Кто-то дал этой Вселенной плохую кислоту
Пиратское АУ
Общий сеттинг - компиляция из всего перечитанного и пересмотренного на пиратскую тему, от "Одиссеи капитана Блада" до "Пиратов Карибского моря", так что все условное по самое никуда. И никакой матчастину, почти, все вру на ходу.
Пейринг: м!Хоук/Андерс, конечно же. Наконец-то.
Морские термины потырены отсюда
"Кровавый клинок"
СПН-фанаты! Если вам мерещится в тексте какой-то подъеб, знайте: он вам не мерещится!
Хотя сейчас я уже начинаю думать, что оно тихой сапой переросло в полноценный кроссовер.
Часть четвертая. Врач.Порт Тортуги встретил его вонью цветущей воды, доносившейся с пристани забористой бранью и ослепительным тропическим солнцем, в лучах которого даже посеревшее от времени дерево складских построек казалось болезненно ярким. Оглушенный портовым гвалтом Андерс на мгновение замер на краю пирса и, в замешательстве оглядев расстилавшийся перед ним шумный лабиринт, рассеянно поддернул рукава своего поношенного камзола. Он, несколько недель подряд не обременявший себя ничем, кроме полотняной рубахи, успел совершенно от него отвыкнуть. Камзол теперь казался ему до странного неудобным, и Андерс чувствовал себя почти так же неловко, как в тот день, когда впервые надел подобный наряд.
И у него не было ни малейшего представления о том, как жить дальше.
– Ну пошли, – жизнерадостно заявил выскочивший из шлюпки Хоук и, закинув на плечо собственный камзол – темный, с изящной вышивкой по краям манжет – выжидательно глянул на него. Существование этого одеяния поразило Андерса едва ли не больше, чем прочитанный наизусть монолог из пьесы Шекспира: он так привык видеть Гаррета в простых матросских рубахах и полотняных штанах, что попросту не мог представить его в чем-либо другом. А тот, ответив на его полный изумления взгляд лукавой, чуточку самодовольной ухмылкой, наотрез отказался надевать этот самый камзол – и Андерс ни на миг не поверил, что причиной тому действительно была тропическая жара, а не вредность одного отдельно взятого ирландца-квартерона.
– Куда? – недоуменно выгнув бровь, поинтересовался Андерс. Хоук был вовсе не обязан возиться с ним и дальше: в конце концов, он ведь уже выполнил обещанное, помог ему добраться до Тортуги – живым, невредимым и даже не совсем нищим.
– Ты что, всерьез думал, что я вот так возьму и просто выкину тебя на берег? – шутливо возмутился тот и, обняв его плечи приятельским, совершенно лишенным прежней отстраненной предупредительности жестом, потянул к видневшимся чуть поодаль докам. – Брось, мама меня не так воспитывала.
– И кто у тебя мама? – послушно последовав за ним, полюбопытствовал Андерс и снова принялся разглядывать гавань. Честно говоря, помощь ему и впрямь не помешала бы: пробраться через путаницу разномастных портовых строений без проводника было, похоже, совершенно невозможно. Да и совет насчет того, где найти безопасный ночлег, тоже оказался бы отнюдь не лишним.
– Миссис Леандра Хоук, урожденная леди Амелл, графиня Мидлсбро, – буднично сообщил Гаррет. Руку с андерсова плеча он так и не убрал, и Андерс, лениво размышлявший о том, когда же тот догадается его погладить, только через пару мгновений осознал услышанное.
– Что?! – споткнувшись на ровном месте, потрясенно переспросил он. – Так ты у нас граф?
– Нет, я плод чудовищного мезальянса, – хмыкнул Хоук и, развернув его к пристроившемуся на окраине порта небольшому домику, пояснил: – Позвольте представиться: Гаррет Хоук, эсквайр. – Андерс выдохнул какой-то неразборчивый возглас, и Гаррет, ухмыльнувшись, иронично переспросил: – Что, не верится?
– Верится, – вдруг обретя голос снова, сказал Андерс. – На настоящего деревенщину вроде Клюва ты нисколько не похож, даже когда выдаешь какой-нибудь семиколенный загиб. Но при чем здесь мезальянс?
– Ну как же, – ехидно протянул Хоук. – Матушка – примерная графская дочь, невеста… не помню чья, но тоже какого-то графа или богатого лорда, и все вроде бы шло как положено; и тут в её размеренную, распланированную жизнь с грацией варвара-кельта вломился мой батюшка. Умный, учтивый, отважный, неоднократно доказывавший свою доблесть и преданность стране на поле брани, обаятельный, как дьявол – но, увы, простой эсквайр. Причем жалованный, то есть вчерашний простолюдин. Графские дочери за таких замуж не ходят, они даже на балах с ними танцуют, только если у них денег вдесятеро больше, чем у папенек-графов. – Он остановился, пропуская процессию из дюжины здоровяков, которые тащили куда-то огромные деревянные ящики, и не без злорадства закончил: – Когда матушка с ним все-таки сбежала, был страшный скандал. Было бы, наверное, ещё хуже, если бы дедуля Амелл узнал, что я родился через жалкие полгода после венчания, но сей знаменательный факт – как и прочие подробности семейной жизни – мама с папой предпочли оставить при себе.
– А почему ты раньше не рассказывал? – задумчиво осведомился Андерс.
– А зачем? – пожал плечами Гаррет и, продолжив путь, снова увлек его за собой. – Сейчас-то какая разница, титул, не титул – солнце на Тортуге одно на всех и нож в темном переулке тоже. Погоди, сейчас закончу тут кое-какие дела, и пойдем решать, где тебе пристроиться на первое время.
То небольшое здание оказалось непонятного назначения конторой: за толстой, окованной железом дверью находилась небольшая комнатка с крохотными окнами, перегороженная посередине длинным узким столом. Андерс принялся было осматриваться, но сидевшие в углах охранники тут же вперили в него такие неприятно-цепкие взгляды, что он предпочел сделать вид, будто скудная обстановка помещения нисколько его не интересует.
– А, Хоук, – поприветствовал их сидевший за столом мужчина, невысокий крепыш с заплетенными в косички усами и бородой. Гаррет кивнул в ответ и, устроившись на одном из стоявших перед столом табуретов, указал Андерсу на соседний, и хозяин продолжил: – Ждал тебя. Мииран уже заходил, отдал распоряжения. Тебе как обычно?
– Нет, давай в этот раз половину золотом, – поразмыслив, решил Хоук. – Сейчас сколько дашь?
– Погоди, это подсчитать надо, – укоризненно глянув на него, покачал головой бородач и, обменявшись с охраной парой жестов, скрылся за маленькой дверцей в дальнем углу комнаты. Через минуту он вернулся с увесистой книгой в руках и, достав из кармана жилета крохотные кривоватые очки, принялся внимательно её изучать.
– Так, тебе причитается четыре доли: с первых двух кораблей и с двух последних, – наконец сообщил он. – Третью Мииран велел вычеркнуть. И две последних мне вообще наново пересчитывать придется, он сказал, у вас откуда-то новенький взялся. Ты, что ли? – Он вдруг поднял голову и вперил в Андерса пронзительный взгляд, заставив его вздрогнуть от неожиданности.
– Он самый, – лениво подтвердил Хоук и, с какой-то неуловимо неприятной усмешкой посмотрев на хозяина конторы, добавил: – Заканчивай с вводной частью, Барри, а то у меня каждый раз ощущение, будто ты меня надуть собираешься. Ты ведь знаешь, как я не люблю жуликов, верно?
Как будто задремавшие охранники разом подобрались, но Барри только поморщился и, махнув рукой, буркнул:
– Скотина ты, Хоук. Знаешь же, я дела по-честному веду, так нет, каждый раз попреки да намеки. – Он опять зашуршал своей книгой и через пару минут заявил: – Точную сумму тебе впишу, когда покупатель на ваш товар найдется. Зайдешь потом и проверишь, раз тебе в радость порядочного человека оскорблять. А сейчас… – Он снова ненадолго задумался и заключил: – Четыре дублона в счет твоей доли, остальное потом, как расторгуетесь.
– Сойдет, – покладисто согласился Хоук. – Один серебром. И Андерсу тоже посчитай.
– Ему всю долю на руки или он тоже станет моим клиентом? – почти неприязненно осведомился Барри, и Андерс, покосившись на Гаррета в поисках подсказки, проговорил:
– На руки. Всю сумму, если это возможно.
– Невозможно, ещё не понял, что ли? – оскорбленно буркнул бородач. – Кому я тут рассказывал, что я ещё даже не знаю, сколько вы в этот раз притащили – как я могу вам доли рассчитывать? Может, ваш чертов какао тут с руками оторвут, а может, свиньям на корм выкинут, сумма же разная получится.
– Второе маловероятно, – усмехнулся Хоук, однако ворчание высчитывавшего что-то хозяина конторы больше не прерывал.
Андерс вопросительно посмотрел на Гаррета, и тот, не обратив внимания на подозрительные взгляды охранников, наклонился к нему и вполголоса объяснил:
– Барри Тетрас – портовый счетовод, он же торговый посредник и немного банкир и ростовщик. Большинство капитанов предпочитают распределять добычу, не вмешивая в это посторонних, но иногда ситуация получается более сложная, вроде как у нас с Миираном. Барри, конечно, тот ещё жук, но в счетах у него порядок идеальный. Да и с законопослушными купцами у него связи налажены, так что товар сбывать удобно. А вот в долг у него лучше не брать, такие проценты заламывает…
– Я все слышу, – не отрываясь от извлеченного из-под стола абака, подал голос Барри, но Хоук, и не подумал смутиться, только ехидно фыркнул в ответ.
Из портовой конторы Андерс вышел человеком не то чтобы состоятельным, но действительно уже не нищим. Мистер Тетрас, разумеется, отнюдь не горел желанием расставаться с деньгами, но после получаса препирательств все-таки отсчитал ему ту часть его доли, которая была гарантированно обеспечена товаром. И даже пообещал по первому же требованию выдать все, что будет выручено сверх неё.
– Погоди-ка, – уже за дверью вспомнив некоторые обмолвки конторщика, озадаченно нахмурился Андерс. – Неужели Мииран действительно записал твоей долей с «Рыцаря Храма» меня?..
– А ты думал, что он тут благотворительность разводить будет? – удивился Хоук. – Я назначил условие, он его принял, все верно. Пошли, надо бы по дороге в пару лавок заглянуть.
– И сколько составила бы твоя доля в ином случае? – не двинувшись с места, осведомился Андерс. – Хотя бы примерно. Барри юлил, как законник, ему положено; но ты наверняка представляешь, сколько можно выручить за нашу добычу.
– С «Рыцаря Храма» получилось бы не больше полудюжины дублонов, у него в трюме были только кожи да не лучшего качества парусина, и то мы половину по дороге выкинули, чтобы освободить место, – задумавшись ненадолго, сообщил Гаррет и, ловко выхватив из воздуха кошель с половиной андерсовой доли, который тот рассеянно подкидывал на ладони, с обаятельной улыбкой сунул его в свой мешок: – И вот теперь ты мне совсем ничего не должен.
– Кроме жизни, – невольно усмехнувшись в ответ, отозвался Андерс, но Хоук неожиданно посерьезнел и, внимательно посмотрев на него, поинтересовался:
– Помнишь, как тогда, на испанце, ты отбил чуть не проткнувшую мне брюхо шпагу и прирезал её владельца?
Андерс в недоумении сдвинул брови и, помедлив, кивнул, и он продолжил:
– И это ведь был не один подобный эпизод, так?..
– Но ты ведь тоже мне жизнь спасал не единожды, – напомнил Андерс.
– Именно! – с ухмылкой хлопнул в ладоши Гаррет и уже без шутовства пояснил: – В нашем деле ещё и жизнью считаться попросту глупо. Я тебя спас, ты меня спас, оба друг другу шкурой обязаны, а уж вычислять это все – последнее дело, после первого же абордажа во всяком счете запутаешься. Так что все, мы с тобой квиты! – Он снова улыбнулся и вдруг подмигнул ему, и Андерс, рассмеявшись, с готовностью принял протянутую ему руку:
– Будешь губернаторский сад грабить – не попадайся.
Хоук, надо отдать ему должное, честно пытался помочь ему сориентироваться в городе. Однако вскоре Андерс все равно перестал понимать, где же они находились: узкие улочки со спящими возле стен пьяными моряками казались ему совершенно одинаковыми, и даже попадавшиеся время от времени вывески или фигурные дверные кольца помогали мало. После третьей позеленевшей от времени львиной морды он сдался и, бросив попытки запомнить какие-нибудь отличительные признаки, постарался просто не отставать от Гаррета. Несколько особо приметных таверн все-таки остались у него в памяти, вот только он вовсе не был уверен, что смог бы отыскать их самостоятельно.
По городу они петляли довольно долго. Хоукова «пара лавок» незаметно превратилась в полудюжину, но протестовать Андерс не собирался. Отчаявшись запомнить все переплетения улочек Тортуги с первого раза, теперь он просто старался немного привыкнуть к месту, где ему, похоже, предстояло жить.
Возле гавани смердело гниющими водорослями и дохлой рыбой, на улицах было многолюдно и шумно, а от многочисленных кабаков за дюжину ярдов несло дрянным ромом и сладковатыми притираниями шлюх. За складами начался квартал поприличней: дощатые халупы постепенно сменились белеными домиками с крытыми соломой крышами, а к постепенно слабеющей вони протухшей теплой воды примешивались запахи прокаленной солнцем пыли и угольного дыма. Народу здесь было поменьше, и в толпе гораздо чаще попадались загорелые женщины в поношенной, но чистой одежде. А вот до холма, на котором обитали местные богачи, они так и не добрались, Андерс только краем глаза заметил ярко-красные черепичные крыши возвышавшихся над городом каменных особняков.
– А теперь пошли домой, – вынырнув из очередной лавки, хлопнул его по плечу Хоук. Из горловины его мешка торчал какой-то яркий сверток с большим бантом, и Андерс, невольно заинтересовавшись, оглянулся на вывеску оставшегося позади магазина.
– Лавка кружевницы? – с удивлением проговорил он. – Это-то тебе зачем?
– Ну не могу же я к матери с сестрой с пустыми руками явиться, – пожал плечами Хоук. Шел он вроде бы небыстро, но глазевший по сторонам Андерс все равно едва поспевал за его широким шагом. Дощатая мостовая вдруг пропала, сменившись утоптанной широкой тропой, а глинобитные домики уступили место тростниковым хижинам. В промежутках между ними ярко зеленела какая-то тропическая растительность, собственнически цеплявшаяся за сложенные из каких-то широких листьев крыши, и мелькали пышные крупные цветы. Зелени вокруг становилось все больше, и всего через несколько минут Андерс понял, что хижины тоже остались позади.
– А где находится твой дом? – оглядываясь, полюбопытствовал он. Человеку, привыкшему к скупой растительности шотландского Хайленда, от такого буйства природы становилось слегка не по себе. В пышной листве могучих деревьев, подступавших к самой дороге, громко скандалили какие-то птицы, а в траве возле самой обочины мелькнула пестрая чешуя очень немаленькой змеи, поспешно уползавшей прочь. Густой тропический лес неожиданно оборвался, но Андерс, шагая через поле с какой-то незнакомой, не похожей на обычные злаки растительностью, ещё долго чувствовал его запах: густой, тяжелый цветочный дух, смешанный с ароматами влажного перегноя и согретой солнцем зелени.
– В паре миль от города, на горе, – отозвался Хоук. В его движениях появилось что-то расслабленно-ленивое, словно у пригревшегося на солнце кота – и он, как будто услышав андерсовы мысли, запрокинул голову и подставил лицо ярким лучам, падавшим сквозь листву посаженных по обочине кустов. – Ну, гора из неё, по правде, так себе, но другой тут все равно нет. – Он махнул рукой, указывая вперед, но Андерс, даже приглядевшись, смог разглядеть только обозначавший край поля ряд деревьев и густую темно-зеленую шапку, венчавшую остров. – Домик у нас не очень большой, но места хватает. Перед прошлым рейдом мы с Мелким ещё одну комнату пристроили, хотели столовую сделать или спальню для гостей. Мама там, наверное, уже все обустроила. – Андерс залюбовался появившейся на его лице чуть заметной, удивительно светлой улыбкой, которая делала его похожим на мальчишку, и Гаррет, поймав его взгляд, улыбнулся шире и почти хвастливо продолжил: – А ещё Мелкий купил тростниковую плантацию. Совсем маленькую, правда, с одного края до другого доплюнуть можно, но все равно он пыжится, как рыба-еж, и называет себя почтенным плантатором.
– А твоя сестра? – чувствуя, как постепенно разрасталось внутри тепло, не имевшее никакого отношения к пылавшему в небесах солнцу, поинтересовался Андерс. За показным ехидством в голосе Хоука отчетливо слышалась какая-то снисходительная нежность, и он тоже не сумел сдержать улыбки.
– Бет никак не оправится от болезни, – на мгновение отведя взгляд, отозвался Гаррет. – Ничего серьезного, но она устает очень быстро и никак не привыкнет к здешней жаре. Она маме по дому помогает, чем может, иногда за вышивку берется. Много так не заработаешь, за местными белошвейками ей все равно не угнаться, но она хотя бы не чувствует себя обузой.
Андерс осторожно коснулся его плеча, желая хоть немного подбодрить, и Хоук, неожиданно повернув голову, коротко чмокнул его пальцы. Андерс вспыхнул и уже собирался слегка возмутиться или даже отвесить этому наглецу шутливую оплеуху, но Гаррет вдруг выпрямился и пробормотал: «готовься!» – а потом попытался изобразить из себя воплощение порядочности и благопристойности. Вышло, на андерсов взгляд, не так чтобы хорошо – даже умиротворенный и расслабленный, он выглядел именно пиратом, неприрученным хищником с морских просторов. Однако поинтересоваться причиной подобной перемены Андерс не успел: смотревший поверх его плеча Хоук сделал шаг вперед, и он, обернувшись, увидел вышедшего из-за поворота дороги человека в темном одеянии католического священника.
– Здравствуйте, святой отец, – почтительно проговорил Хоук, с искренней симпатией глядя на взъерошенного сухощавого мужчину, который казался совсем невысоким даже рядом с не особенно рослым Андерсом. – Бла…
– Да благословляю, благословляю, – поморщившись, небрежно отмахнулся крестным знамением тот и, с хрустом откусив кусок от толстого стебля какого-то растения, пожаловался: – Дались тебе эти формальности. Или, думаешь, благословение навроде апельсина – надо брать то, которое посвежее? Кстати, а когда венчать-то вас будем, сыновья мои?
– Что? – откровенно растерялся Хоук. Андерс, на всякий случай изобразивший на лице умеренное благочестие, и вовсе потерял дар речи. – Святой отец, но с чего вы…
– А тех, с кем ты раньше блядовал, ты к матушке знакомиться не водил, – прожевав, буднично отозвался священник и, не обратив внимания ни на неприкрытое потрясение Андерса, ни на гарретово смущение, назидательно воздел к небесам погрызенный стебель: – А значит, у тебя тут все всерьез. И не вздумай отрицать, не поверю!
– Я не отри… – начал было Хоук, но священник, мгновенно потеряв к нему интерес, бесцеремонно уставился на его спутника.
Андерс попросту оцепенел под его взглядом: настолько тот не соответствовал внешности святого отца – плохо выбритого, с взъерошенными каштановыми волосами без намека на тонзуру и с кусочком зеленоватого стебля, прилипшего к уголку рта. Мелкие, какие-то несуразные черты его лица казались ещё некрасивей из-за асимметричной насмешливой гримаски, а узкие губы чуть заметно кривила ироничная, совсем не священническая улыбка. Да и вообще он был совершенно не похож на служителя церкви. Даже в рясе он напоминал скорее мошенника, жулика или трактирщика из тех, что разбавляют свое пиво вдвое, а виски и вовсе впятеро, а потом дерут за них тройную цену. Но взор ехидно прищуренных глаз был исполнен такой мудрости и спокойной силы, что Андерс немедля уверился в том, что священник видел его насквозь.
– Ух ты! – вдруг умилился он. Андерс вздрогнул от неожиданности и, моргнув, не узнал его взгляда: теперь в нем светились искренний детский восторг и какая-то покровительственная нежность. – Давненько я такого не видел! Лет пя… много, короче, лет. Думал уже, что таких, как ты, и вовсе не осталось!
– Таких, как я? – ошарашенно переспросил Андерс, но святой отец проказливо, заговорщицки улыбнулся и, не ответив, снова повернулся к Гаррету:
– Ну так что, сын мой, будем блюсти формальности по полной или все-таки предпочитаешь жить на свободе – пардон, во грехе?
– Святой отец, нам не хотелось бы так спе… – дипломатично начал Хоук.
– И то правда, – опять не дав ему договорить, с готовностью согласился священник, – негоже, чтобы Божье благословение словно колодки на шее было. А то вот попереженятся всякие торопыги, а потом на Него же бочку катят – дескать, за что караешь. А Он, небось, ни сном, ни духом: свободу воли дал, разум дал, разве ж Он виноват, что Его дарами никто не пользуется. – Он одобрительно похлопал Гаррета по плечу, едва сумев до него дотянуться, и закончил: – И знаешь, Хоук, все-таки плохо на тебя море влияет. Кончай уже святоотецкать, у меня имя есть.
Он ещё раз махнул рукой в отдаленно похожем на благословляющий жесте и снова двинулся к городу, бросив на прощание:
– Передавай привет своей почтенной матушке!
Андерс, чувствовавший себя так, словно само мироздание вдруг зашаталось у него под ногами, сглотнул и с трудом выдавил, глядя в спину удаляющемуся священнику:
– Это что было?
– Это отец Габриэль, – вздохнул Хоук, в голосе которого слышалось совершенно несвойственное ему смирение. – Местный священник.
– Погоди, а что это у него с ногой? – озадаченно нахмурился Андерс, привычно уцепившись взглядом за едва заметную неловкость в походке святого отца.
– Тесак у него там, в ножнах на бедре под рясой, – отозвался Хоук и, пожав плечами в ответ на его недоуменный взгляд, пояснил: – Тортуга же. Пиратское гнездо.
– Как его вообще сюда занесло, – пробормотал себе под нос Андерс. Гаррет знакомым жестом взъерошил волосы на затылке, поудобнее перехватил свой мешок и, уже двинувшись дальше, сообщил:
– Сослали.
Андерс вопросительно приподнял бровь, и Гаррет продолжил:
– Отец Габриэль – он, вообще говоря, еретик. Настоящий, ему именно за ересь и досталось. Он верует, что Господь есть Любовь, а всё остальное уже люди придумали. Грех, стыд, приличия, кому кого любить можно, а кого нельзя. Ну и всякое там «не укради» и «не возжелай» тоже. – Он ухмыльнулся, но мгновением спустя посерьезнел снова и добавил: – И, главное, он обо всем этом не молчал – причем как не молчал!.. В общем, его церковному начальству надоело, что он их чуть не на каждой площади клеймит, беззастенчиво разбалтывая все то, что оное начальство жаждало сохранить в секрете. Причем, насколько я знаю, он и привирал-то там совсем немного, просто в рамках художественного преувеличения, а не так, чтобы невинного человека оговорить.
– Ну да, епископы не любят, когда голодающая паства узнает подробности их меню, – язвительно прокомментировал Андерс. Хоук кивнул и продолжил:
– Короче, однажды какой-то кардинал совсем потерял терпение и, сговорившись с иными «пострадавшими» от не в меру острого языка отца Габриэля, устроил так, что его отправили в Новый Свет. Впрочем, приличия ради в приказе было написано что-то вроде «просвещать языческие народы», так что отец Габриэль у нас не ссыльный, а миссионер.
– И как, успешна его миссионерская деятельность? – недоверчиво осведомился Андерс, но Хоук вдруг смущенно улыбнулся и уклончиво проговорил:
– Ну как сказать… У нас тут за горой, на другой стороне острова, небольшое индейское племя живет. В новолуние к ним лучше не соваться: они, видишь ли, действительно уверовали в то, что Господь есть Любовь… а Люцифер такой злой, потому что ему мало досталось. Так что теперь они, горя желанием исправить эту несправедливость, каждый месяц устраивают черную мессу.
– И что они собираются делать, если он все-таки явится на призыв? – ошарашенно переспросил Андерс.
– Долюбливать, – лаконично отозвался Хоук. – И не спрашивай, как именно; они, вообще говоря, очень милые и простые люди, но задавать им этот вопрос мне всегда было… как-то страшновато.
Андерс неопределенно хмыкнул, и Гаррет торопливо заверил:
– Ты не думай, отец Габриэль вообще-то славный, его тут любят. Тех, кто ходил к нему жаловаться на то, на что обычно священникам жалуются – что соседка ведьма, что соседкина дочка развратница, или что кто-то нищим не подает – он, конечно, высмеивает безо всякой жалости, но если действительно понадобится помощь, он не откажет. И шлюхи здешние в нем души не чают – добрый, говорят. А что характер поганый и язык как у змеюки… ну, безгрешных вообще не бывает.
– Ну, это и впрямь лучше, чем разожравшийся как боров пастор, у которого пол-прихода с голоду передохло, – со вздохом согласился Андерс. – А тонзуру он тоже в знак протеста не носит?
– Нет, из уважения к Господу, – фыркнул Хоук. – Говорит, что раз Господь даровал ему волосы на макушке, то нечего пренебрегать Его даром.
– Мда, – только и смог выговорить Андерс. Хотя какой ещё священник смог бы прижиться на Тортуге?
Залюбовавшись видом на гавань, открывавшимся с одного из поворотов дороги, он увидел домик семейства Хоук только тогда, когда они подошли к нему почти вплотную. Его крепкая тростниковая крыша мягко золотилась на солнце, а беленые стены почти полностью скрывала за густая зеленая изгородь: переплетавшиеся ветки какого-то колючего кустарника были ровно подстрижены и кое-где светлели яркой зеленью отрастающих побегов. Гаррет ободряюще улыбнулся, глянув на него через плечо, и толкнул дощатую калитку с прорезанным в ней окошечком в форме трехконечной звезды.
– Три Божьих величия: совершенная Жизнь, совершенное Знание, совершенное Могущество*, – заметив взгляд Андерса, устремленный на эту прорезь, задумчиво прокомментировал он и, усмехнувшись его удивлению, махнул рукой: – Не обращай внимания, на самом деле это случайно вышло.
Из-под ног у Хоука выскочила пестрая курица и с заполошным кудахтаньем понеслась прочь, из небольшого загончика по левую сторону от калитки тут же послышалось ответное хоровое квохтанье, и точивший лезвие косы высокий парень в простой рубашке, глянув на них, недовольно буркнул:
– А, вернулся-таки.
– Я по тебе тоже скучал, Мелкий, – беззаботно отозвался Гаррет. Не заметить семейное сходство было невозможно, и Андерс угадал продолжение ещё до того, как обернувшийся к нему Хоук снова открыл рот: – Андерс, знакомься, этот невежа – Карвер, мой младший брат. Который, к слову, мог бы вспомнить, чему его учила матушка и хотя бы поздороваться.
Карвер закатил глаза и раздраженно фыркнул, но все же шагнул навстречу Андерсу и, обтерев ладонь о штаны, протянул ему руку:
– Добро пожаловать в дом семьи Хоук, мистер?..
– МакКлейн. – Рукопожатие у Карвера оказалось крепким, а руки удивительно походили на руки его брата: такие же широкие, шершавые от мозолей и по-мужски красивые. В остальном же сходства в них было ровно столько, что нельзя было усомниться в их родстве – и ни на волос больше. Карвер возвышался над братом почти на пол-ладони, но даже несмотря на это выглядел не высоким, а скорее длинным, а рядом с Гарретом и вовсе казался почти хрупким. – Андерс МакКлейн из Гленн-Мора.
Карвер вежливо кивнул и снова повернулся к брату:
– Не торопился ты что-то, Бет ещё на рассвете «Клинок» возле мыса заметила. Матушка там суетится, волноваться уже начала.
– Дела были, – отмахнулся старший Хоук и, коснувшись андерсова плеча, кивнул на выкрашенную белой краской дверь: – Пойдем, что на улице торчать.
Та вела прямо на кухню, небольшую и очень уютную, с простой аккуратной мебелью и рядами цветастых керамических банок на полках. Невысокая седая женщина, хлопотавшая у плиты, повернулась на звук, охнула и, выронив полотенце, кинулась к сыну. Гаррет со смехом подхватил её на руки и закружил по комнате, пропуская мимо ушей испуганные возгласы и требования немедленно поставить её на место. А потом, бережно поцеловав мать в ямочку на щеке и наконец опустив её на пол, жестом подозвал замершего на пороге Андерса:
– Познакомься, мама, это Андерс, он врач. Поможешь ему освоиться на острове?
– Здравствуйте, госпожа Хоук, – неуклюже поклонился Андерс, не зная, куда девать занятые саквояжем и мешком с вещами руки, но Леандра, отбросив церемонии, расцеловала его в обе щеки и улыбнулась так, будто он был ещё одним её сыном, вернувшимся после долгой отлучки:
– Здравствуй, Андерс. Добро пожаловать на Тортугу и в особняк семейства Хоук. Чувствуй себя как дома, милый.
– Братик наконец вернулся! – звонко воскликнула появившаяся в дверях кухни девушка и, повиснув у Гаррета на шее, принялась по-девчоночьи болтать ногами. Андерс, стараясь быть совсем уж неучтивым, осторожно присмотрелся к ней: Бетани не казалась больной, но отчего-то – быть может, из-за тонкости и бледной, почти прозрачной кожи – выглядела много младше собственного брата-близнеца. В объятиях закаленного морем Гаррета она и вовсе казалась совсем ребенком.
Андерс отошел в сторону, чувствуя себя немного неловко из-за того, что стал свидетелем явно не предназначавшейся для его глаз сцены. Бетани наотрез отказывалась отцепиться от старшего брата, по которому ужасно соскучилась, а завистливо хмурившийся Карвер ворчал о том, что ему такого внимания и по праздникам не достается, но при этом откровенно расцветал от каждого одобрительного взгляда Гаррета.
Госпожа Хоук несколько минут с нежностью наблюдала за ними, но затем взяла дело в свои руки. Андерс и глазом моргнуть не успел, как на простом деревянном столе появилась простая, но идеально чистая скатерть, Бетани принялась расставлять на столе глиняные тарелки с цветастым геометрическим орнаментом по кромке, а ему самому вручили кусок мыла, мочало и Гаррета, велев отправляться на задний двор и смыть дорожную пыль. Хоук попытался было протестовать, заявляя, что они только накануне вовсю полоскались в море, однако когда Леандра уперла руки в бока и сурово глянула на него, он мгновенно заткнулся и послушно двинулся в указанном направлении. Ушедший вперед Карвер недовольно бурчал себе под нос, потому что обязанность обеспечить их водой возложили именно на него.
К их возвращению на столе уже стоял обед – небогатый, но казавшийся настоящим пиром из-за ярких узоров на блюдах и горки разноцветных фруктов в красивой плетеной корзиночке. Гаррет потянулся было к жареной курице, лежавшей на горке каких-то крупных желтых зерен, но тут же получил по рукам длинной деревянной ложкой и, скорчив обиженную рожицу, взялся за нож. Отрезав от куриной тушки крылышко, он подцепил его на вилку и, деликатно придерживая кончиком лезвия, переложил на свою тарелку, а потом принялся отрезать от него маленькие кусочки и с выверенным, почти демонстративным изяществом класть их в рот.
– Никогда бы не подумал, что у такого свирепого пирата окажется столь строгая матушка, – пробормотал себе под нос Андерс, которому никак не удавалось совместить в голове того Гаррета, к которому он привык, с этим прекрасно воспитанным джентльменом. Таким манерам позавидовали бы даже завсегдатаи королевских приемов, и Андерсу опять начало казаться, что мир немножко сошел с ума.
– Чем свирепей пират, тем суровее у него мама, – мило улыбнулась Леандра, орлиным взором следя за старшим сыном, который, чувствуя её взгляд, продолжал с нарочито печальным видом накалывать на вилку небольшие кусочки мяса. И мечтательно добавила, насмешливо приподняв уголок губ: – Ах, хотела бы я побеседовать с матушкой мистера Моргана! Должно быть, смогла бы очень многому у неё научиться.
Основной темой застольной беседы, разумеется, оказался появившийся в доме гость, но дружелюбный интерес госпожи Хоук так разительно отличался от допроса у Миирана, что Андерс, не чувствуя ни малейшей неловкости, с охотой рассказал собравшимся о своей родине, об учебе в Сорбонне и даже о том, почему же ввязался в довольно глупую, по правде сказать, свару между кланами. Об истинной причине своей ссылки он, однако, предпочел умолчать: некоторые темы поднимать в приличном обществе все-таки не стоило.
К концу праздничного ужина он действительно уже чувствовал себя как дома и даже забыл смутиться, мягко, но решительно отобрав у госпожи Леандры испачканную посуду. Правда, парой секунд спустя грязные тарелки отнял у него насупившийся снова Карвер и, напомнив ему о том, что им с Гарретом ещё предстояло разбирать свои вещи, взялся за их мытье сам.
– Прости, братик, но гостевой комнаты у нас все-таки нет, – с виноватым видом заглядывая в глаза старшему, умильно проворковала Бетани, которая в этот момент вопреки тону и взгляду все равно казалась замыслившим какую-то проказу чертенком, а не юной леди. – Там теперь моя мастерская, я научилась игрушки из тростника плести. Их очень хорошо берут: стоят они совсем немного, а ведь даже небогатым людям хочется детей порадовать.
– Так что вам с Андерсом придется ночевать в твоей комнате, – продолжила Леандра. – У тебя там как раз две кровати осталось ещё с тех времен, когда вы с Карвером жили. – Она мило улыбнулась, и Андерс, уже готовый улыбнуться в ответ, поперхнулся очередным вдохом, когда она невозмутимо закончила: – Хотя на вашем месте я бы их сдвинула.
Он в панике уставился на Гаррета, пытаясь придумать какой-то выход из неловкой ситуации, но тот лишь укоризненно глянул на матушку и со вздохом пояснил:
– Они с отцом Габриэлем лучшие друзья.
– Понятно, – ошалело согласился Андерс и, подхватив свои пожитки, брошенные в углу кухни, поспешно последовал за ним. В устремленном ему в спину взгляде хозяйки дома не было ни осуждения, ни презрения, и все же он предпочел побыстрее убраться из поля её зрения.
Комната Хоука-старшего была невелика, но все же в ней хватило места для двух узких кроватей, высокого дощатого шкафа и маленького столика с парой стульев. Гаррет бросил в угол свой пояс с палашом и, кинув следом мешок с вещами, распахнул шкаф, и Андерс, с любопытством осматривавший скудную обстановку, вдруг осознал, что впервые за все время знакомства они остались наедине.
Рука словно сама собой задвинула нащупанный на двери засов, и Андерс бесшумно шагнул к Гаррету. Тот небрежно распихивал свои вещи по верхним полкам, чтобы освободить для него место в шкафу, и рассказывал о том, как его семья обустраивалась на новом месте.
– Хоук… – вдруг заволновавшись, как мальчишка, тихонько позвал Андерс и, осторожно обняв его за талию, прижался к спине. Гаррет пах морем и солнцем, и теплом здорового сильного тела, и Андерс замер на мгновение, просто дыша его запахом, а потом, не удержавшись, коснулся его шеи губами: – Знаешь, я тут подумал… – Он запнулся на мгновение, пытаясь совладать с голосом, который норовил сорваться на нетерпеливый и совершенно непристойный стон, и все-таки сумел закончить: – Давай отложим розы и прочие правильные ухаживания на потом, а?..
Выжидательно косившийся на него Гаррет мягко рассмеялся, и Андерс резко выдохнул, не совладав с охватившей все его тело мелкой сладкой дрожью. Он сильнее прижал ладони к широкой хоуковой груди, шалея от того, что наконец-то может это сделать, и снова поцеловал его под ухом – уже по-настоящему, дразня и лаская.
Хоук развернулся в его объятиях и, лукаво прищурившись, вдруг расхохотался в голос:
– А я-то все ломал себе голову, как бы мне умудриться благопристойно дотянуть хотя бы до темноты!
Андерс растерянно моргнул, но прежде, чем он успел ответить, Гаррет уже целовал его – так жарко и страстно, что способность думать тут же покинула его вовсе.
Он не единожды видел Хоука голым – и все же теперь сдирал с него рубашку с таким нетерпением, как будто та скрывала от него какое-то неизведанное сокровище. Отчасти так и было: раньше он не мог, не осмелился бы нахально облизать крепкое загорелое плечо, потереться щекой о поросшую жесткими черными волосками грудь или медленно, наслаждаясь каждым мигом прикосновения, провести ладонями по мускулистому животу. Гаррет улыбался, смешливо щурился, позволяя ему ласкать себя, словно огромного теплого кота, ерошил волосы и нежно сжимал загривок, заставляя постанывать от удовольствия и нестерпимой жажды – но при этом следил за ним таким сосредоточенным, жадным взглядом, что у Андерса все внутри напрягалось и сладко подрагивало в предвкушении того момента, когда Хоуку наконец изменит самообладание.
И все равно он охнул от неожиданности, когда Гаррет вдруг сдернул с него уже сползавшие на бедра штаны, подхватил под ягодицы и прижал к себе, вынудив обхватить талию ногами. Андерс задохнулся собственным стоном, выгнулся, стараясь потереться пахом о его живот, и отчаянно вцепился в него, покорно подставляясь ласкавшим его шею горячим губам. Смотреть на Хоука сверху вниз было ужасно непривычно, и когда тот поднял голову, ловя его взгляд, Андерса вдруг накрыло волной какой-то нестерпимо острой нежности. Казалось, даже сжигавшее его безумие отступило на миг, и он, наклонившись, поцеловал Гаррета бережно и почти робко.
Кровать протестующе скрипнула под двойным весом, падавшие из окна солнечные лучи окутали нависавшего над ним Хоука золотистым ореолом, и Андерс, наверное, начал бы вспоминать какие-нибудь древние легенды о детях падких на смертных женщин языческих богов – если бы в его гудевшей в такт срывающемуся пульсу голове могла уместиться хоть одна мысль. Гаррет смотрел на него потемневшими, горевшими восхищением и жаждой глазами, ни на миг не отводя взора, ловил языком срывавшиеся с его губ стоны и вздрагивал, на миг сбиваясь с ритма, когда изнемогавший от вожделения Андерс впивался в его загривок скрюченными судорогой пальцами. И в его взгляде не было ни тени того неотступного стыда, который Андерс давно привык видеть в глазах своих любовников. А потом, когда наслаждение накрыло их штормовой волной и, придавив на мгновение, вышвырнуло на берег реальности, Хоук просто сдвинулся чуть вбок, чтобы не наваливаться на него всем своим весом, и умиротворенно затих, устроив голову у него на плече и уютно посапывая под ухо. Как будто они и впрямь имели полное право лежать друг у друга в объятиях, обнаженными, словно повенчанные перед Господом Богом супруги.
Андерс тихонько хмыкнул, вспоминая, как торопливо, отводя глаза, выскакивали из его постели все, с кем ему доводилось делить её прежде, как поспешно натягивали одежду, всем своим видом демонстрируя постыдность только что свершенного. Порой он ещё надеялся на что-то, медлил, пытаясь увидеть в глазах очередного любовника разрешение остаться – а потом сам точно так же торопился убраться подальше от отчетливо проступавшего в темноте зрачков осознания совершенной ошибки.
– Все хорошо? – легонько погладив его бок большим пальцем, тихо поинтересовался Хоук. Андерс кивнул, медленно провел ладонью по его спине, наслаждаясь движением отозвавшихся на его касание мускулов под кожей, дернулся, когда мягкий смешок Гаррета щекотнул зацелованную, болезненно чувствительную шею. Все было как-то до странного правильно: прикасаться, ласкать, гладить – когда угодно и так, как захочется.
Только когда Хоук гортанно застонал и, повернув голову, исподлобья глянул на него, Андерс заметил, что его ладони, блуждавшие по спине Гаррета, успели сползти куда ниже, чем позволил бы любой из знакомых ему мужчин, и удобно устроились на его крепкой заднице. Андерс тут же отдернул руки и виновато улыбнулся, но в глазах смотревшего на него Хоука вместо гнева или хотя бы возмущения мелькнуло удивление, смешанное с толикой разочарования.
– Это Тортуга, приятель, – усмехнувшись, напомнил он и, совершенно домашним и в то же время невыразимо соблазнительным жестом потершись лицом о его плечо, бесстыдно закинул ногу ему на бедра. – Новая жизнь, новые правила… заключающиеся в основном в отсутствии самых глупых старых.
Андерс, поколебавшись, вернул руку на прежнее место – и через полчаса и пару десятков ленивых, а затем все более страстных поцелуев убедился в сказанном на собственном опыте.
К своему обещанию помочь ему освоиться на Тортуге Хоук отнесся до крайности ответственно. Он таскал Андерса по всему острову, перезнакомив его со всеми, кто мог ему пригодиться и кому просто следовало быть представленным: от почтенных торговцев, не гнушавшихся сделок с пиратскими капитанами, до самых уважаемых бордель-маман и молоденькой индианки Мерриль, ученицы бывшего шамана племени. Все трактиры города тоже входили в список обязательных к посещению мест – то ли потому, что большая часть хоуковых полезных знакомых обитала именно там, то ли он просто стремился продемонстрировать всем и каждому, что Андерс находится под его защитой.
Слухи на Тортуге действительно разносились быстро: уже на третий день Андерса встречали узнающими взглядами, а вслед ему звучали реплики в духе «А, так это тот хоуков приятель…» – но Гаррет явно намеревался подстраховаться. К тому же в тихом уединенном домике на склоне горы он быстро начинал скучать по привычному корабельному шуму и откровенно наслаждался кабацким галдежом. Андерс не без удивления поймал себя на том, что и ему самому порой недоставало общества матросов с «Кровавого клинка» – и с радостью увидел в одной из тех забегаловок, в которые его водил Хоук, щегольски разодетого Черного Роба, уже пьяного вусмерть Джекки и ещё нескольких старых знакомых.
В хорошей компании даже дрянной самопальный ром казался вполне приличным напитком, и Андерс, все ещё относившийся к подобнымх откровенно разбойничьим притонам с настороженностью, вскоре забыл о своих опасениях. Сидевший рядом Гаррет обнимал его за плечо, легонько поглаживал его кончиками пальцев и, прихлебывая из кружки, рассказывал какую-то из своих бесчисленных историй. И Андерсу даже начало казаться, что все было именно так, как должно было быть.
– Ну все, мне хватит, – вдруг отставил кружку Хоук. Андерс удивленно выгнул бровь и, проследив его взгляд, мягко усмехнулся:
– Рано испугался. Отец Габриэль тебе не привиделся. Он действительно тут и как раз потребовал себе рома поприличней.
– Да нет, мне просто каждый раз, как перепью, крылья у него мерещиться начинают, – покачал головой Хоук и, нахмурившись в ответ на скептический взгляд Андерса, раскинул руки характерным жестом врущего рыбака: – Нет, правда же крылья! Во-от такенные!
– Целый архангел, – ехидно поддакнул Андерс и ласково потрепал его по волосам. По-мальчишески насупившийся Гаррет замер под его ладонью и посмотрел на него с тем самым выражением, которое означало, что сейчас его опять зажмут в каком-нибудь углу и начнут целовать так, что он в полминуты забудет обо всем, кроме этого нахального, не имевшего никаких представлений о приличиях варвара.
Справедливости ради стоило отметить, что и сам он вел себя ничуть не лучше, потому что у него всякий раз не хватало сил равнодушно смотреть на своего пирата. Он вспыхивал от мимолетнейшего взгляда, от невинного прикосновения к руке – и все меньше понимал, почему должен отказываться от возможности получить то, что принадлежало ему по праву, из-за каких-то придуманных давно умершими людьми глупостей.
Три недели спустя «Кровавый клинок» снова вышел в море. Без Гаррета в доме Хоуков сразу стало много тише и спокойнее, и он даже начал походить на то, чем являлся на самом деле – маленький особнячок английских джентри, занесенный на край обитаемого мира прихотью коварной судьбы.
Андерс участвовал в домашних делах наравне со всеми: вместе с Карвером ладил ограду вокруг его небольшой плантации сахарного тростника, помогал госпоже Леандре по хозяйству и раз в пару дней ходил к морю менять росшие в лесу за домом фрукты на свежую рыбу, но ему все равно казалось, что он делал для них недостаточно. Однако Хоук, в свое время отмахнувшийся от его сомнений небрежным «уж врач-то без дела не останется» и тут же поторопившийся заткнуть его поцелуем, оказался прав. После первого же раза, когда Андерс сопровождал отправившуюся в гости к приятельницам госпожу Леандру, которая не преминула рассказать всем, какой чудный молодой человек у них теперь живет и какой он хороший доктор, к нему прислали мальчишку с вежливой просьбой проведать занемогшего супруга одной из тех самых приятельниц.
Супруг, страдавший от запущенной подагры, смотрел на Андерса с обреченным смирением висельника, явно не веря в перемены к лучшему, но покоряясь воле своей второй половинки. Впрочем, скептицизм быстро его оставил; уже на третий раз Андерса принимали как самого дорогого гостя, а мгновенно разошедшиеся по всему городу слухи обеспечили его ещё десятком новых клиентов.
На Тортуге, несмотря на её славу пиратского гнезда, в медицинском смысле было довольно тихо. Жертвы кабацких драк, когда дело доходило до поножовщины, чаще всего помирали куда раньше, чем кому-то из очевидцев приходило в голову сбегать за врачом, а с мелочами вроде ушибов и переломов суровые моряки предпочитали справляться самостоятельно – по крайней мере, пока те не приводили к лихорадке и прочим осложнениям. Но все же порой у Андерса бывали по-настоящему тяжелые дни, когда утро начиналось с визита к очередному запустившему свою рану чуть не до гангрены стоику, день продолжали трое его товарищей, не уступавших ему в терпеливости, а вечер, плавно переходящий в ночь, занимали тяжелые роды у какой-нибудь рыбачки.
Как он сумел добраться до дома после всей этой эпопеи, Андерс так и не понял, однако среди ночи его вдруг разбудил какой-то подозрительный шорох. Выглянув в коридор, он обнаружил там хмурившегося больше обычного Карвера, который затягивал на талии пояс с тесаком-мачете и, стараясь не шуметь, проверял свое охотничье ружье.
– На войну собираешься? – хриплым со сна голосом спросил Андерс. Глаза слипались, его все ещё пошатывало от усталости, но он потянулся за рубашкой и, с третьей попытки надев её через голову, вышел в коридор.
– Спи давай, мученик, – мельком глянув на него, буркнул Карвер. – Сам управлюсь.
– В чем дело-то? – потерев глаза, жестко осведомился Андерс. Он вовсе не считал, что несет ответственность за гарретова младшего, но все же позволить ему в одиночку бродить ночью по довольно диким местам было бы как-то не по совести.
– Да сам управлюсь, говорю же! – раздраженно огрызнулся тот и, поняв, что Андерс не оставит его в покое, неохотно пояснил: – Какая-то сволочь повадилась на нашей плантации тростник подрезать. Помаленьку, так что это не конкуренты с плантаций к югу от гавани, а просто какая-то трусливая крыса подворовывает. Спи, говорю тебе. Если вдруг там обнаружится что-то, с чем я не смогу совладать – отсижусь себе в засаде и потом уйду тихонько, а на следующий раз тебя позову.
Андерс, поколебавшись, кивнул и отправился обратно в комнату. В конце концов, Карвер был разумным взрослым мужчиной, даром что в присутствии старшего брата порой вел себя как обиженный мальчишка, и вполне успешно заботился о себе и своей семье задолго до того, как сам Андерс появился на горизонте.
Однако наутро на лице Карвера не было ни намека на торжество человека, успешно отстоявшего свою собственность, и Андерс, улучив момент, зажал его за амбаром и потребовал отчета. Карвер мигом замкнулся, насупился, словно готовясь защищаться, но затем все-таки выцедил сквозь зубы:
– Да не было там никакого вора. Это, оказывается, сироты с порта рвали. Они голодные вечно, а дети же вообще сладкое любят…
– И что ты с ними сделал? – нахмурившись, поинтересовался Андерс, и Карвер, отведя взгляд, смущенно огрызнулся:
– А что я должен был сделать?.. Нарезал им тростника по-человечески, чтоб не делили один грязный стебель на десятерых. Пущай лакомятся. Один хрен дохода с этой плантации едва на ленты Бет хватает, даже семена на посев воровать приходится. – Он помолчал и, нерешительно глянув на Андерса, попросил: – Ты только брату не рассказывай, он шкурой рисковал, чтобы мы смогли этот клочок земли купить… Только ж и я не мог этих мелких взашей прогнать, не по-людски же.
– Зря ты так, – хмыкнул Андерс. – Не стал бы он на тебя злиться. А вообще, если там ещё что-то осталось, может, попробуем карамели с пряностями наварить? Ваниль скоро на южном склоне созреет, ещё я вдоль тропы кардамон видел, Мерриль тоже наверняка что-нибудь подскажет. А то за сырой тростник и правда много не выручишь.
Карвер посмотрел на него с таким ужасом, будто Андерс предложил ему поучаствовать в иссечении гангрены, но, поколебавшись, кивнул.
Под вечер того же дня к калитке прибежали с дюжину оборванных мальчишек, потребовали позвать «дядь-Карвера» и, пошушукавшись между собой, выпихнули вперед самого длинного, который сунул ему в руки замученную почти до неузнаваемости крупную рыбину и тут же спрятался за спины приятелей. На ставшего очевидцем этой сцены Андерса Карвер зыркнул так свирепо, будто всерьез подумывал о том, чтобы избавиться от свидетеля своего мягкосердечия, но в конце концов только сварливо осведомился, когда будет готов план его предприятия с карамелью.
В прежние времена Андерс решил бы, что советоваться со священником насчет дел торговых – далеко не лучшая идея, однако с отца Габриэля вполне сталось бы предоставить ему полное и подробное обоснование разумности либо бессмысленности его затеи, причем такое, что придраться к нему не сумел бы ни один купец. Впрочем, на самом деле это было не более чем удачным поводом снова зайти в церковь: Андерс сам не заметил момента, когда общение с язвительным тортугским священником стало доставлять ему такое удовольствие, но порой ему изрядно недоставало его насмешек и своеобразной манеры разговора. Толком соотнести довольно противную физиономию отца Габриэля со всем тем, что олицетворяла его строгая темная ряса, Андерсу все ещё не удавалось, но это противоречие, казалось, самим фактом своего существования помогало ему примириться с произошедшими в его жизни переменами.
– Что тут произошло?! – потрясенно выдохнул он, переступив порог небольшой церквушки. На фоне её белых стен яркие узоры несложных витражей казались россыпью леденцов, подкрашенных виноградным соком и шафраном, и Андерса каждый раз охватывала какая-то доверчивая детская радость, с какой, наверно, и полагалось обращаться к Отцу. Но теперь оконные проемы зияли пустотой, и даже падавшие сквозь них солнечные лучи, которые заставляли гладкое дерево скамей сиять каким-то внутренним светом, не смягчали неожиданно тягостного впечатления.
– Да так, родственник заглянул, – поморщившись, отозвался сметавший осколки отец Габриэль. – Поговорили вот …
Андерс захлопнул рот и, забрав из кладовки за алтарем запасную метлу, присоединился к нему. Непривычно тихий священник покосился на него и, тихонько хмыкнув, вернулся к своему занятию. В четыре руки дело пошло веселее, но потом пришлось перевернуть все скамьи в поисках закатившихся под них осколков, чтобы непоседливые малолетние прихожане, умудрявшиеся пролезть в самые немыслимые места, не поранились ненароком и не прибавили работы уже Андерсу.
Когда они закончили, отец Габриэль вытащил откуда-то здоровенный кувшин холодного тростникового сока, указал Андерсу на скамейку в первом ряду и, усевшись рядом с ним, разлил сок по кружкам. Тот отчего-то оказался нестерпимо сладким и почти не утолял жажды, и Андерс невольно подумал о том, что было бы неплохо этот сироп хоть чем-нибудь развести.
– А чего хотел-то? – после нескольких минут в удовлетворенной, необыкновенно мирной тишине, полюбопытствовал он. – Ну, родственник твой. Охота ж было тащиться через всю Атлантику…
– Да так, – вздохнул отец Габриэль, задумчиво глядя на пустующий проем над алтарем, где раньше находился витраж с чем-то светлым и изящным, вроде цветка лилии. – Хотел, чтобы я вернул кое-что. М-м… вазочку одну. – Он покачал головой, отхлебнул из своей кружки и, как будто услышав андерсовы мысли, плеснул в его кружку рому из невесть откуда взявшейся бутылки. Андерс хмыкнул и, снова приложившись к ней, с удивлением признал, что вкус у этой странной смеси стал куда приятнее.
– Очень важная, наверное, вазочка, – прокомментировал он. У отца Габриэля все-таки были очень странные родственники. – И ты отдал?
– Попробовал бы не отдать, – иронично хмыкнул священник, на миг напомнив себя обычного, и снова посерьезнел, а ещё через несколько секунд философски поинтересовался: – Андерс, у тебя младшие братья есть?
– Родных нет, – покачал головой тот. – Только старшая сестра и три младших. А двоюродные есть… впрочем, мы все равно по соседству жили, как одна семья.
– Доводилось, наверно, у них какую-нибудь дрянь отнимать? – понимающе кивнув, осведомился отец Габриэль. – Ну знаешь, змеюку там ядовитую, или крысу заразную портовую – а они знай скандалят, твердят, что без вот именно этой твари божьей им и жизнь не жизнь, и они о ней заботиться будут и обращаться осторожно, и обязательно всех блох с неё выведут?.. – Андерс усмехнулся, и он развел руками: – Вот та же ерунда. И ведь не докажешь, что ничего хорошего из этого не выйдет. А они до того разойдутся, что уж и правда проще обратно отдать, чем что-то доказывать…
– Ты сейчас говоришь, словно дама, недовольная парнем, которого её дочь в дом привела, – заметил Андерс. Любого из его знакомых в Старом Свете подобная фраза возмутила бы до глубины души, но отец Габриэль лишь громко расхохотался, расплескав половину кружки по своей рясе, и через несколько минут, восстановив дыхание, с усмешкой покачал головой:
– Ох, вот до этого я, надеюсь, все-таки не доживу!
Андерс потом предлагал ему ещё какую-то помощь, не очень, на самом-то деле, понимая, в чем именно та могла бы заключаться: городских мастеров-стеклодувов он знал плохо, и тот, который продавал ему кривоватые мутные склянки для снадобий, с восстановлением витражей не справился бы точно. Отец Габриэль отказывался, утверждая, что все сделает сам, но Андерс, поразмыслив, все-таки организовал вместе с госпожой Леандрой сбор средств на восстановление храма и через пару недель преподнес священнику небольшой мешочек с монетами. Тот удивился так, будто давно не видел либо денег, либо добрых людей, и не иначе как от растерянности благословил их строго по католическому канону, безо всякой импровизации.
Витражи вернулись на свое место удивительно скоро. Порой Андерсу даже казалось, что он увидел знакомое цветное мерцание на стенах церкви куда раньше, чем они с госпожой Хоук смогли набрать достаточно денег – но такого, конечно же, быть не могло.
Андерс не был моряком, который смог бы узнать корабль по одному лишь фор-марселю, показавшемуся над скалами защищающего гавань мыса. Команда «Кровавого клинка», а после и его пациенты подробно растолковали ему, чем именно трехмачтовый голландский флейт отличался от прочих судов, но кораблей такого типа в порту Тортуги был не один десяток. И все же, когда он шел в город или, наоборот, возвращался домой и видел входящий в гавань трехмачтовик, сердце у него всякий раз сбивалось с ритма, и он невольно начинал приглядываться к кораблю повнимательней, хотя надежды разглядеть с такого расстояния отличительные особенности «Клинка» не было никакой. И после этого он ещё по нескольку часов то и дело поглядывал на ведущую к дому тропу в надежде увидеть вышагивающего по ней Хоука.
Но когда тот и вправду появился, Андерс просто оцепенел от неожиданности и лишь после того, как Гаррет улыбнулся и весело помахал ему рукой, сорвался с места.
– Я соскучился, – выдохнул он в губы Хоуку, вцепившись в его плечи так крепко, будто тот мог неожиданно исчезнуть, и бесстыдно притерся к нему всем телом, дрожа от давно не находившего выхода желания.
– Ну не здесь же, дикий шотландский горец! – наигранно возмутился Гаррет, знакомо и жарко засверкав глазами – и не сделал ни единой попытки воспротивиться, когда Андерс, окончательно потеряв рассудок от почти невинной приветственной ласки, потащил его в кусты.
Свертки с гостинцами тут же полетели на землю, камзол, из кармана которого он в последний момент успел выхватить склянку с подаренным Мерриль ароматным маслом, упал сверху – и Андерс, не потрудившись даже толком раздеться, накинулся на уже полуголого, нетерпеливо постанывавшего Гаррета с поцелуями.
– Благословляю, сыновья мои, – донеслось до них, когда Андерс, забыв обо всем, яростно вколачивался в горячее сильное тело, отзывавшееся на каждое его движение сладкой судорогой. Он вздрогнул от неожиданности и, замерев, покосился на светлевшую меньше чем в ярде от них тропу, на которой темным пятном выделялась медленно проплывавшая мимо ряса. – Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, а также всех ангелов земных и небесных, ага. – Отец Габриэль чуть слышно хохотнул и продолжил путь, а оставленный без внимания Гаррет протестующе рыкнул и, за загривок пригнув оцепеневшего Андерса к себе, требовательно впился в его губы.
Про священника тот мигом забыл.
Время на Тортуге летело незаметно. В мягком тропическом климате смена сезонов ознаменовалась лишь тем, что теплые проливные дожди стали чаще, а деревья украсились цветастыми спелыми плодами. Андерс окончательно освоился в доме Хоуков и даже чувствовал себя частью семьи – кем-то вроде старшего кузена для Карвера и Бет и любимым племянником для госпожи Леандры. Дел по хозяйству, как и докторской работы, всегда было с лихвой, и даже то, насколько сильно он скучал по Гаррету, он обычно осознавал лишь в тот момент, когда тот, загорелый, пропахший морской солью и корабельной смолой, возвращался домой. А до того момента – всего лишь смотрел на море, каждый миг ища в нем знакомые очертания корабля и порой чувствуя себя канонической «женой моряка», и старательно отгонял мысли о том, что в каждом рейде гибло до десятой доли пиратских команд. Как уже погиб смытый в море во время шторма Дженси, Малыш Джекки, получивший пулю в голову, и многие другие из его знакомых.
И все же Андерсу чего-то не хватало, и порой он начинал отчаянно тосковать по трепетному свирепому чувству, которое вспыхивало в его душе в те моменты, когда они с Хоуком сражались плечом к плечу – с людьми или со стихией. И как бы Андерс ни любил госпожу Леандру и её младших детей, он все чаще ловил себя на том, что смотрит в спину снова отправляющемуся в рейд Гаррету с завистью.
И все же размеренная, спокойная жизнь казалась такой неспешной, что он умудрился напрочь забыть о том, что однажды существующее положение вещей обязательно изменится. И когда в очередной раз Хоук явился домой не в заношенной матросской рубахе, а в камзоле с серебряным шитьем и даже при шляпе, Андерс изумился настолько, что чуть не забыл наброситься на него с поцелуями.
– «Кровавый клинок» мой! – насладившись его потрясением, объявил Хоук и, привычным патетическим жестом отбросив в сторону свертки с неизменными гостинцами, сам подхватил его на руки и с жадным звериным ворчанием уткнулся в шею.
В этот раз все было иначе: Гаррет не дурачился напропалую, смеша Андерса до слез и приводя пытавшуюся утихомирить его матушку в отчаяние, а со второго же дня, едва позволив себе немного перевести дух, с головой окунулся в капитанские заботы. Собрать корабль в рейд было не так-то просто, и порой Хоук по нескольку часов подряд ругался с торговцами, поставлявшими морякам провизию, канаты, порох и боеприпасы. Андерс, несколько освоившись, взял на себя часть его дел, но, несмотря на все его старания, их не становилось меньше. И вся разница заключалась в том, что теперь не Гаррет по вечерам валился ему под бок в полуобмороке от изнеможения, а оба они падали в кровать, едва умудряясь собрать остатки сил для того, чтобы сползтись вместе и привычно переплестись конечностями.
И даже в те дни, когда они не уходили в город в надежде добыть необходимое за приемлемую цену, Хоук часами просиживал за расчетами, стараясь предусмотреть все, что только было возможно.
– Так и оставишь его «Кровавым Клинком»? – обняв сгорбившегося в кресле Гаррета со спины, полюбопытствовал Андерс. Тот глубоко вздохнул и, откинув голову ему на грудь, потерся щекой о его рубаху, а потом, отложив измочаленное перо в сторону, неопределенно пожал плечами:
– Вообще-то я подумывал вернуть ему прежнее название. А то всяких «кровавых» в здешних водах столько, что запутаться впору.
– Я бы не советовал, – заметил неожиданно возникший рядом отец Габриэль и, театрально мазнув губами по запачканным в муке пальчикам госпожи Леандры, вышедшей встретить гостя, закончил: – Накликаете ещё.
– Кого? – подняв голову, в недоумении переспросил Андерс.
– Его и накликаете, – отозвался священник так мрачно, как будто речь шла не об архангеле Михаиле, а по меньшей мере о дьяволе.
– Разве это плохо? – уточнил Хоук, с интересом посмотрев на него. – Ангел же, а не нечисть какая.
– Ангелы – воинство Господне, – глянув на него, как на несмышленого мальчишку, назидательно проговорил отец Габриэль. – Оно тебе надо – регулярную армию на свою шею?
– Ну если так рассматривать… – задумчиво хмыкнул Хоук, – то пожалуй что нет.
– То-то же! – поднял палец священник и, оставив их наедине, присоединился к вернувшейся на кухню Леандре.
– Канонир у нас уже есть, – проговорил Гаррет, прикрыв глаза. Андерс поощрительно мурлыкнул, продолжая поглаживать его по щеке, и он пояснил: – Я одного парня с «Совершенного» сманил, Варрика, слышал, может? Младший брат Барри Тетраса. Артиллерист от Бога, да и характер у него получше, чем у братца.
– Верхнюю команду Черный Роб обещал собрать, – кивнув, добавил Андерс, – благо большая часть матросов решила остаться на судне. За штурмана ты и сам можешь…
– Лучше найти ещё одного, – покачал головой Хоук. – Мало ли что… Гарт, конечно, выучил меня всему, что сам знал, дальше уже лишь у моря учиться, но корабль, на котором только один человек знает, как проложить курс, далеко не уплывет.
– И ещё, капитан Гаррет Хоук, – задумчиво проговорил Андерс и, встретившись с ним глазами, решительно закончил: – Тебе понадобится судовой врач.
Вместо эпилога.– Вот это я понимаю – выпендрился! – не без уважения отметил отец Габриэль, провожая взглядом выходящий из гавани трехмачтовый флейт «Справедливость».
И, усмехнувшись собственным мыслям, щелкнул пальцами.
примечание*Триады бардов. Ссылка на источник, увы, утеряна. Какая-то книга про кельтскую культуру..
Общий сеттинг - компиляция из всего перечитанного и пересмотренного на пиратскую тему, от "Одиссеи капитана Блада" до "Пиратов Карибского моря", так что все условное по самое никуда. И никакой матчасти
Пейринг: м!Хоук/Андерс, конечно же. Наконец-то.
Морские термины потырены отсюда
"Кровавый клинок"
СПН-фанаты! Если вам мерещится в тексте какой-то подъеб, знайте: он вам не мерещится!
Хотя сейчас я уже начинаю думать, что оно тихой сапой переросло в полноценный кроссовер.
Часть четвертая. Врач.Порт Тортуги встретил его вонью цветущей воды, доносившейся с пристани забористой бранью и ослепительным тропическим солнцем, в лучах которого даже посеревшее от времени дерево складских построек казалось болезненно ярким. Оглушенный портовым гвалтом Андерс на мгновение замер на краю пирса и, в замешательстве оглядев расстилавшийся перед ним шумный лабиринт, рассеянно поддернул рукава своего поношенного камзола. Он, несколько недель подряд не обременявший себя ничем, кроме полотняной рубахи, успел совершенно от него отвыкнуть. Камзол теперь казался ему до странного неудобным, и Андерс чувствовал себя почти так же неловко, как в тот день, когда впервые надел подобный наряд.
И у него не было ни малейшего представления о том, как жить дальше.
– Ну пошли, – жизнерадостно заявил выскочивший из шлюпки Хоук и, закинув на плечо собственный камзол – темный, с изящной вышивкой по краям манжет – выжидательно глянул на него. Существование этого одеяния поразило Андерса едва ли не больше, чем прочитанный наизусть монолог из пьесы Шекспира: он так привык видеть Гаррета в простых матросских рубахах и полотняных штанах, что попросту не мог представить его в чем-либо другом. А тот, ответив на его полный изумления взгляд лукавой, чуточку самодовольной ухмылкой, наотрез отказался надевать этот самый камзол – и Андерс ни на миг не поверил, что причиной тому действительно была тропическая жара, а не вредность одного отдельно взятого ирландца-квартерона.
– Куда? – недоуменно выгнув бровь, поинтересовался Андерс. Хоук был вовсе не обязан возиться с ним и дальше: в конце концов, он ведь уже выполнил обещанное, помог ему добраться до Тортуги – живым, невредимым и даже не совсем нищим.
– Ты что, всерьез думал, что я вот так возьму и просто выкину тебя на берег? – шутливо возмутился тот и, обняв его плечи приятельским, совершенно лишенным прежней отстраненной предупредительности жестом, потянул к видневшимся чуть поодаль докам. – Брось, мама меня не так воспитывала.
– И кто у тебя мама? – послушно последовав за ним, полюбопытствовал Андерс и снова принялся разглядывать гавань. Честно говоря, помощь ему и впрямь не помешала бы: пробраться через путаницу разномастных портовых строений без проводника было, похоже, совершенно невозможно. Да и совет насчет того, где найти безопасный ночлег, тоже оказался бы отнюдь не лишним.
– Миссис Леандра Хоук, урожденная леди Амелл, графиня Мидлсбро, – буднично сообщил Гаррет. Руку с андерсова плеча он так и не убрал, и Андерс, лениво размышлявший о том, когда же тот догадается его погладить, только через пару мгновений осознал услышанное.
– Что?! – споткнувшись на ровном месте, потрясенно переспросил он. – Так ты у нас граф?
– Нет, я плод чудовищного мезальянса, – хмыкнул Хоук и, развернув его к пристроившемуся на окраине порта небольшому домику, пояснил: – Позвольте представиться: Гаррет Хоук, эсквайр. – Андерс выдохнул какой-то неразборчивый возглас, и Гаррет, ухмыльнувшись, иронично переспросил: – Что, не верится?
– Верится, – вдруг обретя голос снова, сказал Андерс. – На настоящего деревенщину вроде Клюва ты нисколько не похож, даже когда выдаешь какой-нибудь семиколенный загиб. Но при чем здесь мезальянс?
– Ну как же, – ехидно протянул Хоук. – Матушка – примерная графская дочь, невеста… не помню чья, но тоже какого-то графа или богатого лорда, и все вроде бы шло как положено; и тут в её размеренную, распланированную жизнь с грацией варвара-кельта вломился мой батюшка. Умный, учтивый, отважный, неоднократно доказывавший свою доблесть и преданность стране на поле брани, обаятельный, как дьявол – но, увы, простой эсквайр. Причем жалованный, то есть вчерашний простолюдин. Графские дочери за таких замуж не ходят, они даже на балах с ними танцуют, только если у них денег вдесятеро больше, чем у папенек-графов. – Он остановился, пропуская процессию из дюжины здоровяков, которые тащили куда-то огромные деревянные ящики, и не без злорадства закончил: – Когда матушка с ним все-таки сбежала, был страшный скандал. Было бы, наверное, ещё хуже, если бы дедуля Амелл узнал, что я родился через жалкие полгода после венчания, но сей знаменательный факт – как и прочие подробности семейной жизни – мама с папой предпочли оставить при себе.
– А почему ты раньше не рассказывал? – задумчиво осведомился Андерс.
– А зачем? – пожал плечами Гаррет и, продолжив путь, снова увлек его за собой. – Сейчас-то какая разница, титул, не титул – солнце на Тортуге одно на всех и нож в темном переулке тоже. Погоди, сейчас закончу тут кое-какие дела, и пойдем решать, где тебе пристроиться на первое время.
То небольшое здание оказалось непонятного назначения конторой: за толстой, окованной железом дверью находилась небольшая комнатка с крохотными окнами, перегороженная посередине длинным узким столом. Андерс принялся было осматриваться, но сидевшие в углах охранники тут же вперили в него такие неприятно-цепкие взгляды, что он предпочел сделать вид, будто скудная обстановка помещения нисколько его не интересует.
– А, Хоук, – поприветствовал их сидевший за столом мужчина, невысокий крепыш с заплетенными в косички усами и бородой. Гаррет кивнул в ответ и, устроившись на одном из стоявших перед столом табуретов, указал Андерсу на соседний, и хозяин продолжил: – Ждал тебя. Мииран уже заходил, отдал распоряжения. Тебе как обычно?
– Нет, давай в этот раз половину золотом, – поразмыслив, решил Хоук. – Сейчас сколько дашь?
– Погоди, это подсчитать надо, – укоризненно глянув на него, покачал головой бородач и, обменявшись с охраной парой жестов, скрылся за маленькой дверцей в дальнем углу комнаты. Через минуту он вернулся с увесистой книгой в руках и, достав из кармана жилета крохотные кривоватые очки, принялся внимательно её изучать.
– Так, тебе причитается четыре доли: с первых двух кораблей и с двух последних, – наконец сообщил он. – Третью Мииран велел вычеркнуть. И две последних мне вообще наново пересчитывать придется, он сказал, у вас откуда-то новенький взялся. Ты, что ли? – Он вдруг поднял голову и вперил в Андерса пронзительный взгляд, заставив его вздрогнуть от неожиданности.
– Он самый, – лениво подтвердил Хоук и, с какой-то неуловимо неприятной усмешкой посмотрев на хозяина конторы, добавил: – Заканчивай с вводной частью, Барри, а то у меня каждый раз ощущение, будто ты меня надуть собираешься. Ты ведь знаешь, как я не люблю жуликов, верно?
Как будто задремавшие охранники разом подобрались, но Барри только поморщился и, махнув рукой, буркнул:
– Скотина ты, Хоук. Знаешь же, я дела по-честному веду, так нет, каждый раз попреки да намеки. – Он опять зашуршал своей книгой и через пару минут заявил: – Точную сумму тебе впишу, когда покупатель на ваш товар найдется. Зайдешь потом и проверишь, раз тебе в радость порядочного человека оскорблять. А сейчас… – Он снова ненадолго задумался и заключил: – Четыре дублона в счет твоей доли, остальное потом, как расторгуетесь.
– Сойдет, – покладисто согласился Хоук. – Один серебром. И Андерсу тоже посчитай.
– Ему всю долю на руки или он тоже станет моим клиентом? – почти неприязненно осведомился Барри, и Андерс, покосившись на Гаррета в поисках подсказки, проговорил:
– На руки. Всю сумму, если это возможно.
– Невозможно, ещё не понял, что ли? – оскорбленно буркнул бородач. – Кому я тут рассказывал, что я ещё даже не знаю, сколько вы в этот раз притащили – как я могу вам доли рассчитывать? Может, ваш чертов какао тут с руками оторвут, а может, свиньям на корм выкинут, сумма же разная получится.
– Второе маловероятно, – усмехнулся Хоук, однако ворчание высчитывавшего что-то хозяина конторы больше не прерывал.
Андерс вопросительно посмотрел на Гаррета, и тот, не обратив внимания на подозрительные взгляды охранников, наклонился к нему и вполголоса объяснил:
– Барри Тетрас – портовый счетовод, он же торговый посредник и немного банкир и ростовщик. Большинство капитанов предпочитают распределять добычу, не вмешивая в это посторонних, но иногда ситуация получается более сложная, вроде как у нас с Миираном. Барри, конечно, тот ещё жук, но в счетах у него порядок идеальный. Да и с законопослушными купцами у него связи налажены, так что товар сбывать удобно. А вот в долг у него лучше не брать, такие проценты заламывает…
– Я все слышу, – не отрываясь от извлеченного из-под стола абака, подал голос Барри, но Хоук, и не подумал смутиться, только ехидно фыркнул в ответ.
Из портовой конторы Андерс вышел человеком не то чтобы состоятельным, но действительно уже не нищим. Мистер Тетрас, разумеется, отнюдь не горел желанием расставаться с деньгами, но после получаса препирательств все-таки отсчитал ему ту часть его доли, которая была гарантированно обеспечена товаром. И даже пообещал по первому же требованию выдать все, что будет выручено сверх неё.
– Погоди-ка, – уже за дверью вспомнив некоторые обмолвки конторщика, озадаченно нахмурился Андерс. – Неужели Мииран действительно записал твоей долей с «Рыцаря Храма» меня?..
– А ты думал, что он тут благотворительность разводить будет? – удивился Хоук. – Я назначил условие, он его принял, все верно. Пошли, надо бы по дороге в пару лавок заглянуть.
– И сколько составила бы твоя доля в ином случае? – не двинувшись с места, осведомился Андерс. – Хотя бы примерно. Барри юлил, как законник, ему положено; но ты наверняка представляешь, сколько можно выручить за нашу добычу.
– С «Рыцаря Храма» получилось бы не больше полудюжины дублонов, у него в трюме были только кожи да не лучшего качества парусина, и то мы половину по дороге выкинули, чтобы освободить место, – задумавшись ненадолго, сообщил Гаррет и, ловко выхватив из воздуха кошель с половиной андерсовой доли, который тот рассеянно подкидывал на ладони, с обаятельной улыбкой сунул его в свой мешок: – И вот теперь ты мне совсем ничего не должен.
– Кроме жизни, – невольно усмехнувшись в ответ, отозвался Андерс, но Хоук неожиданно посерьезнел и, внимательно посмотрев на него, поинтересовался:
– Помнишь, как тогда, на испанце, ты отбил чуть не проткнувшую мне брюхо шпагу и прирезал её владельца?
Андерс в недоумении сдвинул брови и, помедлив, кивнул, и он продолжил:
– И это ведь был не один подобный эпизод, так?..
– Но ты ведь тоже мне жизнь спасал не единожды, – напомнил Андерс.
– Именно! – с ухмылкой хлопнул в ладоши Гаррет и уже без шутовства пояснил: – В нашем деле ещё и жизнью считаться попросту глупо. Я тебя спас, ты меня спас, оба друг другу шкурой обязаны, а уж вычислять это все – последнее дело, после первого же абордажа во всяком счете запутаешься. Так что все, мы с тобой квиты! – Он снова улыбнулся и вдруг подмигнул ему, и Андерс, рассмеявшись, с готовностью принял протянутую ему руку:
– Будешь губернаторский сад грабить – не попадайся.
Хоук, надо отдать ему должное, честно пытался помочь ему сориентироваться в городе. Однако вскоре Андерс все равно перестал понимать, где же они находились: узкие улочки со спящими возле стен пьяными моряками казались ему совершенно одинаковыми, и даже попадавшиеся время от времени вывески или фигурные дверные кольца помогали мало. После третьей позеленевшей от времени львиной морды он сдался и, бросив попытки запомнить какие-нибудь отличительные признаки, постарался просто не отставать от Гаррета. Несколько особо приметных таверн все-таки остались у него в памяти, вот только он вовсе не был уверен, что смог бы отыскать их самостоятельно.
По городу они петляли довольно долго. Хоукова «пара лавок» незаметно превратилась в полудюжину, но протестовать Андерс не собирался. Отчаявшись запомнить все переплетения улочек Тортуги с первого раза, теперь он просто старался немного привыкнуть к месту, где ему, похоже, предстояло жить.
Возле гавани смердело гниющими водорослями и дохлой рыбой, на улицах было многолюдно и шумно, а от многочисленных кабаков за дюжину ярдов несло дрянным ромом и сладковатыми притираниями шлюх. За складами начался квартал поприличней: дощатые халупы постепенно сменились белеными домиками с крытыми соломой крышами, а к постепенно слабеющей вони протухшей теплой воды примешивались запахи прокаленной солнцем пыли и угольного дыма. Народу здесь было поменьше, и в толпе гораздо чаще попадались загорелые женщины в поношенной, но чистой одежде. А вот до холма, на котором обитали местные богачи, они так и не добрались, Андерс только краем глаза заметил ярко-красные черепичные крыши возвышавшихся над городом каменных особняков.
– А теперь пошли домой, – вынырнув из очередной лавки, хлопнул его по плечу Хоук. Из горловины его мешка торчал какой-то яркий сверток с большим бантом, и Андерс, невольно заинтересовавшись, оглянулся на вывеску оставшегося позади магазина.
– Лавка кружевницы? – с удивлением проговорил он. – Это-то тебе зачем?
– Ну не могу же я к матери с сестрой с пустыми руками явиться, – пожал плечами Хоук. Шел он вроде бы небыстро, но глазевший по сторонам Андерс все равно едва поспевал за его широким шагом. Дощатая мостовая вдруг пропала, сменившись утоптанной широкой тропой, а глинобитные домики уступили место тростниковым хижинам. В промежутках между ними ярко зеленела какая-то тропическая растительность, собственнически цеплявшаяся за сложенные из каких-то широких листьев крыши, и мелькали пышные крупные цветы. Зелени вокруг становилось все больше, и всего через несколько минут Андерс понял, что хижины тоже остались позади.
– А где находится твой дом? – оглядываясь, полюбопытствовал он. Человеку, привыкшему к скупой растительности шотландского Хайленда, от такого буйства природы становилось слегка не по себе. В пышной листве могучих деревьев, подступавших к самой дороге, громко скандалили какие-то птицы, а в траве возле самой обочины мелькнула пестрая чешуя очень немаленькой змеи, поспешно уползавшей прочь. Густой тропический лес неожиданно оборвался, но Андерс, шагая через поле с какой-то незнакомой, не похожей на обычные злаки растительностью, ещё долго чувствовал его запах: густой, тяжелый цветочный дух, смешанный с ароматами влажного перегноя и согретой солнцем зелени.
– В паре миль от города, на горе, – отозвался Хоук. В его движениях появилось что-то расслабленно-ленивое, словно у пригревшегося на солнце кота – и он, как будто услышав андерсовы мысли, запрокинул голову и подставил лицо ярким лучам, падавшим сквозь листву посаженных по обочине кустов. – Ну, гора из неё, по правде, так себе, но другой тут все равно нет. – Он махнул рукой, указывая вперед, но Андерс, даже приглядевшись, смог разглядеть только обозначавший край поля ряд деревьев и густую темно-зеленую шапку, венчавшую остров. – Домик у нас не очень большой, но места хватает. Перед прошлым рейдом мы с Мелким ещё одну комнату пристроили, хотели столовую сделать или спальню для гостей. Мама там, наверное, уже все обустроила. – Андерс залюбовался появившейся на его лице чуть заметной, удивительно светлой улыбкой, которая делала его похожим на мальчишку, и Гаррет, поймав его взгляд, улыбнулся шире и почти хвастливо продолжил: – А ещё Мелкий купил тростниковую плантацию. Совсем маленькую, правда, с одного края до другого доплюнуть можно, но все равно он пыжится, как рыба-еж, и называет себя почтенным плантатором.
– А твоя сестра? – чувствуя, как постепенно разрасталось внутри тепло, не имевшее никакого отношения к пылавшему в небесах солнцу, поинтересовался Андерс. За показным ехидством в голосе Хоука отчетливо слышалась какая-то снисходительная нежность, и он тоже не сумел сдержать улыбки.
– Бет никак не оправится от болезни, – на мгновение отведя взгляд, отозвался Гаррет. – Ничего серьезного, но она устает очень быстро и никак не привыкнет к здешней жаре. Она маме по дому помогает, чем может, иногда за вышивку берется. Много так не заработаешь, за местными белошвейками ей все равно не угнаться, но она хотя бы не чувствует себя обузой.
Андерс осторожно коснулся его плеча, желая хоть немного подбодрить, и Хоук, неожиданно повернув голову, коротко чмокнул его пальцы. Андерс вспыхнул и уже собирался слегка возмутиться или даже отвесить этому наглецу шутливую оплеуху, но Гаррет вдруг выпрямился и пробормотал: «готовься!» – а потом попытался изобразить из себя воплощение порядочности и благопристойности. Вышло, на андерсов взгляд, не так чтобы хорошо – даже умиротворенный и расслабленный, он выглядел именно пиратом, неприрученным хищником с морских просторов. Однако поинтересоваться причиной подобной перемены Андерс не успел: смотревший поверх его плеча Хоук сделал шаг вперед, и он, обернувшись, увидел вышедшего из-за поворота дороги человека в темном одеянии католического священника.
– Здравствуйте, святой отец, – почтительно проговорил Хоук, с искренней симпатией глядя на взъерошенного сухощавого мужчину, который казался совсем невысоким даже рядом с не особенно рослым Андерсом. – Бла…
– Да благословляю, благословляю, – поморщившись, небрежно отмахнулся крестным знамением тот и, с хрустом откусив кусок от толстого стебля какого-то растения, пожаловался: – Дались тебе эти формальности. Или, думаешь, благословение навроде апельсина – надо брать то, которое посвежее? Кстати, а когда венчать-то вас будем, сыновья мои?
– Что? – откровенно растерялся Хоук. Андерс, на всякий случай изобразивший на лице умеренное благочестие, и вовсе потерял дар речи. – Святой отец, но с чего вы…
– А тех, с кем ты раньше блядовал, ты к матушке знакомиться не водил, – прожевав, буднично отозвался священник и, не обратив внимания ни на неприкрытое потрясение Андерса, ни на гарретово смущение, назидательно воздел к небесам погрызенный стебель: – А значит, у тебя тут все всерьез. И не вздумай отрицать, не поверю!
– Я не отри… – начал было Хоук, но священник, мгновенно потеряв к нему интерес, бесцеремонно уставился на его спутника.
Андерс попросту оцепенел под его взглядом: настолько тот не соответствовал внешности святого отца – плохо выбритого, с взъерошенными каштановыми волосами без намека на тонзуру и с кусочком зеленоватого стебля, прилипшего к уголку рта. Мелкие, какие-то несуразные черты его лица казались ещё некрасивей из-за асимметричной насмешливой гримаски, а узкие губы чуть заметно кривила ироничная, совсем не священническая улыбка. Да и вообще он был совершенно не похож на служителя церкви. Даже в рясе он напоминал скорее мошенника, жулика или трактирщика из тех, что разбавляют свое пиво вдвое, а виски и вовсе впятеро, а потом дерут за них тройную цену. Но взор ехидно прищуренных глаз был исполнен такой мудрости и спокойной силы, что Андерс немедля уверился в том, что священник видел его насквозь.
– Ух ты! – вдруг умилился он. Андерс вздрогнул от неожиданности и, моргнув, не узнал его взгляда: теперь в нем светились искренний детский восторг и какая-то покровительственная нежность. – Давненько я такого не видел! Лет пя… много, короче, лет. Думал уже, что таких, как ты, и вовсе не осталось!
– Таких, как я? – ошарашенно переспросил Андерс, но святой отец проказливо, заговорщицки улыбнулся и, не ответив, снова повернулся к Гаррету:
– Ну так что, сын мой, будем блюсти формальности по полной или все-таки предпочитаешь жить на свободе – пардон, во грехе?
– Святой отец, нам не хотелось бы так спе… – дипломатично начал Хоук.
– И то правда, – опять не дав ему договорить, с готовностью согласился священник, – негоже, чтобы Божье благословение словно колодки на шее было. А то вот попереженятся всякие торопыги, а потом на Него же бочку катят – дескать, за что караешь. А Он, небось, ни сном, ни духом: свободу воли дал, разум дал, разве ж Он виноват, что Его дарами никто не пользуется. – Он одобрительно похлопал Гаррета по плечу, едва сумев до него дотянуться, и закончил: – И знаешь, Хоук, все-таки плохо на тебя море влияет. Кончай уже святоотецкать, у меня имя есть.
Он ещё раз махнул рукой в отдаленно похожем на благословляющий жесте и снова двинулся к городу, бросив на прощание:
– Передавай привет своей почтенной матушке!
Андерс, чувствовавший себя так, словно само мироздание вдруг зашаталось у него под ногами, сглотнул и с трудом выдавил, глядя в спину удаляющемуся священнику:
– Это что было?
– Это отец Габриэль, – вздохнул Хоук, в голосе которого слышалось совершенно несвойственное ему смирение. – Местный священник.
– Погоди, а что это у него с ногой? – озадаченно нахмурился Андерс, привычно уцепившись взглядом за едва заметную неловкость в походке святого отца.
– Тесак у него там, в ножнах на бедре под рясой, – отозвался Хоук и, пожав плечами в ответ на его недоуменный взгляд, пояснил: – Тортуга же. Пиратское гнездо.
– Как его вообще сюда занесло, – пробормотал себе под нос Андерс. Гаррет знакомым жестом взъерошил волосы на затылке, поудобнее перехватил свой мешок и, уже двинувшись дальше, сообщил:
– Сослали.
Андерс вопросительно приподнял бровь, и Гаррет продолжил:
– Отец Габриэль – он, вообще говоря, еретик. Настоящий, ему именно за ересь и досталось. Он верует, что Господь есть Любовь, а всё остальное уже люди придумали. Грех, стыд, приличия, кому кого любить можно, а кого нельзя. Ну и всякое там «не укради» и «не возжелай» тоже. – Он ухмыльнулся, но мгновением спустя посерьезнел снова и добавил: – И, главное, он обо всем этом не молчал – причем как не молчал!.. В общем, его церковному начальству надоело, что он их чуть не на каждой площади клеймит, беззастенчиво разбалтывая все то, что оное начальство жаждало сохранить в секрете. Причем, насколько я знаю, он и привирал-то там совсем немного, просто в рамках художественного преувеличения, а не так, чтобы невинного человека оговорить.
– Ну да, епископы не любят, когда голодающая паства узнает подробности их меню, – язвительно прокомментировал Андерс. Хоук кивнул и продолжил:
– Короче, однажды какой-то кардинал совсем потерял терпение и, сговорившись с иными «пострадавшими» от не в меру острого языка отца Габриэля, устроил так, что его отправили в Новый Свет. Впрочем, приличия ради в приказе было написано что-то вроде «просвещать языческие народы», так что отец Габриэль у нас не ссыльный, а миссионер.
– И как, успешна его миссионерская деятельность? – недоверчиво осведомился Андерс, но Хоук вдруг смущенно улыбнулся и уклончиво проговорил:
– Ну как сказать… У нас тут за горой, на другой стороне острова, небольшое индейское племя живет. В новолуние к ним лучше не соваться: они, видишь ли, действительно уверовали в то, что Господь есть Любовь… а Люцифер такой злой, потому что ему мало досталось. Так что теперь они, горя желанием исправить эту несправедливость, каждый месяц устраивают черную мессу.
– И что они собираются делать, если он все-таки явится на призыв? – ошарашенно переспросил Андерс.
– Долюбливать, – лаконично отозвался Хоук. – И не спрашивай, как именно; они, вообще говоря, очень милые и простые люди, но задавать им этот вопрос мне всегда было… как-то страшновато.
Андерс неопределенно хмыкнул, и Гаррет торопливо заверил:
– Ты не думай, отец Габриэль вообще-то славный, его тут любят. Тех, кто ходил к нему жаловаться на то, на что обычно священникам жалуются – что соседка ведьма, что соседкина дочка развратница, или что кто-то нищим не подает – он, конечно, высмеивает безо всякой жалости, но если действительно понадобится помощь, он не откажет. И шлюхи здешние в нем души не чают – добрый, говорят. А что характер поганый и язык как у змеюки… ну, безгрешных вообще не бывает.
– Ну, это и впрямь лучше, чем разожравшийся как боров пастор, у которого пол-прихода с голоду передохло, – со вздохом согласился Андерс. – А тонзуру он тоже в знак протеста не носит?
– Нет, из уважения к Господу, – фыркнул Хоук. – Говорит, что раз Господь даровал ему волосы на макушке, то нечего пренебрегать Его даром.
– Мда, – только и смог выговорить Андерс. Хотя какой ещё священник смог бы прижиться на Тортуге?
Залюбовавшись видом на гавань, открывавшимся с одного из поворотов дороги, он увидел домик семейства Хоук только тогда, когда они подошли к нему почти вплотную. Его крепкая тростниковая крыша мягко золотилась на солнце, а беленые стены почти полностью скрывала за густая зеленая изгородь: переплетавшиеся ветки какого-то колючего кустарника были ровно подстрижены и кое-где светлели яркой зеленью отрастающих побегов. Гаррет ободряюще улыбнулся, глянув на него через плечо, и толкнул дощатую калитку с прорезанным в ней окошечком в форме трехконечной звезды.
– Три Божьих величия: совершенная Жизнь, совершенное Знание, совершенное Могущество*, – заметив взгляд Андерса, устремленный на эту прорезь, задумчиво прокомментировал он и, усмехнувшись его удивлению, махнул рукой: – Не обращай внимания, на самом деле это случайно вышло.
Из-под ног у Хоука выскочила пестрая курица и с заполошным кудахтаньем понеслась прочь, из небольшого загончика по левую сторону от калитки тут же послышалось ответное хоровое квохтанье, и точивший лезвие косы высокий парень в простой рубашке, глянув на них, недовольно буркнул:
– А, вернулся-таки.
– Я по тебе тоже скучал, Мелкий, – беззаботно отозвался Гаррет. Не заметить семейное сходство было невозможно, и Андерс угадал продолжение ещё до того, как обернувшийся к нему Хоук снова открыл рот: – Андерс, знакомься, этот невежа – Карвер, мой младший брат. Который, к слову, мог бы вспомнить, чему его учила матушка и хотя бы поздороваться.
Карвер закатил глаза и раздраженно фыркнул, но все же шагнул навстречу Андерсу и, обтерев ладонь о штаны, протянул ему руку:
– Добро пожаловать в дом семьи Хоук, мистер?..
– МакКлейн. – Рукопожатие у Карвера оказалось крепким, а руки удивительно походили на руки его брата: такие же широкие, шершавые от мозолей и по-мужски красивые. В остальном же сходства в них было ровно столько, что нельзя было усомниться в их родстве – и ни на волос больше. Карвер возвышался над братом почти на пол-ладони, но даже несмотря на это выглядел не высоким, а скорее длинным, а рядом с Гарретом и вовсе казался почти хрупким. – Андерс МакКлейн из Гленн-Мора.
Карвер вежливо кивнул и снова повернулся к брату:
– Не торопился ты что-то, Бет ещё на рассвете «Клинок» возле мыса заметила. Матушка там суетится, волноваться уже начала.
– Дела были, – отмахнулся старший Хоук и, коснувшись андерсова плеча, кивнул на выкрашенную белой краской дверь: – Пойдем, что на улице торчать.
Та вела прямо на кухню, небольшую и очень уютную, с простой аккуратной мебелью и рядами цветастых керамических банок на полках. Невысокая седая женщина, хлопотавшая у плиты, повернулась на звук, охнула и, выронив полотенце, кинулась к сыну. Гаррет со смехом подхватил её на руки и закружил по комнате, пропуская мимо ушей испуганные возгласы и требования немедленно поставить её на место. А потом, бережно поцеловав мать в ямочку на щеке и наконец опустив её на пол, жестом подозвал замершего на пороге Андерса:
– Познакомься, мама, это Андерс, он врач. Поможешь ему освоиться на острове?
– Здравствуйте, госпожа Хоук, – неуклюже поклонился Андерс, не зная, куда девать занятые саквояжем и мешком с вещами руки, но Леандра, отбросив церемонии, расцеловала его в обе щеки и улыбнулась так, будто он был ещё одним её сыном, вернувшимся после долгой отлучки:
– Здравствуй, Андерс. Добро пожаловать на Тортугу и в особняк семейства Хоук. Чувствуй себя как дома, милый.
– Братик наконец вернулся! – звонко воскликнула появившаяся в дверях кухни девушка и, повиснув у Гаррета на шее, принялась по-девчоночьи болтать ногами. Андерс, стараясь быть совсем уж неучтивым, осторожно присмотрелся к ней: Бетани не казалась больной, но отчего-то – быть может, из-за тонкости и бледной, почти прозрачной кожи – выглядела много младше собственного брата-близнеца. В объятиях закаленного морем Гаррета она и вовсе казалась совсем ребенком.
Андерс отошел в сторону, чувствуя себя немного неловко из-за того, что стал свидетелем явно не предназначавшейся для его глаз сцены. Бетани наотрез отказывалась отцепиться от старшего брата, по которому ужасно соскучилась, а завистливо хмурившийся Карвер ворчал о том, что ему такого внимания и по праздникам не достается, но при этом откровенно расцветал от каждого одобрительного взгляда Гаррета.
Госпожа Хоук несколько минут с нежностью наблюдала за ними, но затем взяла дело в свои руки. Андерс и глазом моргнуть не успел, как на простом деревянном столе появилась простая, но идеально чистая скатерть, Бетани принялась расставлять на столе глиняные тарелки с цветастым геометрическим орнаментом по кромке, а ему самому вручили кусок мыла, мочало и Гаррета, велев отправляться на задний двор и смыть дорожную пыль. Хоук попытался было протестовать, заявляя, что они только накануне вовсю полоскались в море, однако когда Леандра уперла руки в бока и сурово глянула на него, он мгновенно заткнулся и послушно двинулся в указанном направлении. Ушедший вперед Карвер недовольно бурчал себе под нос, потому что обязанность обеспечить их водой возложили именно на него.
К их возвращению на столе уже стоял обед – небогатый, но казавшийся настоящим пиром из-за ярких узоров на блюдах и горки разноцветных фруктов в красивой плетеной корзиночке. Гаррет потянулся было к жареной курице, лежавшей на горке каких-то крупных желтых зерен, но тут же получил по рукам длинной деревянной ложкой и, скорчив обиженную рожицу, взялся за нож. Отрезав от куриной тушки крылышко, он подцепил его на вилку и, деликатно придерживая кончиком лезвия, переложил на свою тарелку, а потом принялся отрезать от него маленькие кусочки и с выверенным, почти демонстративным изяществом класть их в рот.
– Никогда бы не подумал, что у такого свирепого пирата окажется столь строгая матушка, – пробормотал себе под нос Андерс, которому никак не удавалось совместить в голове того Гаррета, к которому он привык, с этим прекрасно воспитанным джентльменом. Таким манерам позавидовали бы даже завсегдатаи королевских приемов, и Андерсу опять начало казаться, что мир немножко сошел с ума.
– Чем свирепей пират, тем суровее у него мама, – мило улыбнулась Леандра, орлиным взором следя за старшим сыном, который, чувствуя её взгляд, продолжал с нарочито печальным видом накалывать на вилку небольшие кусочки мяса. И мечтательно добавила, насмешливо приподняв уголок губ: – Ах, хотела бы я побеседовать с матушкой мистера Моргана! Должно быть, смогла бы очень многому у неё научиться.
Основной темой застольной беседы, разумеется, оказался появившийся в доме гость, но дружелюбный интерес госпожи Хоук так разительно отличался от допроса у Миирана, что Андерс, не чувствуя ни малейшей неловкости, с охотой рассказал собравшимся о своей родине, об учебе в Сорбонне и даже о том, почему же ввязался в довольно глупую, по правде сказать, свару между кланами. Об истинной причине своей ссылки он, однако, предпочел умолчать: некоторые темы поднимать в приличном обществе все-таки не стоило.
К концу праздничного ужина он действительно уже чувствовал себя как дома и даже забыл смутиться, мягко, но решительно отобрав у госпожи Леандры испачканную посуду. Правда, парой секунд спустя грязные тарелки отнял у него насупившийся снова Карвер и, напомнив ему о том, что им с Гарретом ещё предстояло разбирать свои вещи, взялся за их мытье сам.
– Прости, братик, но гостевой комнаты у нас все-таки нет, – с виноватым видом заглядывая в глаза старшему, умильно проворковала Бетани, которая в этот момент вопреки тону и взгляду все равно казалась замыслившим какую-то проказу чертенком, а не юной леди. – Там теперь моя мастерская, я научилась игрушки из тростника плести. Их очень хорошо берут: стоят они совсем немного, а ведь даже небогатым людям хочется детей порадовать.
– Так что вам с Андерсом придется ночевать в твоей комнате, – продолжила Леандра. – У тебя там как раз две кровати осталось ещё с тех времен, когда вы с Карвером жили. – Она мило улыбнулась, и Андерс, уже готовый улыбнуться в ответ, поперхнулся очередным вдохом, когда она невозмутимо закончила: – Хотя на вашем месте я бы их сдвинула.
Он в панике уставился на Гаррета, пытаясь придумать какой-то выход из неловкой ситуации, но тот лишь укоризненно глянул на матушку и со вздохом пояснил:
– Они с отцом Габриэлем лучшие друзья.
– Понятно, – ошалело согласился Андерс и, подхватив свои пожитки, брошенные в углу кухни, поспешно последовал за ним. В устремленном ему в спину взгляде хозяйки дома не было ни осуждения, ни презрения, и все же он предпочел побыстрее убраться из поля её зрения.
Комната Хоука-старшего была невелика, но все же в ней хватило места для двух узких кроватей, высокого дощатого шкафа и маленького столика с парой стульев. Гаррет бросил в угол свой пояс с палашом и, кинув следом мешок с вещами, распахнул шкаф, и Андерс, с любопытством осматривавший скудную обстановку, вдруг осознал, что впервые за все время знакомства они остались наедине.
Рука словно сама собой задвинула нащупанный на двери засов, и Андерс бесшумно шагнул к Гаррету. Тот небрежно распихивал свои вещи по верхним полкам, чтобы освободить для него место в шкафу, и рассказывал о том, как его семья обустраивалась на новом месте.
– Хоук… – вдруг заволновавшись, как мальчишка, тихонько позвал Андерс и, осторожно обняв его за талию, прижался к спине. Гаррет пах морем и солнцем, и теплом здорового сильного тела, и Андерс замер на мгновение, просто дыша его запахом, а потом, не удержавшись, коснулся его шеи губами: – Знаешь, я тут подумал… – Он запнулся на мгновение, пытаясь совладать с голосом, который норовил сорваться на нетерпеливый и совершенно непристойный стон, и все-таки сумел закончить: – Давай отложим розы и прочие правильные ухаживания на потом, а?..
Выжидательно косившийся на него Гаррет мягко рассмеялся, и Андерс резко выдохнул, не совладав с охватившей все его тело мелкой сладкой дрожью. Он сильнее прижал ладони к широкой хоуковой груди, шалея от того, что наконец-то может это сделать, и снова поцеловал его под ухом – уже по-настоящему, дразня и лаская.
Хоук развернулся в его объятиях и, лукаво прищурившись, вдруг расхохотался в голос:
– А я-то все ломал себе голову, как бы мне умудриться благопристойно дотянуть хотя бы до темноты!
Андерс растерянно моргнул, но прежде, чем он успел ответить, Гаррет уже целовал его – так жарко и страстно, что способность думать тут же покинула его вовсе.
Он не единожды видел Хоука голым – и все же теперь сдирал с него рубашку с таким нетерпением, как будто та скрывала от него какое-то неизведанное сокровище. Отчасти так и было: раньше он не мог, не осмелился бы нахально облизать крепкое загорелое плечо, потереться щекой о поросшую жесткими черными волосками грудь или медленно, наслаждаясь каждым мигом прикосновения, провести ладонями по мускулистому животу. Гаррет улыбался, смешливо щурился, позволяя ему ласкать себя, словно огромного теплого кота, ерошил волосы и нежно сжимал загривок, заставляя постанывать от удовольствия и нестерпимой жажды – но при этом следил за ним таким сосредоточенным, жадным взглядом, что у Андерса все внутри напрягалось и сладко подрагивало в предвкушении того момента, когда Хоуку наконец изменит самообладание.
И все равно он охнул от неожиданности, когда Гаррет вдруг сдернул с него уже сползавшие на бедра штаны, подхватил под ягодицы и прижал к себе, вынудив обхватить талию ногами. Андерс задохнулся собственным стоном, выгнулся, стараясь потереться пахом о его живот, и отчаянно вцепился в него, покорно подставляясь ласкавшим его шею горячим губам. Смотреть на Хоука сверху вниз было ужасно непривычно, и когда тот поднял голову, ловя его взгляд, Андерса вдруг накрыло волной какой-то нестерпимо острой нежности. Казалось, даже сжигавшее его безумие отступило на миг, и он, наклонившись, поцеловал Гаррета бережно и почти робко.
Кровать протестующе скрипнула под двойным весом, падавшие из окна солнечные лучи окутали нависавшего над ним Хоука золотистым ореолом, и Андерс, наверное, начал бы вспоминать какие-нибудь древние легенды о детях падких на смертных женщин языческих богов – если бы в его гудевшей в такт срывающемуся пульсу голове могла уместиться хоть одна мысль. Гаррет смотрел на него потемневшими, горевшими восхищением и жаждой глазами, ни на миг не отводя взора, ловил языком срывавшиеся с его губ стоны и вздрагивал, на миг сбиваясь с ритма, когда изнемогавший от вожделения Андерс впивался в его загривок скрюченными судорогой пальцами. И в его взгляде не было ни тени того неотступного стыда, который Андерс давно привык видеть в глазах своих любовников. А потом, когда наслаждение накрыло их штормовой волной и, придавив на мгновение, вышвырнуло на берег реальности, Хоук просто сдвинулся чуть вбок, чтобы не наваливаться на него всем своим весом, и умиротворенно затих, устроив голову у него на плече и уютно посапывая под ухо. Как будто они и впрямь имели полное право лежать друг у друга в объятиях, обнаженными, словно повенчанные перед Господом Богом супруги.
Андерс тихонько хмыкнул, вспоминая, как торопливо, отводя глаза, выскакивали из его постели все, с кем ему доводилось делить её прежде, как поспешно натягивали одежду, всем своим видом демонстрируя постыдность только что свершенного. Порой он ещё надеялся на что-то, медлил, пытаясь увидеть в глазах очередного любовника разрешение остаться – а потом сам точно так же торопился убраться подальше от отчетливо проступавшего в темноте зрачков осознания совершенной ошибки.
– Все хорошо? – легонько погладив его бок большим пальцем, тихо поинтересовался Хоук. Андерс кивнул, медленно провел ладонью по его спине, наслаждаясь движением отозвавшихся на его касание мускулов под кожей, дернулся, когда мягкий смешок Гаррета щекотнул зацелованную, болезненно чувствительную шею. Все было как-то до странного правильно: прикасаться, ласкать, гладить – когда угодно и так, как захочется.
Только когда Хоук гортанно застонал и, повернув голову, исподлобья глянул на него, Андерс заметил, что его ладони, блуждавшие по спине Гаррета, успели сползти куда ниже, чем позволил бы любой из знакомых ему мужчин, и удобно устроились на его крепкой заднице. Андерс тут же отдернул руки и виновато улыбнулся, но в глазах смотревшего на него Хоука вместо гнева или хотя бы возмущения мелькнуло удивление, смешанное с толикой разочарования.
– Это Тортуга, приятель, – усмехнувшись, напомнил он и, совершенно домашним и в то же время невыразимо соблазнительным жестом потершись лицом о его плечо, бесстыдно закинул ногу ему на бедра. – Новая жизнь, новые правила… заключающиеся в основном в отсутствии самых глупых старых.
Андерс, поколебавшись, вернул руку на прежнее место – и через полчаса и пару десятков ленивых, а затем все более страстных поцелуев убедился в сказанном на собственном опыте.
К своему обещанию помочь ему освоиться на Тортуге Хоук отнесся до крайности ответственно. Он таскал Андерса по всему острову, перезнакомив его со всеми, кто мог ему пригодиться и кому просто следовало быть представленным: от почтенных торговцев, не гнушавшихся сделок с пиратскими капитанами, до самых уважаемых бордель-маман и молоденькой индианки Мерриль, ученицы бывшего шамана племени. Все трактиры города тоже входили в список обязательных к посещению мест – то ли потому, что большая часть хоуковых полезных знакомых обитала именно там, то ли он просто стремился продемонстрировать всем и каждому, что Андерс находится под его защитой.
Слухи на Тортуге действительно разносились быстро: уже на третий день Андерса встречали узнающими взглядами, а вслед ему звучали реплики в духе «А, так это тот хоуков приятель…» – но Гаррет явно намеревался подстраховаться. К тому же в тихом уединенном домике на склоне горы он быстро начинал скучать по привычному корабельному шуму и откровенно наслаждался кабацким галдежом. Андерс не без удивления поймал себя на том, что и ему самому порой недоставало общества матросов с «Кровавого клинка» – и с радостью увидел в одной из тех забегаловок, в которые его водил Хоук, щегольски разодетого Черного Роба, уже пьяного вусмерть Джекки и ещё нескольких старых знакомых.
В хорошей компании даже дрянной самопальный ром казался вполне приличным напитком, и Андерс, все ещё относившийся к подобнымх откровенно разбойничьим притонам с настороженностью, вскоре забыл о своих опасениях. Сидевший рядом Гаррет обнимал его за плечо, легонько поглаживал его кончиками пальцев и, прихлебывая из кружки, рассказывал какую-то из своих бесчисленных историй. И Андерсу даже начало казаться, что все было именно так, как должно было быть.
– Ну все, мне хватит, – вдруг отставил кружку Хоук. Андерс удивленно выгнул бровь и, проследив его взгляд, мягко усмехнулся:
– Рано испугался. Отец Габриэль тебе не привиделся. Он действительно тут и как раз потребовал себе рома поприличней.
– Да нет, мне просто каждый раз, как перепью, крылья у него мерещиться начинают, – покачал головой Хоук и, нахмурившись в ответ на скептический взгляд Андерса, раскинул руки характерным жестом врущего рыбака: – Нет, правда же крылья! Во-от такенные!
– Целый архангел, – ехидно поддакнул Андерс и ласково потрепал его по волосам. По-мальчишески насупившийся Гаррет замер под его ладонью и посмотрел на него с тем самым выражением, которое означало, что сейчас его опять зажмут в каком-нибудь углу и начнут целовать так, что он в полминуты забудет обо всем, кроме этого нахального, не имевшего никаких представлений о приличиях варвара.
Справедливости ради стоило отметить, что и сам он вел себя ничуть не лучше, потому что у него всякий раз не хватало сил равнодушно смотреть на своего пирата. Он вспыхивал от мимолетнейшего взгляда, от невинного прикосновения к руке – и все меньше понимал, почему должен отказываться от возможности получить то, что принадлежало ему по праву, из-за каких-то придуманных давно умершими людьми глупостей.
Три недели спустя «Кровавый клинок» снова вышел в море. Без Гаррета в доме Хоуков сразу стало много тише и спокойнее, и он даже начал походить на то, чем являлся на самом деле – маленький особнячок английских джентри, занесенный на край обитаемого мира прихотью коварной судьбы.
Андерс участвовал в домашних делах наравне со всеми: вместе с Карвером ладил ограду вокруг его небольшой плантации сахарного тростника, помогал госпоже Леандре по хозяйству и раз в пару дней ходил к морю менять росшие в лесу за домом фрукты на свежую рыбу, но ему все равно казалось, что он делал для них недостаточно. Однако Хоук, в свое время отмахнувшийся от его сомнений небрежным «уж врач-то без дела не останется» и тут же поторопившийся заткнуть его поцелуем, оказался прав. После первого же раза, когда Андерс сопровождал отправившуюся в гости к приятельницам госпожу Леандру, которая не преминула рассказать всем, какой чудный молодой человек у них теперь живет и какой он хороший доктор, к нему прислали мальчишку с вежливой просьбой проведать занемогшего супруга одной из тех самых приятельниц.
Супруг, страдавший от запущенной подагры, смотрел на Андерса с обреченным смирением висельника, явно не веря в перемены к лучшему, но покоряясь воле своей второй половинки. Впрочем, скептицизм быстро его оставил; уже на третий раз Андерса принимали как самого дорогого гостя, а мгновенно разошедшиеся по всему городу слухи обеспечили его ещё десятком новых клиентов.
На Тортуге, несмотря на её славу пиратского гнезда, в медицинском смысле было довольно тихо. Жертвы кабацких драк, когда дело доходило до поножовщины, чаще всего помирали куда раньше, чем кому-то из очевидцев приходило в голову сбегать за врачом, а с мелочами вроде ушибов и переломов суровые моряки предпочитали справляться самостоятельно – по крайней мере, пока те не приводили к лихорадке и прочим осложнениям. Но все же порой у Андерса бывали по-настоящему тяжелые дни, когда утро начиналось с визита к очередному запустившему свою рану чуть не до гангрены стоику, день продолжали трое его товарищей, не уступавших ему в терпеливости, а вечер, плавно переходящий в ночь, занимали тяжелые роды у какой-нибудь рыбачки.
Как он сумел добраться до дома после всей этой эпопеи, Андерс так и не понял, однако среди ночи его вдруг разбудил какой-то подозрительный шорох. Выглянув в коридор, он обнаружил там хмурившегося больше обычного Карвера, который затягивал на талии пояс с тесаком-мачете и, стараясь не шуметь, проверял свое охотничье ружье.
– На войну собираешься? – хриплым со сна голосом спросил Андерс. Глаза слипались, его все ещё пошатывало от усталости, но он потянулся за рубашкой и, с третьей попытки надев её через голову, вышел в коридор.
– Спи давай, мученик, – мельком глянув на него, буркнул Карвер. – Сам управлюсь.
– В чем дело-то? – потерев глаза, жестко осведомился Андерс. Он вовсе не считал, что несет ответственность за гарретова младшего, но все же позволить ему в одиночку бродить ночью по довольно диким местам было бы как-то не по совести.
– Да сам управлюсь, говорю же! – раздраженно огрызнулся тот и, поняв, что Андерс не оставит его в покое, неохотно пояснил: – Какая-то сволочь повадилась на нашей плантации тростник подрезать. Помаленьку, так что это не конкуренты с плантаций к югу от гавани, а просто какая-то трусливая крыса подворовывает. Спи, говорю тебе. Если вдруг там обнаружится что-то, с чем я не смогу совладать – отсижусь себе в засаде и потом уйду тихонько, а на следующий раз тебя позову.
Андерс, поколебавшись, кивнул и отправился обратно в комнату. В конце концов, Карвер был разумным взрослым мужчиной, даром что в присутствии старшего брата порой вел себя как обиженный мальчишка, и вполне успешно заботился о себе и своей семье задолго до того, как сам Андерс появился на горизонте.
Однако наутро на лице Карвера не было ни намека на торжество человека, успешно отстоявшего свою собственность, и Андерс, улучив момент, зажал его за амбаром и потребовал отчета. Карвер мигом замкнулся, насупился, словно готовясь защищаться, но затем все-таки выцедил сквозь зубы:
– Да не было там никакого вора. Это, оказывается, сироты с порта рвали. Они голодные вечно, а дети же вообще сладкое любят…
– И что ты с ними сделал? – нахмурившись, поинтересовался Андерс, и Карвер, отведя взгляд, смущенно огрызнулся:
– А что я должен был сделать?.. Нарезал им тростника по-человечески, чтоб не делили один грязный стебель на десятерых. Пущай лакомятся. Один хрен дохода с этой плантации едва на ленты Бет хватает, даже семена на посев воровать приходится. – Он помолчал и, нерешительно глянув на Андерса, попросил: – Ты только брату не рассказывай, он шкурой рисковал, чтобы мы смогли этот клочок земли купить… Только ж и я не мог этих мелких взашей прогнать, не по-людски же.
– Зря ты так, – хмыкнул Андерс. – Не стал бы он на тебя злиться. А вообще, если там ещё что-то осталось, может, попробуем карамели с пряностями наварить? Ваниль скоро на южном склоне созреет, ещё я вдоль тропы кардамон видел, Мерриль тоже наверняка что-нибудь подскажет. А то за сырой тростник и правда много не выручишь.
Карвер посмотрел на него с таким ужасом, будто Андерс предложил ему поучаствовать в иссечении гангрены, но, поколебавшись, кивнул.
Под вечер того же дня к калитке прибежали с дюжину оборванных мальчишек, потребовали позвать «дядь-Карвера» и, пошушукавшись между собой, выпихнули вперед самого длинного, который сунул ему в руки замученную почти до неузнаваемости крупную рыбину и тут же спрятался за спины приятелей. На ставшего очевидцем этой сцены Андерса Карвер зыркнул так свирепо, будто всерьез подумывал о том, чтобы избавиться от свидетеля своего мягкосердечия, но в конце концов только сварливо осведомился, когда будет готов план его предприятия с карамелью.
В прежние времена Андерс решил бы, что советоваться со священником насчет дел торговых – далеко не лучшая идея, однако с отца Габриэля вполне сталось бы предоставить ему полное и подробное обоснование разумности либо бессмысленности его затеи, причем такое, что придраться к нему не сумел бы ни один купец. Впрочем, на самом деле это было не более чем удачным поводом снова зайти в церковь: Андерс сам не заметил момента, когда общение с язвительным тортугским священником стало доставлять ему такое удовольствие, но порой ему изрядно недоставало его насмешек и своеобразной манеры разговора. Толком соотнести довольно противную физиономию отца Габриэля со всем тем, что олицетворяла его строгая темная ряса, Андерсу все ещё не удавалось, но это противоречие, казалось, самим фактом своего существования помогало ему примириться с произошедшими в его жизни переменами.
– Что тут произошло?! – потрясенно выдохнул он, переступив порог небольшой церквушки. На фоне её белых стен яркие узоры несложных витражей казались россыпью леденцов, подкрашенных виноградным соком и шафраном, и Андерса каждый раз охватывала какая-то доверчивая детская радость, с какой, наверно, и полагалось обращаться к Отцу. Но теперь оконные проемы зияли пустотой, и даже падавшие сквозь них солнечные лучи, которые заставляли гладкое дерево скамей сиять каким-то внутренним светом, не смягчали неожиданно тягостного впечатления.
– Да так, родственник заглянул, – поморщившись, отозвался сметавший осколки отец Габриэль. – Поговорили вот …
Андерс захлопнул рот и, забрав из кладовки за алтарем запасную метлу, присоединился к нему. Непривычно тихий священник покосился на него и, тихонько хмыкнув, вернулся к своему занятию. В четыре руки дело пошло веселее, но потом пришлось перевернуть все скамьи в поисках закатившихся под них осколков, чтобы непоседливые малолетние прихожане, умудрявшиеся пролезть в самые немыслимые места, не поранились ненароком и не прибавили работы уже Андерсу.
Когда они закончили, отец Габриэль вытащил откуда-то здоровенный кувшин холодного тростникового сока, указал Андерсу на скамейку в первом ряду и, усевшись рядом с ним, разлил сок по кружкам. Тот отчего-то оказался нестерпимо сладким и почти не утолял жажды, и Андерс невольно подумал о том, что было бы неплохо этот сироп хоть чем-нибудь развести.
– А чего хотел-то? – после нескольких минут в удовлетворенной, необыкновенно мирной тишине, полюбопытствовал он. – Ну, родственник твой. Охота ж было тащиться через всю Атлантику…
– Да так, – вздохнул отец Габриэль, задумчиво глядя на пустующий проем над алтарем, где раньше находился витраж с чем-то светлым и изящным, вроде цветка лилии. – Хотел, чтобы я вернул кое-что. М-м… вазочку одну. – Он покачал головой, отхлебнул из своей кружки и, как будто услышав андерсовы мысли, плеснул в его кружку рому из невесть откуда взявшейся бутылки. Андерс хмыкнул и, снова приложившись к ней, с удивлением признал, что вкус у этой странной смеси стал куда приятнее.
– Очень важная, наверное, вазочка, – прокомментировал он. У отца Габриэля все-таки были очень странные родственники. – И ты отдал?
– Попробовал бы не отдать, – иронично хмыкнул священник, на миг напомнив себя обычного, и снова посерьезнел, а ещё через несколько секунд философски поинтересовался: – Андерс, у тебя младшие братья есть?
– Родных нет, – покачал головой тот. – Только старшая сестра и три младших. А двоюродные есть… впрочем, мы все равно по соседству жили, как одна семья.
– Доводилось, наверно, у них какую-нибудь дрянь отнимать? – понимающе кивнув, осведомился отец Габриэль. – Ну знаешь, змеюку там ядовитую, или крысу заразную портовую – а они знай скандалят, твердят, что без вот именно этой твари божьей им и жизнь не жизнь, и они о ней заботиться будут и обращаться осторожно, и обязательно всех блох с неё выведут?.. – Андерс усмехнулся, и он развел руками: – Вот та же ерунда. И ведь не докажешь, что ничего хорошего из этого не выйдет. А они до того разойдутся, что уж и правда проще обратно отдать, чем что-то доказывать…
– Ты сейчас говоришь, словно дама, недовольная парнем, которого её дочь в дом привела, – заметил Андерс. Любого из его знакомых в Старом Свете подобная фраза возмутила бы до глубины души, но отец Габриэль лишь громко расхохотался, расплескав половину кружки по своей рясе, и через несколько минут, восстановив дыхание, с усмешкой покачал головой:
– Ох, вот до этого я, надеюсь, все-таки не доживу!
Андерс потом предлагал ему ещё какую-то помощь, не очень, на самом-то деле, понимая, в чем именно та могла бы заключаться: городских мастеров-стеклодувов он знал плохо, и тот, который продавал ему кривоватые мутные склянки для снадобий, с восстановлением витражей не справился бы точно. Отец Габриэль отказывался, утверждая, что все сделает сам, но Андерс, поразмыслив, все-таки организовал вместе с госпожой Леандрой сбор средств на восстановление храма и через пару недель преподнес священнику небольшой мешочек с монетами. Тот удивился так, будто давно не видел либо денег, либо добрых людей, и не иначе как от растерянности благословил их строго по католическому канону, безо всякой импровизации.
Витражи вернулись на свое место удивительно скоро. Порой Андерсу даже казалось, что он увидел знакомое цветное мерцание на стенах церкви куда раньше, чем они с госпожой Хоук смогли набрать достаточно денег – но такого, конечно же, быть не могло.
Андерс не был моряком, который смог бы узнать корабль по одному лишь фор-марселю, показавшемуся над скалами защищающего гавань мыса. Команда «Кровавого клинка», а после и его пациенты подробно растолковали ему, чем именно трехмачтовый голландский флейт отличался от прочих судов, но кораблей такого типа в порту Тортуги был не один десяток. И все же, когда он шел в город или, наоборот, возвращался домой и видел входящий в гавань трехмачтовик, сердце у него всякий раз сбивалось с ритма, и он невольно начинал приглядываться к кораблю повнимательней, хотя надежды разглядеть с такого расстояния отличительные особенности «Клинка» не было никакой. И после этого он ещё по нескольку часов то и дело поглядывал на ведущую к дому тропу в надежде увидеть вышагивающего по ней Хоука.
Но когда тот и вправду появился, Андерс просто оцепенел от неожиданности и лишь после того, как Гаррет улыбнулся и весело помахал ему рукой, сорвался с места.
– Я соскучился, – выдохнул он в губы Хоуку, вцепившись в его плечи так крепко, будто тот мог неожиданно исчезнуть, и бесстыдно притерся к нему всем телом, дрожа от давно не находившего выхода желания.
– Ну не здесь же, дикий шотландский горец! – наигранно возмутился Гаррет, знакомо и жарко засверкав глазами – и не сделал ни единой попытки воспротивиться, когда Андерс, окончательно потеряв рассудок от почти невинной приветственной ласки, потащил его в кусты.
Свертки с гостинцами тут же полетели на землю, камзол, из кармана которого он в последний момент успел выхватить склянку с подаренным Мерриль ароматным маслом, упал сверху – и Андерс, не потрудившись даже толком раздеться, накинулся на уже полуголого, нетерпеливо постанывавшего Гаррета с поцелуями.
– Благословляю, сыновья мои, – донеслось до них, когда Андерс, забыв обо всем, яростно вколачивался в горячее сильное тело, отзывавшееся на каждое его движение сладкой судорогой. Он вздрогнул от неожиданности и, замерев, покосился на светлевшую меньше чем в ярде от них тропу, на которой темным пятном выделялась медленно проплывавшая мимо ряса. – Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, а также всех ангелов земных и небесных, ага. – Отец Габриэль чуть слышно хохотнул и продолжил путь, а оставленный без внимания Гаррет протестующе рыкнул и, за загривок пригнув оцепеневшего Андерса к себе, требовательно впился в его губы.
Про священника тот мигом забыл.
Время на Тортуге летело незаметно. В мягком тропическом климате смена сезонов ознаменовалась лишь тем, что теплые проливные дожди стали чаще, а деревья украсились цветастыми спелыми плодами. Андерс окончательно освоился в доме Хоуков и даже чувствовал себя частью семьи – кем-то вроде старшего кузена для Карвера и Бет и любимым племянником для госпожи Леандры. Дел по хозяйству, как и докторской работы, всегда было с лихвой, и даже то, насколько сильно он скучал по Гаррету, он обычно осознавал лишь в тот момент, когда тот, загорелый, пропахший морской солью и корабельной смолой, возвращался домой. А до того момента – всего лишь смотрел на море, каждый миг ища в нем знакомые очертания корабля и порой чувствуя себя канонической «женой моряка», и старательно отгонял мысли о том, что в каждом рейде гибло до десятой доли пиратских команд. Как уже погиб смытый в море во время шторма Дженси, Малыш Джекки, получивший пулю в голову, и многие другие из его знакомых.
И все же Андерсу чего-то не хватало, и порой он начинал отчаянно тосковать по трепетному свирепому чувству, которое вспыхивало в его душе в те моменты, когда они с Хоуком сражались плечом к плечу – с людьми или со стихией. И как бы Андерс ни любил госпожу Леандру и её младших детей, он все чаще ловил себя на том, что смотрит в спину снова отправляющемуся в рейд Гаррету с завистью.
И все же размеренная, спокойная жизнь казалась такой неспешной, что он умудрился напрочь забыть о том, что однажды существующее положение вещей обязательно изменится. И когда в очередной раз Хоук явился домой не в заношенной матросской рубахе, а в камзоле с серебряным шитьем и даже при шляпе, Андерс изумился настолько, что чуть не забыл наброситься на него с поцелуями.
– «Кровавый клинок» мой! – насладившись его потрясением, объявил Хоук и, привычным патетическим жестом отбросив в сторону свертки с неизменными гостинцами, сам подхватил его на руки и с жадным звериным ворчанием уткнулся в шею.
В этот раз все было иначе: Гаррет не дурачился напропалую, смеша Андерса до слез и приводя пытавшуюся утихомирить его матушку в отчаяние, а со второго же дня, едва позволив себе немного перевести дух, с головой окунулся в капитанские заботы. Собрать корабль в рейд было не так-то просто, и порой Хоук по нескольку часов подряд ругался с торговцами, поставлявшими морякам провизию, канаты, порох и боеприпасы. Андерс, несколько освоившись, взял на себя часть его дел, но, несмотря на все его старания, их не становилось меньше. И вся разница заключалась в том, что теперь не Гаррет по вечерам валился ему под бок в полуобмороке от изнеможения, а оба они падали в кровать, едва умудряясь собрать остатки сил для того, чтобы сползтись вместе и привычно переплестись конечностями.
И даже в те дни, когда они не уходили в город в надежде добыть необходимое за приемлемую цену, Хоук часами просиживал за расчетами, стараясь предусмотреть все, что только было возможно.
– Так и оставишь его «Кровавым Клинком»? – обняв сгорбившегося в кресле Гаррета со спины, полюбопытствовал Андерс. Тот глубоко вздохнул и, откинув голову ему на грудь, потерся щекой о его рубаху, а потом, отложив измочаленное перо в сторону, неопределенно пожал плечами:
– Вообще-то я подумывал вернуть ему прежнее название. А то всяких «кровавых» в здешних водах столько, что запутаться впору.
– Я бы не советовал, – заметил неожиданно возникший рядом отец Габриэль и, театрально мазнув губами по запачканным в муке пальчикам госпожи Леандры, вышедшей встретить гостя, закончил: – Накликаете ещё.
– Кого? – подняв голову, в недоумении переспросил Андерс.
– Его и накликаете, – отозвался священник так мрачно, как будто речь шла не об архангеле Михаиле, а по меньшей мере о дьяволе.
– Разве это плохо? – уточнил Хоук, с интересом посмотрев на него. – Ангел же, а не нечисть какая.
– Ангелы – воинство Господне, – глянув на него, как на несмышленого мальчишку, назидательно проговорил отец Габриэль. – Оно тебе надо – регулярную армию на свою шею?
– Ну если так рассматривать… – задумчиво хмыкнул Хоук, – то пожалуй что нет.
– То-то же! – поднял палец священник и, оставив их наедине, присоединился к вернувшейся на кухню Леандре.
– Канонир у нас уже есть, – проговорил Гаррет, прикрыв глаза. Андерс поощрительно мурлыкнул, продолжая поглаживать его по щеке, и он пояснил: – Я одного парня с «Совершенного» сманил, Варрика, слышал, может? Младший брат Барри Тетраса. Артиллерист от Бога, да и характер у него получше, чем у братца.
– Верхнюю команду Черный Роб обещал собрать, – кивнув, добавил Андерс, – благо большая часть матросов решила остаться на судне. За штурмана ты и сам можешь…
– Лучше найти ещё одного, – покачал головой Хоук. – Мало ли что… Гарт, конечно, выучил меня всему, что сам знал, дальше уже лишь у моря учиться, но корабль, на котором только один человек знает, как проложить курс, далеко не уплывет.
– И ещё, капитан Гаррет Хоук, – задумчиво проговорил Андерс и, встретившись с ним глазами, решительно закончил: – Тебе понадобится судовой врач.
Вместо эпилога.– Вот это я понимаю – выпендрился! – не без уважения отметил отец Габриэль, провожая взглядом выходящий из гавани трехмачтовый флейт «Справедливость».
И, усмехнувшись собственным мыслям, щелкнул пальцами.
примечание*Триады бардов. Ссылка на источник, увы, утеряна. Какая-то книга про кельтскую культуру..
@темы: творчество, тексты, Я, аффтар!, cat-person^_^, ДА-драбблы, Dragon Age
-
-
14.10.2013 в 06:20славненько как - Гаррета ему вручили. под марш Мендельсона)))
-
-
14.10.2013 в 09:20-
-
14.10.2013 в 17:32Файмор, а на Тортугу он ещё позже добрался)))
Госпожа Леандра дружит с троллеватым святым отцом, у которого Хоук по пьяни всегда крылышки видит.
А шо за братец-то там ... с вазочкой? Очередной подъеб из СПН?
-
-
14.10.2013 в 17:35вкусно!!!
-
-
14.10.2013 в 18:29-
-
14.10.2013 в 18:58-
-
14.10.2013 в 19:28-
-
14.10.2013 в 19:54-
-
14.10.2013 в 21:07-
-
15.10.2013 в 19:10Отец Габриэль ужасно обаятельный
Умный
И веселый
И себе на уме
Кто был его брат?
Отношения Хоука и Андерса - это ♥♥♥
Особенно когда он его на берегу встретил и в кусты потащил,хехе
-
-
15.10.2013 в 20:13И мне жалко Дженса *плак*
-
-
15.10.2013 в 20:45Кто был его брат? Ну если исходить из того, кто у нас (в некотором роде, с модификацией памяти и иже с нею) Дженси - то кто ради него без раздумий попер бы хоть на дьявола, хоть на... гм... отца Габриэля?
Особенно когда он его на берегу встретил и в кусты потащил,хехе Ну они вообще друг друга много где и много куда таскали
Эльдатиэр, И мне жалко Дженса спойлер
*сцурово* Тролль-маму Леандру заметили?)
-
-
15.10.2013 в 20:56может, поумнеет даже. Чуть-чуть.
а, будет не всех подряд серебряной иголкой тыкать?
-
-
15.10.2013 в 21:03Это же не написано
-
-
15.10.2013 в 21:04а, будет не всех подряд серебряной иголкой тыкать? Или не станет бить морду одному еврейскому мальчику, который сделал вид, что к нему подкатывает
-
-
15.10.2013 в 21:14Герти, тебе так рассказать, что на что я пытался намекнуть или подождешь, пока я найду время изнасиловать фотошоп и сделать вам коллажик отца Габриэля?)
-
-
15.10.2013 в 21:16-
-
15.10.2013 в 21:30-
-
15.10.2013 в 21:32-
-
15.10.2013 в 21:38-
-
15.10.2013 в 21:39-
-
15.10.2013 в 21:41-
-
15.10.2013 в 21:42Файмор, офигительный спойлер!!!!!
-
-
15.10.2013 в 21:49Эльдатиэр, смотри сериал!)) До еврейского мальчика ещё далеко! ещё больше спойлер
-
-
15.10.2013 в 22:00сезон какой?
-
-
15.10.2013 в 22:04-
-
15.10.2013 в 22:15у-у-у-у