасно разбирался, что там к чему. И, понятное дело, знал о том, что мужчины могли спать не только с женщинами – особенно в Круге или, например, в армии. Просто раньше это было не более чем абстрактным знанием, которое не имело совершенно никакого отношения к нему самому… а уж к Хоуку и подавно. Честно говоря, Андерс даже в злосчастную историю с храмовничьими рекрутами как-то не очень верил, даром что то самое хоуково признание определенно не было пустой брехней. Явно небезосновательный гнев Рыцарь-Командора тоже был довольно убедительным доводом, однако Гаррет и секс все равно казались Андерсу вещами несовместными.
…Правда, как раз секса у них с Хоуком так и не было. Хотя на простую дружескую взаимопомощь, как у Гумберта с Кинноном, которых Андерс как-то раз застукал в купальне, случившееся было совсем не похоже. Как и на попытку заменить неизбежный финал очередной стычки чем-нибудь менее травматичным, чем обычная драка. Слишком горячо и искренне, слишком… по-настоящему. У Андерса до сих пор ныли зацелованные губы, и никак не удавалось отделаться от мысли, что Гаррет, в отличие от него, очень хорошо понимал, чего именно хочет.
Даже слишком хорошо – для человека, который вроде как не сумел совладать с собственной яростью.
И, пожалуй, Андерс ему все-таки завидовал, потому что сам он не понимал ровным счетом ничего. Ни того, почему вместо удара в морду получил поцелуй; ни собственной внезапной жажды, совершенно затмившей голос здравого смысла, который и без того звучал слишком редко; ни того, почему Хоук ушел, даже не попытавшись получить свое. Уж в ответной услуге Андерс ему всяко не отказал бы, Гаррет не мог этого не понимать… да, по правде сказать, он тогда на что угодно согласился бы. И он все ещё немного жалел, что дело не зашло дальше поцелуев и обычной дрочки.
Пока же будущее пребывало в состоянии до крайности неопределенном. Проще говоря, Андерс понятия не имел, что ему делать. Что-то подсказывало ему, что его обычные отговорки для девчонок на Гаррета не произведут ровным счетом никакого впечатления. В лучшем случае Андерсу придется не один месяц выслушивать его насмешки, в худшем же… О худшем он и думать не хотел. Настоящая, всерьезная вражда с Хоуком ничем хорошим – или хотя бы поправимым – закончиться не могла.
Хотя пока он не был уверен даже в том, а хотелось ли ему… отговариваться.
– Тебе чем-нибудь помочь? – негромко поинтересовался кто-то у него за плечом, и Андерс, торопливо раскрыв книгу на прежнем месте, сделал вид, что полностью поглощен чтением. Нет, в самом деле, он даже название того заклятия наконец нашел.
– Нет, спасибо, – не поднимая головы, ответил он и, осторожно покосившись на маячившую рядом фигуру в поношенной мантии полноправного мага, на всякий случай добавил: – Я просто… э-э-э… провожу исследование насчет… альтернативных форм реализации инстинкта размножения, да.
И ведь почти не погрешил против истины, хха.
– И впрямь весьма любопытная тема, – степенно согласился его собеседник, и Андерс слегка расслабился, поняв, что наспех придуманная отговорка не вызвала лишних подозрений. Однако стоявший рядом с его столом маг отчего-то не спешил уходить, и затянувшаяся пауза заставила Андерса насторожиться снова. Он принялся поспешно придумывать ещё пару-тройку уважительных причин оставить его в покое, но тут маг задумчиво хмыкнул и каким-то странным, лукаво-дружелюбным тоном спросил: – Тебе ещё нужно искать… хм… экспериментальный материал для твоего проекта или у тебя уже есть?
Андерс, старательно изображавший погруженного в глубокие раздумья мудреца, машинально кивнул и своим лучшим «не от мира сего» голосом пробормотал:
– Да-да, конечно, минуточку… – Он оборвал фразу на полуслове, неожиданно осознав, что именно услышал, и стремительно развернулся, чуть не упав с жалобно скрипнувшего стула: – Что?..
Молодой мужчина с короткой светлой бородкой и бляхой младшего библиотекаря у пояса мягко улыбнулся и негромко уточнил:
– Твоё… исследование носит практический характер или ты пока просто любопытствуешь?
Андерс озадаченно сдвинул брови и уставился на него, пытаясь понять, не примерещился ли ему фривольный подтекст. А ведь он, грешным делом, думал, что после общения с заучкой Гарретом выучился щелкать подобные словесные выкрутасы, словно белка орехи! Впрочем, если подобное ляпнул бы сам Хоук, то никаких вопросов у него и не возникло бы, но не мог же вот этот, взрослый и до ужаса приличный маг, именно это иметь в виду!
Так и не получивший ответа библиотекарь чуть слышно вздохнул и, снова улыбнувшись, проговорил:
– Если что, можешь в любой момент обратиться ко мне за консультацией.
– В том числе и практического толка? – рискнул Андерс, ещё не вполне уверенный в том, что действительно понял все правильно.
– Разберемся по ситуации, – неопределенно отозвался тот, но его улыбка, до этого момента скорее вежливая, чем дружелюбная, стала по-настоящему теплой, и в ней мелькнуло что-то озорное: – Но пока не вижу к этому никаких препятствий. – Он чуть помедлил, вопросительно глядя на Андерса и, опять не дождавшись никакой реакции, добавил: – Меня зовут Карл. Хотя если захочешь найти меня не в библиотеке, спрашивай лучше мага Теклу, Карл не такое уж редкое имя.
– Ты новенький, да? – не придумав ничего поумнее, полюбопытствовал Андерс. – Я тут тебя раньше не видел.
– Ты просто внимания не обращал, – проговорил Карл – таким тоном, будто не видел в этом ничего удивительного или тем более обидного. – А вообще я уже почти три года в Кинлохе.
– А я Андерс, – представился тот, несколько смутившись. Кинлох, конечно, был не самым маленьким из Кругов Магов, и знать всех его обитателей по именам было попросту невозможно, однако ему все равно стало неловко. Умудриться даже не заметить одного из тех, с кем сталкивался едва ли не каждый день – это было уже как-то совсем не по-людски.
– Я знаю, – снова улыбнулся Карл – как будто бы точно так же, но теперь он отчего-то выглядел лет на десять моложе, едва ли не андерсовым ровесником. – Кто же не знает главного бунтаря всех четырнадцати Кругов Тедаса? – Мягкая насмешка, отчетливо слышавшаяся в его голосе, казалась совершенно необидной. И вообще куда больше походила на деликатный комплимент.
– Ну прямо всех четырнадцати, – ошарашенно пробормотал Андерс. К тому, что его знал весь Кинлох, он уже привык, но о чем-то большем даже не задумывался. Он ведь все-таки был реалистом и прекрасно знал, что легенды, которые расходились потом по всему Тедасу, складывали только о мертвых героях.
Карл снова улыбнулся, с симпатией глядя на него, и с некоторым сожалением проговорил:
– Нам уже пора закрывать библиотеку. Записать этот том на тебя, или ты его оставишь?
Толстенная заумная книжища могла бы стать прекрасным способом выиграть ещё немного времени на размышление. Андерсу совершенно не хотелось опять поссориться с Хоуком, вот только он отнюдь не был уверен, что сумеет удержать язык за зубами. Этим безусловно полезным навыком он и так владел из рук вон плохо и теперь попросту боялся окончательно испортить все каким-нибудь неосторожным словом.
Успел ведь уже ударить по больному, даже не поняв, что именно сделал.
Карл негромко кашлянул, напоминая о своем присутствии, и Андерс, тяжело вздохнув, решительно отодвинул старинный трактат. Ещё не хватало ему за книжками прятаться, мужчина он или нет, в конце концов?
Он и сам толком не знал, что ожидал увидеть по возвращении в спальню. Голого Хоука, валяющегося на его койке с непринужденностью матерого кота – и по-кошачьи же возмущенного тем, что его законная человечья грелка шлялась демоны знают где до самого отбоя. Одетого Хоука с файерболом наперевес, намеревающегося самыми жесткими средствами разъяснить ему важность принципа «вначале думай, потом говори». Надменного и язвительного Хоука со взглядом настолько холодным, что слова извинений вмиг примерзнут к языку и ему останется только терзаться чувством вины, не имея никакой возможности облегчить её хотя бы отчасти. Картины одна другой абсурдней возникали перед мысленным взором Андерса, и к тому моменту, когда он наконец переступил порог, его чуть не трясло от боевого возбуждения, смешанного с каким-то суеверным ужасом.
Однако сидевший за одним из учебных столов Гаррет всего лишь коротко кивнул ему, не столько приветствуя, сколько отмечая его появление, и снова уткнулся в свою книгу. Растерявшийся на миг Андерс озадаченно уставился на него и, не дождавшись никакой иной реакции, вздохнул с облегчением. Пошатнувшаяся было картина мира, в которой Хоук был занудой-книжником, скучным и предсказуемым, вновь обрела устойчивость.
И нет, Андерс вовсе не был разочарован. Совсем ни капельки.
Правда, потом, уже устроившись под одеялом, он вдруг вспомнил, что зараза Хоук был все-таки тварью на редкость методичной и последовательной. И то, что тот не пожелал торжественно уведомить о своих планах на него всю спальню – чего, впрочем, Андерс и не потерпел бы – отнюдь не означало, что этих планов не было вовсе. Излишней скромностью Гаррет тоже не страдал и, будь у него такое желание, не постеснялся бы воспользоваться темнотой и залезть к нему под одеяло. Опасаться ему было нечего: стукачей в их комнате никогда не водилось, да и вообще дураков тут не было – на Хоука стучать.
Первые несколько минут после отбоя Андерс лежал, натянув одеяло до самого подбородка, и нервно прислушивался к ночной тишине, ожидая вот-вот услышать звук приближающихся шагов. Однако прошедший день измотал его настолько, что он попросту не дотерпел до этого знаменательного момента – так и заснул, развернувшись ухом в сторону гарретовой койки. Даже не успел решить, обнимет ли он явившегося за добавкой Хоука или пинком отправит его на пол.
Проверить это экспериментально Андерсу тоже не удалось: проснулся он, как и засыпал, в гордом одиночестве. И когда он совсем не вовремя сунулся под руку Хоуку в купальне, тот, растрепанный и сонный, глянул на него с той самой до боли знакомой, беспримесной досадой, которая яснее ясного говорила, что на продолжение порочных развлечений Андерс рассчитывал зря.
И он, поразмыслив, даже сумел почти не расстроиться.
Однако утихомирить уже разбуженное любопытство было далеко не так просто. Требовать объяснений от Гаррета Андерс не решался: от одних лишь воспоминаний о случившемся его охватывал сумасшедший сладкий жар, вот только он всякий раз тесно переплетался с горечью вины и муторным привкусом страха. В последний раз Андерс испытывал нечто подобное очень давно, ещё в далекой юности, при взгляде на пациента, помочь которому он был явно не в силах. Потом-то он, конечно, научился не теряться при виде хлеставшей из порванных артерий крови, не бояться мыслей о том, что не имеет права на ошибку, и не сгибаться под грузом ответственности за чужую жизнь… А вот теперь снова цепенел, охваченный давно забытым, казалось бы, чувством.
Решить проблему собственного невежества привычными средствами Андерсу тоже не удавалось. Он пытался прислушиваться к разговорам соседей – тем самым, которые велись вполголоса в самых укромных уголках башни – но они только запутывали все ещё больше. Кого-то из младших, особенно тех, что посмазливее, ввергала в панический ужас одна лишь мысль о том, что какой-нибудь храмовник не слишком строгого нрава мог положить на них глаз. А кое-кто, напротив, со всем пылом юности мечтал о том, чтобы наставник наконец соизволил заметить, что некоторые из его учеников давно выросли.
Церковные книги, само собой, строго осуждали любой разврат, каковым считалась любовь вне брака, а браком могли быть соединены только мужчина и женщина, причем ни один из них не должен был являться магом. Андерс какое-то время повозмущался по поводу этой несправедливости, потом поржал, представив, как выглядела бы свадьба парочки равновеликих зануд вроде чародеек Винн и Инесс, а затем снова взялся за изыскания. Однако медицинские трактаты рассматривали интересовавший его вопрос слишком узко, к тому же ради этих мимолетных упоминаний нужно было перелопатить горы постороннего материала. Толковой эротической литературы в библиотеке Кинлоха, понятное дело, не было, а припрятанные по углам любовные романы Андерс не считал источниками достоверной информации даже в куда более наивном возрасте. Он до сих пор забыть не мог, как Гаррет в полчаса доказал ему, что описанное в «Вороне и Розах» было технически неосуществимо – и, следовательно, его тогдашнее огорчение было совершенно безосновательным.
К пойманному на слове Карлу Андерс тоже приставал со всякими неприличными вопросами, но того, кажется, попросту забавляло его упорство в «теоретических исследованиях». Впрочем, Карл и впрямь никогда не отказывал ему в помощи и даже поделился парой томов из собственной потайной коллекции – вот только те в первый момент показались Андерсу всего лишь плохо прикрытой издевкой. В них подробнейшим образом излагались возможные последствия «неприродных» интимных контактов, включавшие в себя длинный список разнообразных ужасов, самым безобидным из которых было растяжение мышц анального сфинктера. Однако Карла его возмущение изумило до глубины души, а потом он, отсмеявшись, сообщил, что ничего такого не случится, если действовать правильно – и предложил считать так дорого доставшиеся Андерсу сведения инструкцией о том, как делать не надо.
Андерс со злости грохнул обеими книгами об стол, обозвал Карла неприличными словами, одним из которых неожиданно для него самого оказалось «ну ты прям как Хоук!», и вылетел в коридор, лишь потом осознав, что сорвавшаяся с языка фраза была отнюдь не случайной. Кое в чем Гаррет с Карлом и впрямь были похожи: они оба до крайности редко снисходили до того, чтобы ответить на его вопрос прямо. И ещё им обоим почти никогда не изменяло чувство юмора – правда, опознать таковое у Хоука надо было ещё уметь, а вот с Карлом дело здорово упрощала его выразительная мимика. Во всем прочем они различались, как день и ночь, и Андерс, против воли очарованный этим контрастом, никак не мог перестать их сравнивать.
Хоук был суров и резок, он безо всякой жалости отвечал колкостью на колкость, и Андерс, ещё только открывая рот, уже готовился к следующему его выпаду. Карл, напротив, даже в минуту гнева не позволял себе ответить ударом на удар; порой он почти ощутимо замирал, подбирая как можно более деликатную формулировку, чтобы не задеть самого Андерса – и снежный ком взаимных обид таял, не успев появиться. А самому Андерсу вдруг становилось стыдно, что он вынудил хорошего человека так стараться ради его спокойствия.
Ровная, вежливая манера общения, свойственная всем без исключения магам Круга – кроме разве что детей и самого Андерса – поначалу вводила его в заблуждение, и только через месяц он начал осознавать чудовищную разницу между хладнокровием и сдержанностью Хоука и от природы мирным нравом Карла. Таким же обманчивым сходством обернулась и привычка вначале думать, а затем делать: разум Гаррета даже в мелочах напоминал отточенное оружие в руках воина, тогда как Карл смахивал скорее на мастера-ювелира, уверенного, но осторожного и точного.
А вот внешне они походили друг на друга не больше, чем один мужчина-книжник мог бы походить на другого – оба стройные и довольно крепкие, но без свойственной воинам или крестьянам тяжеловесности. Карл был выше, но худощавей и заметно уже в плечах, его темно-русые, с рыжинкой волосы были коротко подстрижены. А вороной хоуков хвост дорос уже почти до лопаток и выглядел бы почти бунтарски, если бы из него выбивалась хотя бы одна, самая тоненькая прядь – но Гаррет завязывал его с такой нечеловеческой аккуратностью, что из его прически не торчало ни единого волоса. Черты лица у Карла тоже были довольно правильные, но без той почти хищной резкости, которую только подчеркивала хоукова небрежность в бритье. Андерс даже подозревал, что свою короткую, пшеничного цвета бороду Карл отрастил лишь потому, что стеснялся безвольного, почти по-детски округлого подбородка.
Но главное – глаза у Карла были совсем другие. Того же янтарного оттенка, что и у Гаррета, но куда темнее – не желтые, а карие, цвета осенних каштанов. Даже самый внимательный его взгляд нервировал Андерса куда меньше, чем обычный равнодушно-любопытствующий взор Хоука, но большую часть времени Карл и вовсе смотрел на него с ровным доброжелательным интересом. И в качестве источника всякой потенциально рискованной информации он подходил куда лучше. Его можно было теребить, дергать, лезть к нему в неудобное время и задавать провокационные вопросы, не боясь, что дело зайдет слишком далеко. К тому же он, уже совсем взрослый и более опытный, обращался с Андерсом как с равным, безо всякой снисходительности. Карла явно забавляла его наивность в некоторых сферах жизни, но Андерсу и в голову не приходило на это обижаться, потому что так же просто и естественно тот признавал его превосходство в иных областях. И даже пару раз попросил его совета, когда надо было разбирать стеллажи со старыми книгами по медицине.
Однако переходить к обещанным практическим консультациям Карл не спешил, словно проверяя, на сколько хватит андерсова терпения. И даже более того, он совершенно игнорировал все тонкие и не очень намеки на то, что пора бы заняться делом, как будто дожидался прямой и недвусмысленной просьбы – но Андерс не то чтобы робел… Просто ему все время казалось, что он ещё недостаточно хорошо все понимает, а положиться на интуицию, как вышло когда-то с девчонками, почему-то мешало воспоминание о том, как уверенно и бережно обнимал его Хоук.
Наверно, Андерс просто заразился от него каким-нибудь дурацким перфекционизмом или, того хуже, чувством ответственности.
Однако отказываться от намерения выяснить нечто, ранее ему неведомое, Андерс все равно не собирался. И даже возможность попасть впросак с каждым днем тревожила его все меньше, потому что требовать от него безупречности Карл явно не собирался. И вообще с ним можно было дурачиться, не заботясь о том, насколько изящной выходит шутка, приставать с откровенно глупыми вопросами и тихонько млеть от восхищенной нежности в его взгляде.
От Хоука-то такого хрен дождешься.
Храмовники, кажется, что-то подозревали: на зачастившего в библиотеку Андерса они косились с нескрываемым подозрением и следили за ним куда внимательней, чем, скажем, на подходах к женскому крылу или к кухне. Там-то сразу было понятно, что ничего хорошего или хотя бы дозволенного главное проклятие Кинлоха не задумывало, и можно было сразу тащить его к чародею-куратору или даже прямо к мэтрессе Винн. А вот в библиотеке… Пару раз Андерс почти пожалел о своей репутации записного оболтуса, которого можно было загнать в читальный зал только розгой. Правда, только «почти»: под взглядами суровых надзирателей было ещё забавней под столом тискать Карла, который очень старался выглядеть при этом строго и непреклонно. Андерс, в свою очередь, вежливо делал вид, что беседовал со старшим товарищем о высоком, и едва сдерживал смех.
Карл, кстати, тоже – и Андерс видел в его понимающем взгляде отражение собственного веселья.
– Ну ты будто по нотам ту байку разыгрываешь, – стонуще выдохнул Карл и поспешно прикрыл лицо преувеличенно усталым жестом, призванным скрыть удавшуюся лишь отчасти попытку сдержать хохот. Андерс, старательно изворачивавшийся, чтобы опробовать тот книжный трюк с поглаживанием объекта соблазнения голой ступней, замер от неожиданности и озадаченно уставился на него.
– Какой ещё байки? – недоуменно переспросил он и, оглянувшись на маячившего за столом храмовника, пересел к Карлу. Вычитанный трюк явно не предназначался для широких, на два фолианта in plano, кинлохских столов, но никто ведь не мешал ему попросту ухватить Карла за коленку. Кажется, старшего мага это только позабавило: его прищур стал ещё лукавей, и он, наклонившись навстречу Андерсу, заговорщицким шепотом ответил:
– Той самой. Которая про не в меру ретивую молодежь.
– Я уже понял, что ты у нас тут самый старый и мудрый, – фыркнул в ответ Андерс, подумал немного и, погладив карлову коленку ещё раз, понастойчивей, решительно велел: – Целиком рассказывай!
– Приходит однажды к целителю старая-престарая бабка, – откинувшись на спинку стула, послушно начал Карл – как и прежде, вполголоса, чтобы не привлекать лишнего внимания. – Тот её осмотрел и говорит: «Бабушка, да вы ж беременны! Как это вы умудрились?», а она рукой махнула да и отвечает: «Ох уж мне эти внуки! Сначала расскажи, потом покажи, потом дай попробовать…»
Андерс растерянно моргнул и, в последний момент зажав рот ладонью, беззвучно заржал… ну, почти беззвучно, заглушить собственный смех полностью ему все-таки не удалось. Он торопливо глянул в сторону храмовничьего поста: стоявший там рыцарь куда-то отлучился, и он, не желая упускать удобный случай, подобрался к Карлу ещё ближе.
– На старую бабку ты все-таки не тянешь, – сообщил он, изнывая от предвкушения, коварного и сладкого, словно молодое вино. – Но в остальном совершенно прав.
И, приняв едва заметную усмешку старшего товарища за разрешение, потянулся к его губам.
Целоваться с бородатым мужчиной оказалось по большей части просто щекотно. Остальное Андерс заметил лишь потом: неторопливую ласковость прикосновений, равно непохожую на девчоночью игривость и требовательный напор Гаррета; то, как умело и аккуратно Карл превращал его неуклюжие из-за спешки порывы в завораживающий узор легких и нежных ласк – и как осторожно, но твердо пресек попытку углубить поцелуй и залезть к нему на колени.
– Ну не здесь же, – с легким укором проговорил он, мягко отстранив недоумевающего Андерса. Однако глаза у Карла при этом сияли каким-то восхитительным нутряным светом, а улыбка не могла быть ничем, кроме приглашения. Андерс, уже не на шутку увлекшийся процессом, протестующе мотнул головой и снова подался к нему, однако лежавшая у него на груди ладонь Карла вдруг стала жестче, помешав ему осуществить свое намерение. Поймав его взгляд, Карл предостерегающе сдвинул брови и выразительно, почти напоказ, покосился на вышедшего из-за шкафов храмовника.
– А где? – злобно зыркнув на ничего не заметившего рыцаря, нетерпеливо поинтересовался Андерс.
– Есть у меня пара вариантов… – лукаво улыбнувшись, многообещающе промурлыкал Карл, покосился на повернувшегося спиной храмовника и каким-то почти непристойным жестом погладил Андерса по шее.
Однако его «не здесь» и «не сейчас» снова растянулись надолго. Андерс, конечно, понимал, что все эти предосторожности были более чем оправданны: устраивать первую «ночь» любви в кладовке, в которую заглядывают каждые пять минут, было попросту глупо. Однако терпение у него уже подходило к концу, и вскоре он готов был пренебречь всеми приготовлениями ради того, чтобы удовлетворить терзавшее его любопытство. Он даже сварил тайком банку заживляющего бальзама, без которого Карл наотрез отказывался лишать его остатков девственности, и потом все время таскал её с собой в надежде на какой-нибудь удачный случай.
Как выяснилось, при необходимости Карл нисколько не уступал в хитроумии более беспокойным обитателям Круга. Когда он накинулся на Андерса с гневными воплями, потрясая у него перед носом разрисованным ещё лет пять тому назад учебником по магии духа, тот попросту оцепенел от неожиданности. И только в последний момент, уже готовясь вывернуться из хватки неожиданно сурового друга, заметил, как тот подмигнул ему и коротко дернул подбородком, веля подыграть. Спохватившись, Андерс изобразил на лице неубедительное, как обычно, смирение и потащился за ним.
– Только не говори мне, что действительно заставишь меня выводить со страниц все посторонние надписи! – в почти непритворном ужасе воскликнул он, когда они очутились в одной из крохотных рабочих комнатушек, располагавшихся позади основных залов библиотеки.
– Вообще говоря, следовало бы сделать именно так, – невозмутимо отозвался Карл, и только лукаво прищуренные глаза выдавали, что это была все-таки шутка. – В конце концов, в Кинлохе не настолько плохо с бумагой, чтобы для упражнений в изобразительном искусстве приходилось использовать старинные тома.
– Не такой уж он старинный, – буркнул Андерс и, демонстративно шмякнув на стол банку со смазкой, улегся на сложенные перед собой руки. Вздрогнув от резкого звука, Карл неопределенно махнул рукой, а когда Андерс и не подумал шевельнуться, добавил вслух:
– Убери пока. Убери, я говорю, к нам сейчас явится кто-нибудь проверять, что мы тут делаем. И даже не один раз, скорее всего. – Он достал из стоявшего в углу шкафчика небольшой флакон с какой-то прозрачной жидкостью и пару тонких кисточек, осторожно раскрыл учебник на пострадавшей больше других странице и, положив его перед обиженно сопевшим Андерсом, примирительно проговорил: – Потерпи чуть-чуть. Минут двадцать, самое большее – полчаса, и они отстанут. И… мне, возможно, придется наговорить тебе немало неприятного. Не обижайся, ладно? Это только для конспирации.
– Ты мне за это ответишь, – смерив его строгим взором, предупредил Андерс и, подкинув на ладони баночку со смазкой, спрятал её в поясной кошель. Карл усмехнулся, оценив явно демонстративный жест и, услышав скрип открывающейся двери, посуровел вновь.
Изобразить для заглянувшего в рабочую комнатку храмовника тоску и обреченное смирение было нетрудно. Не в последнюю очередь из-за того, что Карл, похоже, и впрямь вознамерился заставить его отчистить хотя бы одну книгу из тех, что некогда подверглись дополнительному украшению – а как раз на лекциях по магии духа Андерс скучал ужасно и потому предавался оному занятию с завидным рвением. Ну и ещё ему было очень жалко нарисованного в середине третьей главы тигра: тот получился у него до крайности симпатичным.
К счастью, затягивать с конспиративной деятельностью Карл не стал. Андерс, уже почти задремавший с кисточкой в руках, вздрогнул, когда суровая воспитательная речь вдруг оборвалась на полуслове, а потом вспомнил, ради чего все это затевалось, и в нетерпении уставился на выглядывавшего за дверь приятеля.
– Вроде поверили, – выдохнул Карл, аккуратно закрыл дверь, задвинул щеколду – и обернулся к нему с такой вдохновенной улыбкой, что Андерса как за шкирку сдернуло со стула и швырнуло ему навстречу.
Ладони у Карла были широкие и теплые, и Андерс едва сдержал торжествующий вопль, наконец ощутив их собственной кожей. От былого карлова спокойствия не осталось и следа, и все равно каждое его прикосновение было настолько аккуратным и ласковым, что вмиг разомлевший под его руками Андерс никак не мог решить, нравилась ли ему подобная бережность или раздражала. Он ведь не был ни хрустальной вазой, ни каким-нибудь тощим хрупким эльфиком, но Карл упорно игнорировал и его прерывистый, требовательный шепот, и иные, более прямолинейные попытки намекнуть на то, что действовать можно было и порешительней. И только ласково посмеивался, подшучивая над его нетерпением.
– Не спеши, – прошептал он на ухо Андерсу, почти задевая губами мочку. Тот мотнул головой, пытаясь ускользнуть от бороды, щекотавшей самое чуткое местечко под челюстью, и Карл, тихонько фыркнув, принялся целовать его в шею. Изнемогавший от нетерпения Андерс уже не вздыхал, а чуть слышно взрыкивал, впиваясь пальцами в его плечи – и одно лишь то, что он пока крайне смутно представлял конкретику дальнейших действий, мешало ему вывернуться из рук явно издевавшегося любовника и взяться за дело самому. Нет, кое-что он, конечно, ещё помнил… но теория теорией, а выглядеть в глазах одного из немногих по-настоящему симпатичных ему людей грубияном – или того хуже, неумехой – ему совсем не хотелось.
Щедро смазанные его же бальзамом пальцы, коснувшиеся сфинктера, все равно оказались для него сюрпризом, даром что именно этого он дожидался уже не первый день. Андерс на миг напрягся, и Карл снова принялся нежно целовать его под ухом, так явно стараясь успокоить, что ему стало почти стыдно. Андерс уперся лбом в карлово плечо и, покрепче уцепившись за ворот его мантии, заставил себя расслабиться – а через несколько минут, пообвыкшись, и вовсе вцепился зубами в собственный рукав, чтобы сдержать стон. Орлейские романчики, как оказалось, кое в чем почти не преувеличивали, а продолжавший нежничать Карл явно знал, что именно следовало делать.
Впрочем, опять испытывать андерсово терпение он не собирался – быть может, оттого, что и его собственное явно подходило к концу. В последний момент он все же попытался дать Андерсу ещё один шанс передумать, однако тот, уразумев лишь то, что его опять вознамерились лишить нового опыта, по-звериному рявкнул на мешкавшего любовника, извернулся в его объятиях и, упершись руками в край стола, предельно непристойным жестом выставил напоказ заласканную, отчетливо требовавшую продолжения задницу.
И удовлетворенно усмехнулся, когда позади послышался беспомощный, жадный стон, а в его тело начало вталкиваться нечто куда более объемное и горячее, чем пальцы.
– Не больно? – замерев, с беспокойством поинтересовался Карл, тяжело дышавший ему в загривок.
– Ерунда, – упрямо мотнул головой Андерс и, прислушавшись к своему телу, подтвердил: – Мне от Хоука на тренировках куда крепче достается.
Боль действительно была не сказать чтобы очень сильная, но при этом Андерс чувствовал себя на редкость странно. Там у него болело впервые в жизни, однако ощущение было не столько неприятным, сколько озадачивающим – и это удивление отвлекало его от всего остального едва ли не больше, чем сама боль. Андерс переступил с ноги на ногу, снова попробовал расслабиться, повинуясь ласковому шепоту – и коротко, сладко хныкнул, когда Карл, не выдержав, едва заметно сдвинулся внутри него. А потом его бедра крепко сжали чужие пальцы, и Андерс забыл обо всем, утонув в непривычном привкусе знакомого наслаждения.
И все было бы хорошо, если бы за дверью не послышались знакомые тяжелые шаги, свидетельствовавшие о приближении очередного надзирателя. Карл, тяжело опиравшийся на стол рядом с андерсовым плечом, вздрогнул, поспешно отстранился и, одернув подолы смявшихся мантий, толкнул распластанного на столешнице Андерса на прежнее место. Тот раздраженно зашипел, с размаху плюхнувшись на жесткое сиденье, и смерил сунувшегося в дверь храмовника вполне соответствовавшим ситуации взором. Едва успев прикрыть белесую лужицу на столе одним из приготовленных к «приведению в подобающий вид» томов, Карл развернулся к рыцарю и вежливо заверил его, что старший ученик Андерс не доставил ему никаких хлопот.
Храмовник глянул на взъерошенного и раздраженного Андерса с откровенным сомнением, но затем все-таки кивнул и снова скрылся за дверью. Карл с Андерсом переглянулись – и одновременно, словно сговорившись, согнулись в приступе беззвучного смеха.
Правда, потом Карл все равно заставил его дочистить учебник. Однако оставить тигра все-таки разрешил.
Увы, прикрывать продолжение «практических исследований» повинностью по приведению в порядок испорченных книг удавалось нечасто. В библиотеке всегда было много посетителей, и рабочие комнатки в её дальних залах нередко бывали заняты престарелыми чародеями, которые не желали отвлекаться от своих важных занятий на устроенную молодежью суету или споры взрослых магов. Тут особенно отличился Ульдред: любая дискуссия с его участием почти сразу превращалась в шумную свару, и одного вида его лысого черепа хватало, чтобы разогнать мирных обитателей читального зала по самым дальним углам. И тогда Андерсу, раздраженному невозможностью немедленно получить любовника в свое распоряжение, действительно приходилось сидеть у всех на глазах и исправлять последствия своих и чужих шалостей.
И даже возможность поговорить с Карлом его уже не очень утешала, даром что Андерсу вообще-то нравилось с ним общаться. В конце концов, не так уж много было в Круге людей, которые не начинали со второй же фразы учить его быть правильным магом.
– Рано или поздно он все-таки нарвется, – заметил однажды Карл, проводив взглядом вдохновенно вещавшего о чем-то заумном Ульдреда. Его собеседник, сухонький сутулый старичок, обреченно кивал, даже не пытаясь возразить, и явно изыскивал возможность сбежать. Однако Ульдред, желавший донести свою мысль во всей её полноте, всякий раз ловко перекрывал пути отхода, и пожилому чародею оставалось лишь смириться.
– Ну он хотя бы пытается что-то сделать, – возразил склонившийся над очередным изрисованным томом Андерс. Не то чтобы он испытывал к Ульдреду какую-то симпатию – уж точно не после того, как по его вине неоднократно лишался уже обещанного ему орального секса – но воспоминание о красивых пафосных фразах, которые он в детстве воровал из ульдредовых дневников, требовало отдать тому должное. Сейчас эти выражения уже казались Андерсу не в меру вычурными, но тогда они действительно помогали ему привлечь внимание. – Все-таки в Круге живем. Можно подумать, ты сам в его положении вел бы себя иначе.
– Возможно. Но мне, вообще говоря, просто повезло, – хмыкнул Карл. Андерс в недоумении сдвинул брови, не желая верить, что услышал это от человека, которого считал очень неглупым, и тот, безрадостно усмехнувшись, пояснил: – Не в том смысле, что попал в Круг, не надо смотреть на меня, как на ходячее оскорбление здравому смыслу. Повезло, что мне случилось родиться одним из тех людей, для которых Круг смог стать… вполне приемлемым вариантом. Не во всем, правда, – пожал плечами он и, выпростав ногу из ботинка, легонько погладил андерсову лодыжку ступней.
– Круг не может быть «приемлемым вариантом», – резко оборвал его Андерс, нисколько не умиротворенный этой осторожной лаской. Карл ничем не заслужил его грубости, но слышать подобное было все равно что ножом по сердцу. Он ведь уже почти начал ему доверять...
– Видишь ли, я люблю книги, – почти смущенно признался Карл, успокаивающе коснувшись его плеча. – Действительно люблю, они меня с самого детства завораживали. Только родился я в глухой деревушке между Ансбургом и Старкхэвеном, и книг там было всего ничего – томик Песни Света у нашей преподобной матери, три жития святых, хранившихся в местной церквушке, да малый травник, который у самой старой деревенской бабки на чердаке валялся. Ну, пока я его не спер.
– Ты – и спер? – поразился Андерс, почти переставший злиться от удивления. – Ты же такой… такой… – Он запнулся, махнул рукой, не желая обижать Карла приходившими ему в голову определениями, и после секундного раздумья дипломатично закончил: – Такой правильный.
– Ну по сравнению с тобой – да, – рассмеялся Карл и, глянув на него искрившимися весельем глазами, добавил: – С тобой вообще никто не сравнится, я и пытаться не стану. – Оглянувшись на пустовавший храмовничий пост, он ласково провел кончиками пальцев по скуле Андерса и, посерьезнев снова, продолжил: – Ну сам подумай, что меня там ждало? Пока мелкий – ходил бы за скотиной да возился в огороде, потом ковырялся бы в земле с рассвета до заката, а может, пошел бы к кузнецу в подмастерья… Хотя вряд ли, больно я хилый был. И так год за годом до конца не такой уж долгой жизни: от посевной до жатвы по щиколотку в навозе, от жатвы до посевной – по уши в опилках от починки всяких там вил и плугов, чтоб не дай Создатель не припоздать к новому сезону. Даже читать умел бы только по буквам, не лучше чем в детстве.
Андерс с сомнением посмотрел на него, и Карл, поймав его взгляд, покачал головой:
– Если я и преувеличиваю, то ненамного. Двадцать лет прошло, а я ещё помню, как батя меня выдрал, когда поймал с житием святой Агнессы. Не за чтение, конечно, а за то, что гусей упустил, пока разбирал эту занудную муть, но в конечном счете итог вышел бы именно такой. – Он помолчал, задумчиво поглаживая Андерса по колену, и добавил: – Круг Магов и в самом деле не лучшее место на свете, но мне оно подходит. По крайней мере, здесь я могу заниматься своим любимым делом, не убивая всю свою жизнь на добычу пропитания.
– А вот я не могу, – мрачно отозвался Андерс. И коленку убрал – не из показной обиды, а как раз потому, что Круг действительно был далеко не лучшим местом на свете. Если бы вернувшийся на свой пост храмовник заметил карловы поползновения, то им даже разговор не удалось бы закончить. – Я тут свое любимое дело стараниями мэтрессы Винн едва не возненавидел. Это же абсурд: полжизни учить меня помогать людям, а потом запереть в башне, как какую-то бесполезную принцессу. Ну ведь правда смешно, она вчера мне все нервы вымотала, пока я не зачитал ей наизусть пошаговую схему лириумной подпитки при воздействиях четвертого уровня – ну это когда нужно, не отвлекаясь ни на миг, держать довольно сложное заклятие… А на кой демон мне воздействие четвертого уровня, когда в Круге мне самое большее подагру Первому Чародею лечить придется? Ну или рекрута какого-нибудь, который расшибется по дурости… Уровень первый-второй, не больше; да мне и на четвертый собственной маны хватило бы, если не десять раз подряд!
– Тише. – Карл снова положил руку ему на плечо и аккуратно сжал пальцы, а затем вполголоса проговорил: – Ты прав. Для тебя здесь действительно слишком тесно, тебе бы странствующим целителем быть… – Он криво усмехнулся и добавил: – Как раз из-за этого я и не могу согласиться с теми из нас, кто полагает Круг лучшим из возможных вариантов. Да, мне самому здесь вполне удобно и почти хорошо – если забыть о том, как приходится изворачиваться просто для того, чтобы потрахаться – но я видел слишком много людей, измученных и сломанных этой золотой клеткой.
– Церковную пропаганду забыл, – буркнул несколько притихший Андерс, и Карл, помедлив, согласно кивнул, а затем деликатно сменил тему. В конце концов, он вовсе не был жесток и не собирался лишний раз напоминать о том, что ни один из них не мог изменить.
А там, глядишь, дежурному храмовнику надоест подозрительно таращиться на мирно беседовавших о чем-то заумном магов, он отвернется – и тогда можно будет снова залезть собеседнику под мантию и заняться вещами более приятными.
Дразнить храмовников подобными мелкими непристойностями порой действительно было весело, однако те, кто полагал Андерса легкомысленным повесой, все же были довольно далеки от истины. Конечно, от былой наивной романтичности в нем давно не осталось и следа, но он, как и всякий достаточно взрослый человек, прекрасно понимал, что отношения между людьми не сводились к одному только сексу. И что обижать женщин всякий раз выходило себе дороже, сколько бы лет ни было этим самым женщинам. Никакая харизма не спасла бы… во всяком случае, Андерс отнюдь не рвался проверять собственное обаяние настолько немилосердными способами.
Так что когда темноглазая красотка Илсе заступила ему дорогу в коридорчике за лазаретом и кокетливо попеняла на то, что он совсем забыл её и её подруг, ему оставалось только увлечь её в ближайшую кладовку и как можно убедительней доказать обратное. Да и какой дурак стал бы от такого увиливать?
Признаться, процесс доказательства не на шутку его увлек. После нескольких недель обжиманий с угловатым и жестким на ощупь Карлом округлая, мягкая девичья фигурка в руках пьянила новизной, как в первый раз. И очень хотелось не ударить в грязь лицом и не посрамить репутации самого обаятельного парня Кинлоха… Скрипа открывшейся за его спиной двери Андерс даже не услышал. Стыдно признаться, но неладное он почуял лишь после того, как в его руках вдруг напряглась – слишком резко и совершенно неправильно – блаженно стонавшая за секунду до этого Илсе.
– Вы бы ещё погромче шумели, идиоты малолетние! – с нескрываемым раздражением сообщили его затылку, и Андерс, узнав голос с первого же слова, с трудом совладал с малодушным желанием отмолчаться. Собравшись с духом, он осторожно высвободился из рук встревоженно хмурившейся девушки и решительно развернулся к стоявшему в дверях Карлу.
– Ревновать будешь? – почти враждебно осведомился Андерс и, подумав, на всякий случай прикрыл Илсе плечом. Карл вроде бы и не злился, но все равно женщин положено было защищать. По крайней мере, в книгах писали именно так… хотя вот мэтресса Винн преотлично могла защитить себя и без чужой помощи. Или та старшая чародейка, которая была наставницей у стихийщиков.
– Зачем? – неподдельно изумился Карл, и искренность его недоумения совершенно сбила Андерса с толку. Он-то готовился отстаивать свое право на выбор возлюбленных и успел придумать уже целых два с половиной аргумента в защиту своей позиции…
– Ну… так же положено… – неуверенно проговорил он. Илсе тем временем застегнула сползший на сторону ворот мантии, небрежно чмокнула его в шею и, по-девчачьи высокомерно фыркнув на уступившего ей дорогу Карла, выскочила в коридор. – В книгах пишут…
– Это в тех книгах, которые про любовь? – несколько погрустнев, уточнил Карл. Андерс кивнул, и он безрадостно хмыкнул: – Мы же в Круге, Андерс. Тут с любовью плоховато.
– Почему это? – переспросил нихрена не понимавший Андерс. – Нет, ну понятно, что запрещено, но когда это кому-то мешало?
Карл вздохнул, оглянулся на проходившего мимо храмовника, который посмотрел на торчавших в дверях кладовки магов не то чтобы с откровенным подозрением, но все же отнюдь не одобрительно – и двинулся прочь, жестом поманив Андерса за собой.
– Запретить тебе полюбить, конечно, никто не может, – не глядя на него, негромко проговорил Карл. – Но все же… Здесь, в Круге, не стоит к кому-то привязываться. Это слишком трудно скрыть, а храмовники будут только рады воспользоваться твоей слабостью.
– Это как же? – пренебрежительно фыркнул Андерс. Романтиком он вовсе не был, но отвратить его от сколь угодно мимолетного увлечения одними только воспитательными речами было невозможно. Скорее наоборот: выслушав очередную проповедь, он из принципа затащил бы первую попавшуюся даму сердца в кладовку и выпустил бы её лишь после того, как они перепробовали все известные способы доставить друг другу удовольствие.
– Как угодно, – опустив взгляд, без выражения ответил Карл. – Могут наказывать за мельчайший проступок, могут отослать кого-то из вас в другой Круг, запретив переписку, могут не допустить к Истязаниям… с закономерным итогом. – Андерс невольно передернулся, и Карл тут же умолк, а затем, невесело усмехнувшись, покачал головой: – Фантазия человеческая безгранична, в отличие от милосердия.
– Да ладно, ты преувеличиваешь, – без особой уверенности проговорил Андерс. – Не звери же они…
Карл молча пожал плечами и после долгой паузы, когда Андерс уже почти решил, что не дождется ответа, отстраненно полюбопытствовал:
– Хочешь проверить?.. – Теперь наступил андерсов черед отмалчиваться, и Карл с глубоким вздохом продолжил: – Я не говорю, что нужно становиться бесчувственным ублюдком. К тому же это, в общем-то, невозможно, если не брать в расчет ритуал Усмирения. Просто… любовь – это не та игра, которую может позволить себе маг, и неважно даже, отступник он или принадлежит одному из Кругов.
– Что же теперь, и не трахаться ни с кем, что ли? – Какое-то тягостное чувство сжало Андерсу горло, мешая дышать, и даже возмущение у него получилось каким-то неубедительным, будто вполсилы. Не то чтобы он так горел желанием завести себе какую-то там любовь; в конце концов, ему до сих пор казалась дикой мысль о том, чтобы отказаться от всех девушек Тедаса ради какой-то одной – но его лишили даже возможности однажды сделать этот выбор.
– Почему? – озадаченно переспросил Карл. От удивления он даже слегка оживился, и Андерс, успевший устыдиться откровенно глупого вопроса, почти перестал жалеть о том, что его задал. – Можно, если не попадаться, формально-то это тоже запрещено. Но ведь в жизни у мага не так уж много радостей, а в Кинлохе в этом смысле не так уж плохо – пока не нарушаешь правил напоказ, особо угнетать не станут.
– Ты кому это рассказываешь? – саркастично осведомился все ещё предававшийся мрачным раздумьям Андерс. Улыбнувшись ему вместо извинения, Карл ласково коснулся его руки, и Андерс ядовито хмыкнул, неохотно признав его правоту. Думать обо всякой дряни, которую он пока не имел сил изменить, не хотелось, и он кивком указал товарищу на коридор, ведущий к дальним кладовым.
Кое-что изменить он все-таки мог. К примеру, избавить Карла от вот этой чудовищно правильной аккуратности облика: пара засосов под краем воротника была бы очень ему к лицу.
Пожалуй, напрасно Андерс столько лет пренебрегал целой половиной рода человеческого – и теперь он, торопясь наверстать упущенное, таскался к Карлу при любом удобном и даже неудобном случае. Заодно узнал много полезного и интересного: как прикрывать ладонью мимолетную ласку так, чтобы со стороны та выглядела каким-нибудь вполне обыденным жестом; что расстегивать надо не всю мантию целиком, а всего один-два крючка – только чтобы пролезла ладонь… И ещё ему ужасно льстило, что Карл, такой правильный, рассудительный и спокойный, смотрел на него с неподдельным восхищением и явно считал его упрямство не детской непонятливостью, а свидетельством силы духа и несгибаемой воли. Андерс даже решил, что, пожалуй, тоже в него немножко влюблен. Несильно, как только и можно было в Круге.
Вот только одних лишь приличных, допустимых в общественных местах ласк ему не хватало, а возможность уединиться, несмотря на все его старания и многолетний опыт сокрытия своих проказ от церковных надзирателей, выпадала им с Карлом куда реже, чем хотелось бы. И даже тогда все выходило как-то одинаково: жарко, нервно и второпях, чтобы не дай Создатель никто не успел заподозрить неладное. Нет, подставлять Карла Андерс совсем не хотел и вполне понимал обоснованность некоторых технических моментов, которые слегка осложняли их мужские развлечения, но чем дальше, тем меньше ему нравилась необходимость ограничивать себя в воплощении своих маленьких желаний.
На самом деле это было чудовищно глупо, но ему то и дело вспоминались сценки из гердиных любовных романов. Тех самых, где пылкая страсть сменялась неспешной, трепетной нежностью, где изящные героини, а порой и мужественные герои безмятежно млели, наслаждаясь прикосновением обнаженных тел возлюбленных… А ведь он, даже избавившись от последних пробелов в своем интимном образовании, ещё ни разу не видел Карла совсем голым! Не говоря уже о чем-то большем, вроде возможности поспать у него под боком.
И от этого его гнев, затаившийся в глубине души и привычный, как пропитавший весь Кинлох запах пыльного пергамента, разгорался ещё жарче.
– Ну вот, опять даже дух перевести не дал, – как и десятки раз до того, обиженно пробурчал Андерс, выбираясь из малого книгохранилища. Может быть, ему ещё и пообниматься хотелось или, скажем, помурлыкать Карлу в шею, вдыхая терпкий запах разгоряченного его ласками тела – но тот лишь устало вздохнул и в который раз принялся объяснять, насколько опасны могли быть подобные задержки. Андерс, вовсе не жаждавший напоминаний о тяготах мажеской жизни, лишь раздраженно отмахнулся, одернул ворот мантии и, изобразив на лице самое безразличное, почти скучающее выражение, вышел в читальный зал.
И замер, напоровшись, словно на нож, на взгляд стоявшего возле противоположной двери Хоука.
…до этого мгновения Андерс полагал, что выражения вроде «взглянуть в глаза собственной смерти» были не более чем поэтической метафорой, художественным преувеличением. Вернее, он, предпочитавший обычно литературу менее пафосную, и вовсе о подобном не задумывался.
Но это и впрямь была его смерть.
И эта смерть видела всё: его растерянность, его испуг, растрепанные, выбившиеся из разворошенного хвоста пряди, криво застегнутый крючок, крохотное пятнышко засоса под съехавшим воротником, который он попросту забыл одернуть. Каждый жест, каждое прикосновение – в настоящем и, быть может, даже в прошлом. То, как горели его уши от ласкового карлова шепота; как он, злясь на собственное смущение, огрызался и кусал ладонь, без нужды, просто из предосторожности зажимавшую ему рот…
А потом все вдруг прекратилось –и дрожавший, словно загнанная лисица, Андерс понял, что он опять остался один, насколько это было вообще возможно в библиотеке, до краев наполненной эхом чужих голосов.
И что во время следующей их ссоры Гаррет его, наверно, все-таки убьет.
До самого отбоя Андерс шатался по верхним этажам, на которые обычно старался не соваться: девчонки там, конечно, были постарше и в большинстве своем пофигуристей, но количество торчавших чуть не на каждом углу храмовников сводило на нет все великолепие этой закономерности. Ему отчаянно не хотелось попадаться Хоуку на глаза. Трусом он себя никогда не считал, да и другие если и попрекали его, то как раз излишней смелостью – но теперь ему было попросту страшно возвращаться в общую спальню. Наверно, даже прыгнуть с обрыва на голые камни или подняться на сколоченную специально для него виселицу и то было бы проще.
Он ведь даже не понял, что именно привело Гаррета в такую ярость. Андерс и слова-то сказать не успел, не говоря уже о том, чтобы снова пнуть его по какой-нибудь больной мозоли. И все же к страху перед очевидным хоуковым бешенством примешивалось чувство вины: при всей неукротимости своего нрава тот вовсе не был склонен злиться из-за пустяков.
Выходит, Андерс и впрямь умудрился сотворить что-то совсем неправильное.
После того, как в коридорах начали тушить лампы, оттягивать возвращение в спальню стало уже невозможно. Андерс задумался было о том, чтобы отправиться ночевать в подземелья, благо тамошние кладовые он знал наизусть – и тут же преисполнился острого отвращения к самому себе. Совершенно несвойственное ему чувство мгновенно превратилось в нечто, почти похожее на гнев, и к комнатам старших учеников Андерс направился в состоянии духа, уже вполне подходившем для боя.
Хоук уже спал. Конечно, он, правильный маг до мозга костей, явился в спальню задолго до отбоя, и в этом не было ровным счетом ничего удивительного. Андерсово самомнение было вовсе не настолько велико, чтобы счесть, будто Гаррет стал бы менять из-за него свои привычки. Заметив чересчур пристальный взор Андерса, копошившийся в своем сундуке Финн подошел к нему и шепотом пояснил, что Хоуку назначили какой-то экзамен на следующее утро. Андерс понимающе покивал и тоже постарался не шуметь, собираясь ко сну. И все же при взгляде на затылок отвернувшегося к стенке Гаррета что-то у него внутри начинало тревожно подрагивать.
Однако его опасения вновь оказались беспочвенными. На свой экзамен Хоук отправился, кажется, ещё до рассвета, не воспользовавшись возможностью наказать провинившегося чем-то приятеля хотя бы слишком ранней побудкой, и Андерс, почти с тоской осознав, что объяснение откладывалось, отправился к своей наставнице. На тренировке у мэтра Торрина им тоже было не до разговоров; Гаррет, вопреки обыкновению, ушел сразу после её окончания, не дождавшись финального «господа ученики, вы свободны» – и у Андерса опять засосало под ложечкой. Наверно, он даже не побрезговал бы извиниться, вот только совершенно не понимал, за что.
Лезть к уединившемуся с книгой Хоуку и в лучшие-то дни было развлечением для самоубийц, но Андерса это, конечно же, никогда не смущало. Тот все равно не стал бы швыряться фаерболами в жилых помещениях, а остроты его языка Андерс не боялся. Скорее напротив, она пробуждала в нем тот самый азарт, который уже не могли разжечь приевшиеся мальчишеские проделки. Всего пара-тройка насмешливых фраз – и с Гаррета слетало это омерзительное бесстрастие, от которого Андерсу становилось так погано на душе, и скучный, серый заучка превращался в ту самую злоязыкую ехидну, которую он когда-то от души ненавидел. Сейчас же… Хоук по-прежнему мог в считанные минуты довести его до белого каления, но это все равно было много лучше, чем тихие, гадостно пристойные разговоры прочих магов.
Вот и теперь Андерс, совершенно измученный глухой, неотступной тревогой, плюнул на невовремя подавший голос здравый смысл и, плюхнувшись на кровать рядом с Гарретом, привычно съязвил насчет его выбора литературы. Однако тот, вопреки его ожиданиям, не ответил на колкость ни саркастичной репликой, ни стремительным, убийственным ударом вроде тех, от которых Андерсу и на тренировках-то не всегда успевал увернуться. А теперь, в ограниченном пространстве и в неудобной позе, и подавно не успел бы.
Строго говоря, Хоук на него даже не посмотрел, будто Андерса там вообще не было. Просто перевернул страницу, словно не чувствуя сверлившего его взгляда, и продолжил что-то записывать на лежавшем у колена листке.
Что-то явно было неладно, и в животе у Андерса опять начала скручиваться тугая пружина напряжения.
Через полчаса у него исчезли последние сомнения в том, что Гаррет игнорировал его вовсе не случайно, и его смятение постепенно начало переплавляться в злость. Хоук не реагировал на него так откровенно, что это само по себе было почти оскорблением, и неведомая андерсова вина вовсе его не оправдывала.
– Ну блять, что ты тут сидишь, как замороженный? – Не выдержав этого издевательства, Андерс вскочил на ноги и сильно толкнул Хоука в плечо, готовясь заслуженно схлопотать по морде. Демонстративно детский жест в некотором смысле низводил собеседника до уровня несмышленого ребенка, и столь явного пренебрежения Гаррет ему точно не спустил бы.
Вот теперь Хоук на него хотя бы посмотрел. Андерс нервно сглотнул, вмиг раскаявшись в своем порыве, однако Гаррет не попытался даже встать с кровати, не говоря уже о том, чтобы замахнуться. И только спросил – ледяным тоном, в котором явственно слышалось, что его нисколько не интересовал ответ:
– Что вам от меня надо, старший ученик Андерс?
Мва-ха-ха.
Рискнуть?..Схема заклятия была несуразная совершенно.
Андерс разглядывал её не меньше получаса и то и дело натыкался на все новые и новые ошибки – настолько очевидные, что их заметил бы любой мало-мальски сведущий в теории магии человек. Как вообще могла подобная нелепость оказаться в шкафу с литературой по основам целительства? Не то чтобы Андерс так радел за образование своих товарищей по несчастью, но это было попросту возмутительно. Он нахмурился и принялся вертеть наугад взятый с полки том то так, то этак, надеясь все же увидеть в схеме хоть какой-то смысл… и вдруг замер, обнаружив, что все это время держал её вверх ногами.
Андерс устало вздохнул и, захлопнув книгу, уронил голову на скрещенные поверх обложки руки.
Вообще говоря, девственником он уже много лет как не был и прекрасно разбирался, что там к чему. И, понятное дело, знал о том, что мужчины могли спать не только с женщинами – особенно в Круге или, например, в армии. Просто раньше это было не более чем абстрактным знанием, которое не имело совершенно никакого отношения к нему самому… а уж к Хоуку и подавно. Честно говоря, Андерс даже в злосчастную историю с храмовничьими рекрутами как-то не очень верил, даром что то самое хоуково признание определенно не было пустой брехней. Явно небезосновательный гнев Рыцарь-Командора тоже был довольно убедительным доводом, однако Гаррет и секс все равно казались Андерсу вещами несовместными.
…Правда, как раз секса у них с Хоуком так и не было. Хотя на простую дружескую взаимопомощь, как у Гумберта с Кинноном, которых Андерс как-то раз застукал в купальне, случившееся было совсем не похоже. Как и на попытку заменить неизбежный финал очередной стычки чем-нибудь менее травматичным, чем обычная драка. Слишком горячо и искренне, слишком… по-настоящему. У Андерса до сих пор ныли зацелованные губы, и никак не удавалось отделаться от мысли, что Гаррет, в отличие от него, очень хорошо понимал, чего именно хочет.
Даже слишком хорошо – для человека, который вроде как не сумел совладать с собственной яростью.
И, пожалуй, Андерс ему все-таки завидовал, потому что сам он не понимал ровным счетом ничего. Ни того, почему вместо удара в морду получил поцелуй; ни собственной внезапной жажды, совершенно затмившей голос здравого смысла, который и без того звучал слишком редко; ни того, почему Хоук ушел, даже не попытавшись получить свое. Уж в ответной услуге Андерс ему всяко не отказал бы, Гаррет не мог этого не понимать… да, по правде сказать, он тогда на что угодно согласился бы. И он все ещё немного жалел, что дело не зашло дальше поцелуев и обычной дрочки.
Пока же будущее пребывало в состоянии до крайности неопределенном. Проще говоря, Андерс понятия не имел, что ему делать. Что-то подсказывало ему, что его обычные отговорки для девчонок на Гаррета не произведут ровным счетом никакого впечатления. В лучшем случае Андерсу придется не один месяц выслушивать его насмешки, в худшем же… О худшем он и думать не хотел. Настоящая, всерьезная вражда с Хоуком ничем хорошим – или хотя бы поправимым – закончиться не могла.
Хотя пока он не был уверен даже в том, а хотелось ли ему… отговариваться.
– Тебе чем-нибудь помочь? – негромко поинтересовался кто-то у него за плечом, и Андерс, торопливо раскрыв книгу на прежнем месте, сделал вид, что полностью поглощен чтением. Нет, в самом деле, он даже название того заклятия наконец нашел.
– Нет, спасибо, – не поднимая головы, ответил он и, осторожно покосившись на маячившую рядом фигуру в поношенной мантии полноправного мага, на всякий случай добавил: – Я просто… э-э-э… провожу исследование насчет… альтернативных форм реализации инстинкта размножения, да.
И ведь почти не погрешил против истины, хха.
– И впрямь весьма любопытная тема, – степенно согласился его собеседник, и Андерс слегка расслабился, поняв, что наспех придуманная отговорка не вызвала лишних подозрений. Однако стоявший рядом с его столом маг отчего-то не спешил уходить, и затянувшаяся пауза заставила Андерса насторожиться снова. Он принялся поспешно придумывать ещё пару-тройку уважительных причин оставить его в покое, но тут маг задумчиво хмыкнул и каким-то странным, лукаво-дружелюбным тоном спросил: – Тебе ещё нужно искать… хм… экспериментальный материал для твоего проекта или у тебя уже есть?
Андерс, старательно изображавший погруженного в глубокие раздумья мудреца, машинально кивнул и своим лучшим «не от мира сего» голосом пробормотал:
– Да-да, конечно, минуточку… – Он оборвал фразу на полуслове, неожиданно осознав, что именно услышал, и стремительно развернулся, чуть не упав с жалобно скрипнувшего стула: – Что?..
Молодой мужчина с короткой светлой бородкой и бляхой младшего библиотекаря у пояса мягко улыбнулся и негромко уточнил:
– Твоё… исследование носит практический характер или ты пока просто любопытствуешь?
Андерс озадаченно сдвинул брови и уставился на него, пытаясь понять, не примерещился ли ему фривольный подтекст. А ведь он, грешным делом, думал, что после общения с заучкой Гарретом выучился щелкать подобные словесные выкрутасы, словно белка орехи! Впрочем, если подобное ляпнул бы сам Хоук, то никаких вопросов у него и не возникло бы, но не мог же вот этот, взрослый и до ужаса приличный маг, именно это иметь в виду!
Так и не получивший ответа библиотекарь чуть слышно вздохнул и, снова улыбнувшись, проговорил:
– Если что, можешь в любой момент обратиться ко мне за консультацией.
– В том числе и практического толка? – рискнул Андерс, ещё не вполне уверенный в том, что действительно понял все правильно.
– Разберемся по ситуации, – неопределенно отозвался тот, но его улыбка, до этого момента скорее вежливая, чем дружелюбная, стала по-настоящему теплой, и в ней мелькнуло что-то озорное: – Но пока не вижу к этому никаких препятствий. – Он чуть помедлил, вопросительно глядя на Андерса и, опять не дождавшись никакой реакции, добавил: – Меня зовут Карл. Хотя если захочешь найти меня не в библиотеке, спрашивай лучше мага Теклу, Карл не такое уж редкое имя.
– Ты новенький, да? – не придумав ничего поумнее, полюбопытствовал Андерс. – Я тут тебя раньше не видел.
– Ты просто внимания не обращал, – проговорил Карл – таким тоном, будто не видел в этом ничего удивительного или тем более обидного. – А вообще я уже почти три года в Кинлохе.
– А я Андерс, – представился тот, несколько смутившись. Кинлох, конечно, был не самым маленьким из Кругов Магов, и знать всех его обитателей по именам было попросту невозможно, однако ему все равно стало неловко. Умудриться даже не заметить одного из тех, с кем сталкивался едва ли не каждый день – это было уже как-то совсем не по-людски.
– Я знаю, – снова улыбнулся Карл – как будто бы точно так же, но теперь он отчего-то выглядел лет на десять моложе, едва ли не андерсовым ровесником. – Кто же не знает главного бунтаря всех четырнадцати Кругов Тедаса? – Мягкая насмешка, отчетливо слышавшаяся в его голосе, казалась совершенно необидной. И вообще куда больше походила на деликатный комплимент.
– Ну прямо всех четырнадцати, – ошарашенно пробормотал Андерс. К тому, что его знал весь Кинлох, он уже привык, но о чем-то большем даже не задумывался. Он ведь все-таки был реалистом и прекрасно знал, что легенды, которые расходились потом по всему Тедасу, складывали только о мертвых героях.
Карл снова улыбнулся, с симпатией глядя на него, и с некоторым сожалением проговорил:
– Нам уже пора закрывать библиотеку. Записать этот том на тебя, или ты его оставишь?
Толстенная заумная книжища могла бы стать прекрасным способом выиграть ещё немного времени на размышление. Андерсу совершенно не хотелось опять поссориться с Хоуком, вот только он отнюдь не был уверен, что сумеет удержать язык за зубами. Этим безусловно полезным навыком он и так владел из рук вон плохо и теперь попросту боялся окончательно испортить все каким-нибудь неосторожным словом.
Успел ведь уже ударить по больному, даже не поняв, что именно сделал.
Карл негромко кашлянул, напоминая о своем присутствии, и Андерс, тяжело вздохнув, решительно отодвинул старинный трактат. Ещё не хватало ему за книжками прятаться, мужчина он или нет, в конце концов?
Он и сам толком не знал, что ожидал увидеть по возвращении в спальню. Голого Хоука, валяющегося на его койке с непринужденностью матерого кота – и по-кошачьи же возмущенного тем, что его законная человечья грелка шлялась демоны знают где до самого отбоя. Одетого Хоука с файерболом наперевес, намеревающегося самыми жесткими средствами разъяснить ему важность принципа «вначале думай, потом говори». Надменного и язвительного Хоука со взглядом настолько холодным, что слова извинений вмиг примерзнут к языку и ему останется только терзаться чувством вины, не имея никакой возможности облегчить её хотя бы отчасти. Картины одна другой абсурдней возникали перед мысленным взором Андерса, и к тому моменту, когда он наконец переступил порог, его чуть не трясло от боевого возбуждения, смешанного с каким-то суеверным ужасом.
Однако сидевший за одним из учебных столов Гаррет всего лишь коротко кивнул ему, не столько приветствуя, сколько отмечая его появление, и снова уткнулся в свою книгу. Растерявшийся на миг Андерс озадаченно уставился на него и, не дождавшись никакой иной реакции, вздохнул с облегчением. Пошатнувшаяся было картина мира, в которой Хоук был занудой-книжником, скучным и предсказуемым, вновь обрела устойчивость.
И нет, Андерс вовсе не был разочарован. Совсем ни капельки.
Правда, потом, уже устроившись под одеялом, он вдруг вспомнил, что зараза Хоук был все-таки тварью на редкость методичной и последовательной. И то, что тот не пожелал торжественно уведомить о своих планах на него всю спальню – чего, впрочем, Андерс и не потерпел бы – отнюдь не означало, что этих планов не было вовсе. Излишней скромностью Гаррет тоже не страдал и, будь у него такое желание, не постеснялся бы воспользоваться темнотой и залезть к нему под одеяло. Опасаться ему было нечего: стукачей в их комнате никогда не водилось, да и вообще дураков тут не было – на Хоука стучать.
Первые несколько минут после отбоя Андерс лежал, натянув одеяло до самого подбородка, и нервно прислушивался к ночной тишине, ожидая вот-вот услышать звук приближающихся шагов. Однако прошедший день измотал его настолько, что он попросту не дотерпел до этого знаменательного момента – так и заснул, развернувшись ухом в сторону гарретовой койки. Даже не успел решить, обнимет ли он явившегося за добавкой Хоука или пинком отправит его на пол.
Проверить это экспериментально Андерсу тоже не удалось: проснулся он, как и засыпал, в гордом одиночестве. И когда он совсем не вовремя сунулся под руку Хоуку в купальне, тот, растрепанный и сонный, глянул на него с той самой до боли знакомой, беспримесной досадой, которая яснее ясного говорила, что на продолжение порочных развлечений Андерс рассчитывал зря.
И он, поразмыслив, даже сумел почти не расстроиться.
Однако утихомирить уже разбуженное любопытство было далеко не так просто. Требовать объяснений от Гаррета Андерс не решался: от одних лишь воспоминаний о случившемся его охватывал сумасшедший сладкий жар, вот только он всякий раз тесно переплетался с горечью вины и муторным привкусом страха. В последний раз Андерс испытывал нечто подобное очень давно, ещё в далекой юности, при взгляде на пациента, помочь которому он был явно не в силах. Потом-то он, конечно, научился не теряться при виде хлеставшей из порванных артерий крови, не бояться мыслей о том, что не имеет права на ошибку, и не сгибаться под грузом ответственности за чужую жизнь… А вот теперь снова цепенел, охваченный давно забытым, казалось бы, чувством.
Решить проблему собственного невежества привычными средствами Андерсу тоже не удавалось. Он пытался прислушиваться к разговорам соседей – тем самым, которые велись вполголоса в самых укромных уголках башни – но они только запутывали все ещё больше. Кого-то из младших, особенно тех, что посмазливее, ввергала в панический ужас одна лишь мысль о том, что какой-нибудь храмовник не слишком строгого нрава мог положить на них глаз. А кое-кто, напротив, со всем пылом юности мечтал о том, чтобы наставник наконец соизволил заметить, что некоторые из его учеников давно выросли.
Церковные книги, само собой, строго осуждали любой разврат, каковым считалась любовь вне брака, а браком могли быть соединены только мужчина и женщина, причем ни один из них не должен был являться магом. Андерс какое-то время повозмущался по поводу этой несправедливости, потом поржал, представив, как выглядела бы свадьба парочки равновеликих зануд вроде чародеек Винн и Инесс, а затем снова взялся за изыскания. Однако медицинские трактаты рассматривали интересовавший его вопрос слишком узко, к тому же ради этих мимолетных упоминаний нужно было перелопатить горы постороннего материала. Толковой эротической литературы в библиотеке Кинлоха, понятное дело, не было, а припрятанные по углам любовные романы Андерс не считал источниками достоверной информации даже в куда более наивном возрасте. Он до сих пор забыть не мог, как Гаррет в полчаса доказал ему, что описанное в «Вороне и Розах» было технически неосуществимо – и, следовательно, его тогдашнее огорчение было совершенно безосновательным.
К пойманному на слове Карлу Андерс тоже приставал со всякими неприличными вопросами, но того, кажется, попросту забавляло его упорство в «теоретических исследованиях». Впрочем, Карл и впрямь никогда не отказывал ему в помощи и даже поделился парой томов из собственной потайной коллекции – вот только те в первый момент показались Андерсу всего лишь плохо прикрытой издевкой. В них подробнейшим образом излагались возможные последствия «неприродных» интимных контактов, включавшие в себя длинный список разнообразных ужасов, самым безобидным из которых было растяжение мышц анального сфинктера. Однако Карла его возмущение изумило до глубины души, а потом он, отсмеявшись, сообщил, что ничего такого не случится, если действовать правильно – и предложил считать так дорого доставшиеся Андерсу сведения инструкцией о том, как делать не надо.
Андерс со злости грохнул обеими книгами об стол, обозвал Карла неприличными словами, одним из которых неожиданно для него самого оказалось «ну ты прям как Хоук!», и вылетел в коридор, лишь потом осознав, что сорвавшаяся с языка фраза была отнюдь не случайной. Кое в чем Гаррет с Карлом и впрямь были похожи: они оба до крайности редко снисходили до того, чтобы ответить на его вопрос прямо. И ещё им обоим почти никогда не изменяло чувство юмора – правда, опознать таковое у Хоука надо было ещё уметь, а вот с Карлом дело здорово упрощала его выразительная мимика. Во всем прочем они различались, как день и ночь, и Андерс, против воли очарованный этим контрастом, никак не мог перестать их сравнивать.
Хоук был суров и резок, он безо всякой жалости отвечал колкостью на колкость, и Андерс, ещё только открывая рот, уже готовился к следующему его выпаду. Карл, напротив, даже в минуту гнева не позволял себе ответить ударом на удар; порой он почти ощутимо замирал, подбирая как можно более деликатную формулировку, чтобы не задеть самого Андерса – и снежный ком взаимных обид таял, не успев появиться. А самому Андерсу вдруг становилось стыдно, что он вынудил хорошего человека так стараться ради его спокойствия.
Ровная, вежливая манера общения, свойственная всем без исключения магам Круга – кроме разве что детей и самого Андерса – поначалу вводила его в заблуждение, и только через месяц он начал осознавать чудовищную разницу между хладнокровием и сдержанностью Хоука и от природы мирным нравом Карла. Таким же обманчивым сходством обернулась и привычка вначале думать, а затем делать: разум Гаррета даже в мелочах напоминал отточенное оружие в руках воина, тогда как Карл смахивал скорее на мастера-ювелира, уверенного, но осторожного и точного.
А вот внешне они походили друг на друга не больше, чем один мужчина-книжник мог бы походить на другого – оба стройные и довольно крепкие, но без свойственной воинам или крестьянам тяжеловесности. Карл был выше, но худощавей и заметно уже в плечах, его темно-русые, с рыжинкой волосы были коротко подстрижены. А вороной хоуков хвост дорос уже почти до лопаток и выглядел бы почти бунтарски, если бы из него выбивалась хотя бы одна, самая тоненькая прядь – но Гаррет завязывал его с такой нечеловеческой аккуратностью, что из его прически не торчало ни единого волоса. Черты лица у Карла тоже были довольно правильные, но без той почти хищной резкости, которую только подчеркивала хоукова небрежность в бритье. Андерс даже подозревал, что свою короткую, пшеничного цвета бороду Карл отрастил лишь потому, что стеснялся безвольного, почти по-детски округлого подбородка.
Но главное – глаза у Карла были совсем другие. Того же янтарного оттенка, что и у Гаррета, но куда темнее – не желтые, а карие, цвета осенних каштанов. Даже самый внимательный его взгляд нервировал Андерса куда меньше, чем обычный равнодушно-любопытствующий взор Хоука, но большую часть времени Карл и вовсе смотрел на него с ровным доброжелательным интересом. И в качестве источника всякой потенциально рискованной информации он подходил куда лучше. Его можно было теребить, дергать, лезть к нему в неудобное время и задавать провокационные вопросы, не боясь, что дело зайдет слишком далеко. К тому же он, уже совсем взрослый и более опытный, обращался с Андерсом как с равным, безо всякой снисходительности. Карла явно забавляла его наивность в некоторых сферах жизни, но Андерсу и в голову не приходило на это обижаться, потому что так же просто и естественно тот признавал его превосходство в иных областях. И даже пару раз попросил его совета, когда надо было разбирать стеллажи со старыми книгами по медицине.
Однако переходить к обещанным практическим консультациям Карл не спешил, словно проверяя, на сколько хватит андерсова терпения. И даже более того, он совершенно игнорировал все тонкие и не очень намеки на то, что пора бы заняться делом, как будто дожидался прямой и недвусмысленной просьбы – но Андерс не то чтобы робел… Просто ему все время казалось, что он ещё недостаточно хорошо все понимает, а положиться на интуицию, как вышло когда-то с девчонками, почему-то мешало воспоминание о том, как уверенно и бережно обнимал его Хоук.
Наверно, Андерс просто заразился от него каким-нибудь дурацким перфекционизмом или, того хуже, чувством ответственности.
Однако отказываться от намерения выяснить нечто, ранее ему неведомое, Андерс все равно не собирался. И даже возможность попасть впросак с каждым днем тревожила его все меньше, потому что требовать от него безупречности Карл явно не собирался. И вообще с ним можно было дурачиться, не заботясь о том, насколько изящной выходит шутка, приставать с откровенно глупыми вопросами и тихонько млеть от восхищенной нежности в его взгляде.
От Хоука-то такого хрен дождешься.
Храмовники, кажется, что-то подозревали: на зачастившего в библиотеку Андерса они косились с нескрываемым подозрением и следили за ним куда внимательней, чем, скажем, на подходах к женскому крылу или к кухне. Там-то сразу было понятно, что ничего хорошего или хотя бы дозволенного главное проклятие Кинлоха не задумывало, и можно было сразу тащить его к чародею-куратору или даже прямо к мэтрессе Винн. А вот в библиотеке… Пару раз Андерс почти пожалел о своей репутации записного оболтуса, которого можно было загнать в читальный зал только розгой. Правда, только «почти»: под взглядами суровых надзирателей было ещё забавней под столом тискать Карла, который очень старался выглядеть при этом строго и непреклонно. Андерс, в свою очередь, вежливо делал вид, что беседовал со старшим товарищем о высоком, и едва сдерживал смех.
Карл, кстати, тоже – и Андерс видел в его понимающем взгляде отражение собственного веселья.
– Ну ты будто по нотам ту байку разыгрываешь, – стонуще выдохнул Карл и поспешно прикрыл лицо преувеличенно усталым жестом, призванным скрыть удавшуюся лишь отчасти попытку сдержать хохот. Андерс, старательно изворачивавшийся, чтобы опробовать тот книжный трюк с поглаживанием объекта соблазнения голой ступней, замер от неожиданности и озадаченно уставился на него.
– Какой ещё байки? – недоуменно переспросил он и, оглянувшись на маячившего за столом храмовника, пересел к Карлу. Вычитанный трюк явно не предназначался для широких, на два фолианта in plano, кинлохских столов, но никто ведь не мешал ему попросту ухватить Карла за коленку. Кажется, старшего мага это только позабавило: его прищур стал ещё лукавей, и он, наклонившись навстречу Андерсу, заговорщицким шепотом ответил:
– Той самой. Которая про не в меру ретивую молодежь.
– Я уже понял, что ты у нас тут самый старый и мудрый, – фыркнул в ответ Андерс, подумал немного и, погладив карлову коленку ещё раз, понастойчивей, решительно велел: – Целиком рассказывай!
– Приходит однажды к целителю старая-престарая бабка, – откинувшись на спинку стула, послушно начал Карл – как и прежде, вполголоса, чтобы не привлекать лишнего внимания. – Тот её осмотрел и говорит: «Бабушка, да вы ж беременны! Как это вы умудрились?», а она рукой махнула да и отвечает: «Ох уж мне эти внуки! Сначала расскажи, потом покажи, потом дай попробовать…»
Андерс растерянно моргнул и, в последний момент зажав рот ладонью, беззвучно заржал… ну, почти беззвучно, заглушить собственный смех полностью ему все-таки не удалось. Он торопливо глянул в сторону храмовничьего поста: стоявший там рыцарь куда-то отлучился, и он, не желая упускать удобный случай, подобрался к Карлу ещё ближе.
– На старую бабку ты все-таки не тянешь, – сообщил он, изнывая от предвкушения, коварного и сладкого, словно молодое вино. – Но в остальном совершенно прав.
И, приняв едва заметную усмешку старшего товарища за разрешение, потянулся к его губам.
Целоваться с бородатым мужчиной оказалось по большей части просто щекотно. Остальное Андерс заметил лишь потом: неторопливую ласковость прикосновений, равно непохожую на девчоночью игривость и требовательный напор Гаррета; то, как умело и аккуратно Карл превращал его неуклюжие из-за спешки порывы в завораживающий узор легких и нежных ласк – и как осторожно, но твердо пресек попытку углубить поцелуй и залезть к нему на колени.
– Ну не здесь же, – с легким укором проговорил он, мягко отстранив недоумевающего Андерса. Однако глаза у Карла при этом сияли каким-то восхитительным нутряным светом, а улыбка не могла быть ничем, кроме приглашения. Андерс, уже не на шутку увлекшийся процессом, протестующе мотнул головой и снова подался к нему, однако лежавшая у него на груди ладонь Карла вдруг стала жестче, помешав ему осуществить свое намерение. Поймав его взгляд, Карл предостерегающе сдвинул брови и выразительно, почти напоказ, покосился на вышедшего из-за шкафов храмовника.
– А где? – злобно зыркнув на ничего не заметившего рыцаря, нетерпеливо поинтересовался Андерс.
– Есть у меня пара вариантов… – лукаво улыбнувшись, многообещающе промурлыкал Карл, покосился на повернувшегося спиной храмовника и каким-то почти непристойным жестом погладил Андерса по шее.
Однако его «не здесь» и «не сейчас» снова растянулись надолго. Андерс, конечно, понимал, что все эти предосторожности были более чем оправданны: устраивать первую «ночь» любви в кладовке, в которую заглядывают каждые пять минут, было попросту глупо. Однако терпение у него уже подходило к концу, и вскоре он готов был пренебречь всеми приготовлениями ради того, чтобы удовлетворить терзавшее его любопытство. Он даже сварил тайком банку заживляющего бальзама, без которого Карл наотрез отказывался лишать его остатков девственности, и потом все время таскал её с собой в надежде на какой-нибудь удачный случай.
Как выяснилось, при необходимости Карл нисколько не уступал в хитроумии более беспокойным обитателям Круга. Когда он накинулся на Андерса с гневными воплями, потрясая у него перед носом разрисованным ещё лет пять тому назад учебником по магии духа, тот попросту оцепенел от неожиданности. И только в последний момент, уже готовясь вывернуться из хватки неожиданно сурового друга, заметил, как тот подмигнул ему и коротко дернул подбородком, веля подыграть. Спохватившись, Андерс изобразил на лице неубедительное, как обычно, смирение и потащился за ним.
– Только не говори мне, что действительно заставишь меня выводить со страниц все посторонние надписи! – в почти непритворном ужасе воскликнул он, когда они очутились в одной из крохотных рабочих комнатушек, располагавшихся позади основных залов библиотеки.
– Вообще говоря, следовало бы сделать именно так, – невозмутимо отозвался Карл, и только лукаво прищуренные глаза выдавали, что это была все-таки шутка. – В конце концов, в Кинлохе не настолько плохо с бумагой, чтобы для упражнений в изобразительном искусстве приходилось использовать старинные тома.
– Не такой уж он старинный, – буркнул Андерс и, демонстративно шмякнув на стол банку со смазкой, улегся на сложенные перед собой руки. Вздрогнув от резкого звука, Карл неопределенно махнул рукой, а когда Андерс и не подумал шевельнуться, добавил вслух:
– Убери пока. Убери, я говорю, к нам сейчас явится кто-нибудь проверять, что мы тут делаем. И даже не один раз, скорее всего. – Он достал из стоявшего в углу шкафчика небольшой флакон с какой-то прозрачной жидкостью и пару тонких кисточек, осторожно раскрыл учебник на пострадавшей больше других странице и, положив его перед обиженно сопевшим Андерсом, примирительно проговорил: – Потерпи чуть-чуть. Минут двадцать, самое большее – полчаса, и они отстанут. И… мне, возможно, придется наговорить тебе немало неприятного. Не обижайся, ладно? Это только для конспирации.
– Ты мне за это ответишь, – смерив его строгим взором, предупредил Андерс и, подкинув на ладони баночку со смазкой, спрятал её в поясной кошель. Карл усмехнулся, оценив явно демонстративный жест и, услышав скрип открывающейся двери, посуровел вновь.
Изобразить для заглянувшего в рабочую комнатку храмовника тоску и обреченное смирение было нетрудно. Не в последнюю очередь из-за того, что Карл, похоже, и впрямь вознамерился заставить его отчистить хотя бы одну книгу из тех, что некогда подверглись дополнительному украшению – а как раз на лекциях по магии духа Андерс скучал ужасно и потому предавался оному занятию с завидным рвением. Ну и ещё ему было очень жалко нарисованного в середине третьей главы тигра: тот получился у него до крайности симпатичным.
К счастью, затягивать с конспиративной деятельностью Карл не стал. Андерс, уже почти задремавший с кисточкой в руках, вздрогнул, когда суровая воспитательная речь вдруг оборвалась на полуслове, а потом вспомнил, ради чего все это затевалось, и в нетерпении уставился на выглядывавшего за дверь приятеля.
– Вроде поверили, – выдохнул Карл, аккуратно закрыл дверь, задвинул щеколду – и обернулся к нему с такой вдохновенной улыбкой, что Андерса как за шкирку сдернуло со стула и швырнуло ему навстречу.
Ладони у Карла были широкие и теплые, и Андерс едва сдержал торжествующий вопль, наконец ощутив их собственной кожей. От былого карлова спокойствия не осталось и следа, и все равно каждое его прикосновение было настолько аккуратным и ласковым, что вмиг разомлевший под его руками Андерс никак не мог решить, нравилась ли ему подобная бережность или раздражала. Он ведь не был ни хрустальной вазой, ни каким-нибудь тощим хрупким эльфиком, но Карл упорно игнорировал и его прерывистый, требовательный шепот, и иные, более прямолинейные попытки намекнуть на то, что действовать можно было и порешительней. И только ласково посмеивался, подшучивая над его нетерпением.
– Не спеши, – прошептал он на ухо Андерсу, почти задевая губами мочку. Тот мотнул головой, пытаясь ускользнуть от бороды, щекотавшей самое чуткое местечко под челюстью, и Карл, тихонько фыркнув, принялся целовать его в шею. Изнемогавший от нетерпения Андерс уже не вздыхал, а чуть слышно взрыкивал, впиваясь пальцами в его плечи – и одно лишь то, что он пока крайне смутно представлял конкретику дальнейших действий, мешало ему вывернуться из рук явно издевавшегося любовника и взяться за дело самому. Нет, кое-что он, конечно, ещё помнил… но теория теорией, а выглядеть в глазах одного из немногих по-настоящему симпатичных ему людей грубияном – или того хуже, неумехой – ему совсем не хотелось.
Щедро смазанные его же бальзамом пальцы, коснувшиеся сфинктера, все равно оказались для него сюрпризом, даром что именно этого он дожидался уже не первый день. Андерс на миг напрягся, и Карл снова принялся нежно целовать его под ухом, так явно стараясь успокоить, что ему стало почти стыдно. Андерс уперся лбом в карлово плечо и, покрепче уцепившись за ворот его мантии, заставил себя расслабиться – а через несколько минут, пообвыкшись, и вовсе вцепился зубами в собственный рукав, чтобы сдержать стон. Орлейские романчики, как оказалось, кое в чем почти не преувеличивали, а продолжавший нежничать Карл явно знал, что именно следовало делать.
Впрочем, опять испытывать андерсово терпение он не собирался – быть может, оттого, что и его собственное явно подходило к концу. В последний момент он все же попытался дать Андерсу ещё один шанс передумать, однако тот, уразумев лишь то, что его опять вознамерились лишить нового опыта, по-звериному рявкнул на мешкавшего любовника, извернулся в его объятиях и, упершись руками в край стола, предельно непристойным жестом выставил напоказ заласканную, отчетливо требовавшую продолжения задницу.
И удовлетворенно усмехнулся, когда позади послышался беспомощный, жадный стон, а в его тело начало вталкиваться нечто куда более объемное и горячее, чем пальцы.
– Не больно? – замерев, с беспокойством поинтересовался Карл, тяжело дышавший ему в загривок.
– Ерунда, – упрямо мотнул головой Андерс и, прислушавшись к своему телу, подтвердил: – Мне от Хоука на тренировках куда крепче достается.
Боль действительно была не сказать чтобы очень сильная, но при этом Андерс чувствовал себя на редкость странно. Там у него болело впервые в жизни, однако ощущение было не столько неприятным, сколько озадачивающим – и это удивление отвлекало его от всего остального едва ли не больше, чем сама боль. Андерс переступил с ноги на ногу, снова попробовал расслабиться, повинуясь ласковому шепоту – и коротко, сладко хныкнул, когда Карл, не выдержав, едва заметно сдвинулся внутри него. А потом его бедра крепко сжали чужие пальцы, и Андерс забыл обо всем, утонув в непривычном привкусе знакомого наслаждения.
И все было бы хорошо, если бы за дверью не послышались знакомые тяжелые шаги, свидетельствовавшие о приближении очередного надзирателя. Карл, тяжело опиравшийся на стол рядом с андерсовым плечом, вздрогнул, поспешно отстранился и, одернув подолы смявшихся мантий, толкнул распластанного на столешнице Андерса на прежнее место. Тот раздраженно зашипел, с размаху плюхнувшись на жесткое сиденье, и смерил сунувшегося в дверь храмовника вполне соответствовавшим ситуации взором. Едва успев прикрыть белесую лужицу на столе одним из приготовленных к «приведению в подобающий вид» томов, Карл развернулся к рыцарю и вежливо заверил его, что старший ученик Андерс не доставил ему никаких хлопот.
Храмовник глянул на взъерошенного и раздраженного Андерса с откровенным сомнением, но затем все-таки кивнул и снова скрылся за дверью. Карл с Андерсом переглянулись – и одновременно, словно сговорившись, согнулись в приступе беззвучного смеха.
Правда, потом Карл все равно заставил его дочистить учебник. Однако оставить тигра все-таки разрешил.
Увы, прикрывать продолжение «практических исследований» повинностью по приведению в порядок испорченных книг удавалось нечасто. В библиотеке всегда было много посетителей, и рабочие комнатки в её дальних залах нередко бывали заняты престарелыми чародеями, которые не желали отвлекаться от своих важных занятий на устроенную молодежью суету или споры взрослых магов. Тут особенно отличился Ульдред: любая дискуссия с его участием почти сразу превращалась в шумную свару, и одного вида его лысого черепа хватало, чтобы разогнать мирных обитателей читального зала по самым дальним углам. И тогда Андерсу, раздраженному невозможностью немедленно получить любовника в свое распоряжение, действительно приходилось сидеть у всех на глазах и исправлять последствия своих и чужих шалостей.
И даже возможность поговорить с Карлом его уже не очень утешала, даром что Андерсу вообще-то нравилось с ним общаться. В конце концов, не так уж много было в Круге людей, которые не начинали со второй же фразы учить его быть правильным магом.
– Рано или поздно он все-таки нарвется, – заметил однажды Карл, проводив взглядом вдохновенно вещавшего о чем-то заумном Ульдреда. Его собеседник, сухонький сутулый старичок, обреченно кивал, даже не пытаясь возразить, и явно изыскивал возможность сбежать. Однако Ульдред, желавший донести свою мысль во всей её полноте, всякий раз ловко перекрывал пути отхода, и пожилому чародею оставалось лишь смириться.
– Ну он хотя бы пытается что-то сделать, – возразил склонившийся над очередным изрисованным томом Андерс. Не то чтобы он испытывал к Ульдреду какую-то симпатию – уж точно не после того, как по его вине неоднократно лишался уже обещанного ему орального секса – но воспоминание о красивых пафосных фразах, которые он в детстве воровал из ульдредовых дневников, требовало отдать тому должное. Сейчас эти выражения уже казались Андерсу не в меру вычурными, но тогда они действительно помогали ему привлечь внимание. – Все-таки в Круге живем. Можно подумать, ты сам в его положении вел бы себя иначе.
– Возможно. Но мне, вообще говоря, просто повезло, – хмыкнул Карл. Андерс в недоумении сдвинул брови, не желая верить, что услышал это от человека, которого считал очень неглупым, и тот, безрадостно усмехнувшись, пояснил: – Не в том смысле, что попал в Круг, не надо смотреть на меня, как на ходячее оскорбление здравому смыслу. Повезло, что мне случилось родиться одним из тех людей, для которых Круг смог стать… вполне приемлемым вариантом. Не во всем, правда, – пожал плечами он и, выпростав ногу из ботинка, легонько погладил андерсову лодыжку ступней.
– Круг не может быть «приемлемым вариантом», – резко оборвал его Андерс, нисколько не умиротворенный этой осторожной лаской. Карл ничем не заслужил его грубости, но слышать подобное было все равно что ножом по сердцу. Он ведь уже почти начал ему доверять...
– Видишь ли, я люблю книги, – почти смущенно признался Карл, успокаивающе коснувшись его плеча. – Действительно люблю, они меня с самого детства завораживали. Только родился я в глухой деревушке между Ансбургом и Старкхэвеном, и книг там было всего ничего – томик Песни Света у нашей преподобной матери, три жития святых, хранившихся в местной церквушке, да малый травник, который у самой старой деревенской бабки на чердаке валялся. Ну, пока я его не спер.
– Ты – и спер? – поразился Андерс, почти переставший злиться от удивления. – Ты же такой… такой… – Он запнулся, махнул рукой, не желая обижать Карла приходившими ему в голову определениями, и после секундного раздумья дипломатично закончил: – Такой правильный.
– Ну по сравнению с тобой – да, – рассмеялся Карл и, глянув на него искрившимися весельем глазами, добавил: – С тобой вообще никто не сравнится, я и пытаться не стану. – Оглянувшись на пустовавший храмовничий пост, он ласково провел кончиками пальцев по скуле Андерса и, посерьезнев снова, продолжил: – Ну сам подумай, что меня там ждало? Пока мелкий – ходил бы за скотиной да возился в огороде, потом ковырялся бы в земле с рассвета до заката, а может, пошел бы к кузнецу в подмастерья… Хотя вряд ли, больно я хилый был. И так год за годом до конца не такой уж долгой жизни: от посевной до жатвы по щиколотку в навозе, от жатвы до посевной – по уши в опилках от починки всяких там вил и плугов, чтоб не дай Создатель не припоздать к новому сезону. Даже читать умел бы только по буквам, не лучше чем в детстве.
Андерс с сомнением посмотрел на него, и Карл, поймав его взгляд, покачал головой:
– Если я и преувеличиваю, то ненамного. Двадцать лет прошло, а я ещё помню, как батя меня выдрал, когда поймал с житием святой Агнессы. Не за чтение, конечно, а за то, что гусей упустил, пока разбирал эту занудную муть, но в конечном счете итог вышел бы именно такой. – Он помолчал, задумчиво поглаживая Андерса по колену, и добавил: – Круг Магов и в самом деле не лучшее место на свете, но мне оно подходит. По крайней мере, здесь я могу заниматься своим любимым делом, не убивая всю свою жизнь на добычу пропитания.
– А вот я не могу, – мрачно отозвался Андерс. И коленку убрал – не из показной обиды, а как раз потому, что Круг действительно был далеко не лучшим местом на свете. Если бы вернувшийся на свой пост храмовник заметил карловы поползновения, то им даже разговор не удалось бы закончить. – Я тут свое любимое дело стараниями мэтрессы Винн едва не возненавидел. Это же абсурд: полжизни учить меня помогать людям, а потом запереть в башне, как какую-то бесполезную принцессу. Ну ведь правда смешно, она вчера мне все нервы вымотала, пока я не зачитал ей наизусть пошаговую схему лириумной подпитки при воздействиях четвертого уровня – ну это когда нужно, не отвлекаясь ни на миг, держать довольно сложное заклятие… А на кой демон мне воздействие четвертого уровня, когда в Круге мне самое большее подагру Первому Чародею лечить придется? Ну или рекрута какого-нибудь, который расшибется по дурости… Уровень первый-второй, не больше; да мне и на четвертый собственной маны хватило бы, если не десять раз подряд!
– Тише. – Карл снова положил руку ему на плечо и аккуратно сжал пальцы, а затем вполголоса проговорил: – Ты прав. Для тебя здесь действительно слишком тесно, тебе бы странствующим целителем быть… – Он криво усмехнулся и добавил: – Как раз из-за этого я и не могу согласиться с теми из нас, кто полагает Круг лучшим из возможных вариантов. Да, мне самому здесь вполне удобно и почти хорошо – если забыть о том, как приходится изворачиваться просто для того, чтобы потрахаться – но я видел слишком много людей, измученных и сломанных этой золотой клеткой.
– Церковную пропаганду забыл, – буркнул несколько притихший Андерс, и Карл, помедлив, согласно кивнул, а затем деликатно сменил тему. В конце концов, он вовсе не был жесток и не собирался лишний раз напоминать о том, что ни один из них не мог изменить.
А там, глядишь, дежурному храмовнику надоест подозрительно таращиться на мирно беседовавших о чем-то заумном магов, он отвернется – и тогда можно будет снова залезть собеседнику под мантию и заняться вещами более приятными.
Дразнить храмовников подобными мелкими непристойностями порой действительно было весело, однако те, кто полагал Андерса легкомысленным повесой, все же были довольно далеки от истины. Конечно, от былой наивной романтичности в нем давно не осталось и следа, но он, как и всякий достаточно взрослый человек, прекрасно понимал, что отношения между людьми не сводились к одному только сексу. И что обижать женщин всякий раз выходило себе дороже, сколько бы лет ни было этим самым женщинам. Никакая харизма не спасла бы… во всяком случае, Андерс отнюдь не рвался проверять собственное обаяние настолько немилосердными способами.
Так что когда темноглазая красотка Илсе заступила ему дорогу в коридорчике за лазаретом и кокетливо попеняла на то, что он совсем забыл её и её подруг, ему оставалось только увлечь её в ближайшую кладовку и как можно убедительней доказать обратное. Да и какой дурак стал бы от такого увиливать?
Признаться, процесс доказательства не на шутку его увлек. После нескольких недель обжиманий с угловатым и жестким на ощупь Карлом округлая, мягкая девичья фигурка в руках пьянила новизной, как в первый раз. И очень хотелось не ударить в грязь лицом и не посрамить репутации самого обаятельного парня Кинлоха… Скрипа открывшейся за его спиной двери Андерс даже не услышал. Стыдно признаться, но неладное он почуял лишь после того, как в его руках вдруг напряглась – слишком резко и совершенно неправильно – блаженно стонавшая за секунду до этого Илсе.
– Вы бы ещё погромче шумели, идиоты малолетние! – с нескрываемым раздражением сообщили его затылку, и Андерс, узнав голос с первого же слова, с трудом совладал с малодушным желанием отмолчаться. Собравшись с духом, он осторожно высвободился из рук встревоженно хмурившейся девушки и решительно развернулся к стоявшему в дверях Карлу.
– Ревновать будешь? – почти враждебно осведомился Андерс и, подумав, на всякий случай прикрыл Илсе плечом. Карл вроде бы и не злился, но все равно женщин положено было защищать. По крайней мере, в книгах писали именно так… хотя вот мэтресса Винн преотлично могла защитить себя и без чужой помощи. Или та старшая чародейка, которая была наставницей у стихийщиков.
– Зачем? – неподдельно изумился Карл, и искренность его недоумения совершенно сбила Андерса с толку. Он-то готовился отстаивать свое право на выбор возлюбленных и успел придумать уже целых два с половиной аргумента в защиту своей позиции…
– Ну… так же положено… – неуверенно проговорил он. Илсе тем временем застегнула сползший на сторону ворот мантии, небрежно чмокнула его в шею и, по-девчачьи высокомерно фыркнув на уступившего ей дорогу Карла, выскочила в коридор. – В книгах пишут…
– Это в тех книгах, которые про любовь? – несколько погрустнев, уточнил Карл. Андерс кивнул, и он безрадостно хмыкнул: – Мы же в Круге, Андерс. Тут с любовью плоховато.
– Почему это? – переспросил нихрена не понимавший Андерс. – Нет, ну понятно, что запрещено, но когда это кому-то мешало?
Карл вздохнул, оглянулся на проходившего мимо храмовника, который посмотрел на торчавших в дверях кладовки магов не то чтобы с откровенным подозрением, но все же отнюдь не одобрительно – и двинулся прочь, жестом поманив Андерса за собой.
– Запретить тебе полюбить, конечно, никто не может, – не глядя на него, негромко проговорил Карл. – Но все же… Здесь, в Круге, не стоит к кому-то привязываться. Это слишком трудно скрыть, а храмовники будут только рады воспользоваться твоей слабостью.
– Это как же? – пренебрежительно фыркнул Андерс. Романтиком он вовсе не был, но отвратить его от сколь угодно мимолетного увлечения одними только воспитательными речами было невозможно. Скорее наоборот: выслушав очередную проповедь, он из принципа затащил бы первую попавшуюся даму сердца в кладовку и выпустил бы её лишь после того, как они перепробовали все известные способы доставить друг другу удовольствие.
– Как угодно, – опустив взгляд, без выражения ответил Карл. – Могут наказывать за мельчайший проступок, могут отослать кого-то из вас в другой Круг, запретив переписку, могут не допустить к Истязаниям… с закономерным итогом. – Андерс невольно передернулся, и Карл тут же умолк, а затем, невесело усмехнувшись, покачал головой: – Фантазия человеческая безгранична, в отличие от милосердия.
– Да ладно, ты преувеличиваешь, – без особой уверенности проговорил Андерс. – Не звери же они…
Карл молча пожал плечами и после долгой паузы, когда Андерс уже почти решил, что не дождется ответа, отстраненно полюбопытствовал:
– Хочешь проверить?.. – Теперь наступил андерсов черед отмалчиваться, и Карл с глубоким вздохом продолжил: – Я не говорю, что нужно становиться бесчувственным ублюдком. К тому же это, в общем-то, невозможно, если не брать в расчет ритуал Усмирения. Просто… любовь – это не та игра, которую может позволить себе маг, и неважно даже, отступник он или принадлежит одному из Кругов.
– Что же теперь, и не трахаться ни с кем, что ли? – Какое-то тягостное чувство сжало Андерсу горло, мешая дышать, и даже возмущение у него получилось каким-то неубедительным, будто вполсилы. Не то чтобы он так горел желанием завести себе какую-то там любовь; в конце концов, ему до сих пор казалась дикой мысль о том, чтобы отказаться от всех девушек Тедаса ради какой-то одной – но его лишили даже возможности однажды сделать этот выбор.
– Почему? – озадаченно переспросил Карл. От удивления он даже слегка оживился, и Андерс, успевший устыдиться откровенно глупого вопроса, почти перестал жалеть о том, что его задал. – Можно, если не попадаться, формально-то это тоже запрещено. Но ведь в жизни у мага не так уж много радостей, а в Кинлохе в этом смысле не так уж плохо – пока не нарушаешь правил напоказ, особо угнетать не станут.
– Ты кому это рассказываешь? – саркастично осведомился все ещё предававшийся мрачным раздумьям Андерс. Улыбнувшись ему вместо извинения, Карл ласково коснулся его руки, и Андерс ядовито хмыкнул, неохотно признав его правоту. Думать обо всякой дряни, которую он пока не имел сил изменить, не хотелось, и он кивком указал товарищу на коридор, ведущий к дальним кладовым.
Кое-что изменить он все-таки мог. К примеру, избавить Карла от вот этой чудовищно правильной аккуратности облика: пара засосов под краем воротника была бы очень ему к лицу.
Пожалуй, напрасно Андерс столько лет пренебрегал целой половиной рода человеческого – и теперь он, торопясь наверстать упущенное, таскался к Карлу при любом удобном и даже неудобном случае. Заодно узнал много полезного и интересного: как прикрывать ладонью мимолетную ласку так, чтобы со стороны та выглядела каким-нибудь вполне обыденным жестом; что расстегивать надо не всю мантию целиком, а всего один-два крючка – только чтобы пролезла ладонь… И ещё ему ужасно льстило, что Карл, такой правильный, рассудительный и спокойный, смотрел на него с неподдельным восхищением и явно считал его упрямство не детской непонятливостью, а свидетельством силы духа и несгибаемой воли. Андерс даже решил, что, пожалуй, тоже в него немножко влюблен. Несильно, как только и можно было в Круге.
Вот только одних лишь приличных, допустимых в общественных местах ласк ему не хватало, а возможность уединиться, несмотря на все его старания и многолетний опыт сокрытия своих проказ от церковных надзирателей, выпадала им с Карлом куда реже, чем хотелось бы. И даже тогда все выходило как-то одинаково: жарко, нервно и второпях, чтобы не дай Создатель никто не успел заподозрить неладное. Нет, подставлять Карла Андерс совсем не хотел и вполне понимал обоснованность некоторых технических моментов, которые слегка осложняли их мужские развлечения, но чем дальше, тем меньше ему нравилась необходимость ограничивать себя в воплощении своих маленьких желаний.
На самом деле это было чудовищно глупо, но ему то и дело вспоминались сценки из гердиных любовных романов. Тех самых, где пылкая страсть сменялась неспешной, трепетной нежностью, где изящные героини, а порой и мужественные герои безмятежно млели, наслаждаясь прикосновением обнаженных тел возлюбленных… А ведь он, даже избавившись от последних пробелов в своем интимном образовании, ещё ни разу не видел Карла совсем голым! Не говоря уже о чем-то большем, вроде возможности поспать у него под боком.
И от этого его гнев, затаившийся в глубине души и привычный, как пропитавший весь Кинлох запах пыльного пергамента, разгорался ещё жарче.
– Ну вот, опять даже дух перевести не дал, – как и десятки раз до того, обиженно пробурчал Андерс, выбираясь из малого книгохранилища. Может быть, ему ещё и пообниматься хотелось или, скажем, помурлыкать Карлу в шею, вдыхая терпкий запах разгоряченного его ласками тела – но тот лишь устало вздохнул и в который раз принялся объяснять, насколько опасны могли быть подобные задержки. Андерс, вовсе не жаждавший напоминаний о тяготах мажеской жизни, лишь раздраженно отмахнулся, одернул ворот мантии и, изобразив на лице самое безразличное, почти скучающее выражение, вышел в читальный зал.
И замер, напоровшись, словно на нож, на взгляд стоявшего возле противоположной двери Хоука.
…до этого мгновения Андерс полагал, что выражения вроде «взглянуть в глаза собственной смерти» были не более чем поэтической метафорой, художественным преувеличением. Вернее, он, предпочитавший обычно литературу менее пафосную, и вовсе о подобном не задумывался.
Но это и впрямь была его смерть.
И эта смерть видела всё: его растерянность, его испуг, растрепанные, выбившиеся из разворошенного хвоста пряди, криво застегнутый крючок, крохотное пятнышко засоса под съехавшим воротником, который он попросту забыл одернуть. Каждый жест, каждое прикосновение – в настоящем и, быть может, даже в прошлом. То, как горели его уши от ласкового карлова шепота; как он, злясь на собственное смущение, огрызался и кусал ладонь, без нужды, просто из предосторожности зажимавшую ему рот…
А потом все вдруг прекратилось –и дрожавший, словно загнанная лисица, Андерс понял, что он опять остался один, насколько это было вообще возможно в библиотеке, до краев наполненной эхом чужих голосов.
И что во время следующей их ссоры Гаррет его, наверно, все-таки убьет.
До самого отбоя Андерс шатался по верхним этажам, на которые обычно старался не соваться: девчонки там, конечно, были постарше и в большинстве своем пофигуристей, но количество торчавших чуть не на каждом углу храмовников сводило на нет все великолепие этой закономерности. Ему отчаянно не хотелось попадаться Хоуку на глаза. Трусом он себя никогда не считал, да и другие если и попрекали его, то как раз излишней смелостью – но теперь ему было попросту страшно возвращаться в общую спальню. Наверно, даже прыгнуть с обрыва на голые камни или подняться на сколоченную специально для него виселицу и то было бы проще.
Он ведь даже не понял, что именно привело Гаррета в такую ярость. Андерс и слова-то сказать не успел, не говоря уже о том, чтобы снова пнуть его по какой-нибудь больной мозоли. И все же к страху перед очевидным хоуковым бешенством примешивалось чувство вины: при всей неукротимости своего нрава тот вовсе не был склонен злиться из-за пустяков.
Выходит, Андерс и впрямь умудрился сотворить что-то совсем неправильное.
После того, как в коридорах начали тушить лампы, оттягивать возвращение в спальню стало уже невозможно. Андерс задумался было о том, чтобы отправиться ночевать в подземелья, благо тамошние кладовые он знал наизусть – и тут же преисполнился острого отвращения к самому себе. Совершенно несвойственное ему чувство мгновенно превратилось в нечто, почти похожее на гнев, и к комнатам старших учеников Андерс направился в состоянии духа, уже вполне подходившем для боя.
Хоук уже спал. Конечно, он, правильный маг до мозга костей, явился в спальню задолго до отбоя, и в этом не было ровным счетом ничего удивительного. Андерсово самомнение было вовсе не настолько велико, чтобы счесть, будто Гаррет стал бы менять из-за него свои привычки. Заметив чересчур пристальный взор Андерса, копошившийся в своем сундуке Финн подошел к нему и шепотом пояснил, что Хоуку назначили какой-то экзамен на следующее утро. Андерс понимающе покивал и тоже постарался не шуметь, собираясь ко сну. И все же при взгляде на затылок отвернувшегося к стенке Гаррета что-то у него внутри начинало тревожно подрагивать.
Однако его опасения вновь оказались беспочвенными. На свой экзамен Хоук отправился, кажется, ещё до рассвета, не воспользовавшись возможностью наказать провинившегося чем-то приятеля хотя бы слишком ранней побудкой, и Андерс, почти с тоской осознав, что объяснение откладывалось, отправился к своей наставнице. На тренировке у мэтра Торрина им тоже было не до разговоров; Гаррет, вопреки обыкновению, ушел сразу после её окончания, не дождавшись финального «господа ученики, вы свободны» – и у Андерса опять засосало под ложечкой. Наверно, он даже не побрезговал бы извиниться, вот только совершенно не понимал, за что.
Лезть к уединившемуся с книгой Хоуку и в лучшие-то дни было развлечением для самоубийц, но Андерса это, конечно же, никогда не смущало. Тот все равно не стал бы швыряться фаерболами в жилых помещениях, а остроты его языка Андерс не боялся. Скорее напротив, она пробуждала в нем тот самый азарт, который уже не могли разжечь приевшиеся мальчишеские проделки. Всего пара-тройка насмешливых фраз – и с Гаррета слетало это омерзительное бесстрастие, от которого Андерсу становилось так погано на душе, и скучный, серый заучка превращался в ту самую злоязыкую ехидну, которую он когда-то от души ненавидел. Сейчас же… Хоук по-прежнему мог в считанные минуты довести его до белого каления, но это все равно было много лучше, чем тихие, гадостно пристойные разговоры прочих магов.
Вот и теперь Андерс, совершенно измученный глухой, неотступной тревогой, плюнул на невовремя подавший голос здравый смысл и, плюхнувшись на кровать рядом с Гарретом, привычно съязвил насчет его выбора литературы. Однако тот, вопреки его ожиданиям, не ответил на колкость ни саркастичной репликой, ни стремительным, убийственным ударом вроде тех, от которых Андерсу и на тренировках-то не всегда успевал увернуться. А теперь, в ограниченном пространстве и в неудобной позе, и подавно не успел бы.
Строго говоря, Хоук на него даже не посмотрел, будто Андерса там вообще не было. Просто перевернул страницу, словно не чувствуя сверлившего его взгляда, и продолжил что-то записывать на лежавшем у колена листке.
Что-то явно было неладно, и в животе у Андерса опять начала скручиваться тугая пружина напряжения.
Через полчаса у него исчезли последние сомнения в том, что Гаррет игнорировал его вовсе не случайно, и его смятение постепенно начало переплавляться в злость. Хоук не реагировал на него так откровенно, что это само по себе было почти оскорблением, и неведомая андерсова вина вовсе его не оправдывала.
– Ну блять, что ты тут сидишь, как замороженный? – Не выдержав этого издевательства, Андерс вскочил на ноги и сильно толкнул Хоука в плечо, готовясь заслуженно схлопотать по морде. Демонстративно детский жест в некотором смысле низводил собеседника до уровня несмышленого ребенка, и столь явного пренебрежения Гаррет ему точно не спустил бы.
Вот теперь Хоук на него хотя бы посмотрел. Андерс нервно сглотнул, вмиг раскаявшись в своем порыве, однако Гаррет не попытался даже встать с кровати, не говоря уже о том, чтобы замахнуться. И только спросил – ледяным тоном, в котором явственно слышалось, что его нисколько не интересовал ответ:
– Что вам от меня надо, старший ученик Андерс?
@темы: творчество, тексты, Я, аффтар!, cat-person^_^, ДА-драбблы, Circle-AU, Dragon Age
-
-
15.03.2014 в 12:17-
-
15.03.2014 в 12:49-
-
15.03.2014 в 18:48И, что интересно, как это он раньше не спалил Андерса? Даже не заподозрил?
-
-
15.03.2014 в 19:20как это он раньше не спалил Андерса? Даже не заподозрил? Андерс склонен преувеличивать хоукову всепроникательность и преуменьшать собственные конспиративные навыки. Ну и авторский произвол тоже никто не отменял
-
-
16.03.2014 в 18:01Реакция Хоука очень понравилась. Прямо огонь парень!
Потом, видать, подумал и решил вести политику игнорирования.
-
-
16.03.2014 в 18:05gerty_me, ага, чтобы Андерс совсем извелся и устыдился?
Ну а чо? Сам виноват - мог бы и предупредить
-
-
16.03.2014 в 18:05Андерс любознательный просто! Ну, то есть, он так думает))
А Хоук решил, что им с Андерсом вообще не по пути и вообще у него Цель и нефиг на всяких там отвлекаться... спойлер
-
-
16.03.2014 в 18:08-
-
16.03.2014 в 18:15-
-
16.03.2014 в 18:19