[fayere]

Название: Мысль к мысли, магия к магии
Авторы: Файмор,  айронмайденовский
Бета:  айронмайденовский
Размер: 16000 слов или около того
Персонажи: Персиваль Грейвз/Геллерт Гриндевальд, Тесей Скамандер, ОМП, ОЖП
Категория: слэш
Жанр: АУ, бытовуха, сомнительный юмор, все пидарасы, но не все признаются
Рейтинг: R
Краткое содержание: Нельзя вести серьезные дела с человеком, которому ты ни разу не смотрел в глаза. И нельзя упускать удобную возможность исправить эту недоработку. Год от рождества Христова 1915-й.
Часть предыстории к фанфику "Кадровая политика Персиваля Грейвза"
Предупреждения: сомнительное согласие АУ, совсем АУ... Нецензурная лексика, психопаты в кадре.
Примечания: Сегодня ваши эдельвейсы топчет Файмор при моральной и творческой поддержке айронмайденовского ^^

— Ты что сказал?!
— Идите нахуй, сэр, — не отводя взгляда, повторил Персиваль. Ровным, безупречно любезным тоном, в котором даже самый придирчивый знаток этикета не сумел бы найти ничего предосудительного.
С пару секунд шарм-генерал Анри Мельфуа выглядел, как готовый взорваться вопиллер: красный, раздутый и едва не вибрирующий в приступе бессильного гнева. Однако, к великому разочарованию изрядной части присутствующих, он все же не лопнул. Даже не заорал, только коротко рявкнул: "Вон!" — и резко взмахнул трясущейся рукой, указывая на выход из штабной палатки.
Персиваль отсалютовал — настолько четко, что при желании в одном этом можно было усмотреть издевку, — развернулся на каблуках и, напоказ чеканя шаг, вышел под хмурое небо северофранцузского апреля.
Хорошая могла бы выйти сцена: остановиться, едва за спиной упадет замызганный парусиновый полог, пижонским, исполненным небрежного изящества жестом вытряхнуть самокрутку из портсигара, запалить её невербальным Инсендио, сделать пару затяжек, глядя в серую, тусклую даль... и лишь после этого двинуться дальше, на прощание одарив караульных у штаба благосклонным кивком.
Персиваль, пожалуй, был знаком с человеком, который мог бы поступить именно так. Наверное, ему даже удалось бы не выглядеть при этом пафосным идиотом.
Сам Персиваль, однако, лишь коротко стукнул сжатым кулаком под сердце в смазанном подобии легионерского салюта и, не сбавляя шага, направился к рядам расставленных чуть поодаль палаток. У шарм-генерала Мельфуа была премерзкая привычка выматывать подчиненным душу в несколько приемов, и Персиваль предпочел не дожидаться второго захода.
— Отряд, подъем! — добравшись до расположения своей части, рявкнул он. — Пять минут на сборы, потом выдвигаемся в сторону британского лагеря!
Выглянувший на звук Джон окинул его цепким, типично аврорским взглядом, обреченно вздохнул и, прихватив висевшую на соседской веревке шинель, снова скрылся в палатке.
— Да мы ж только вернулись, монсеньор! — возмутился явившийся ему на смену Фрэн и, выбравшись на свет божий целиком, воинственно подкрутил напомаженные усы. — Mon capitaine, при всем почтении, чем вам не угодило гостеприимство галантной Франции?
— Генералом Мельфуа, — буднично отозвался Персиваль, заклинанием собирая всю ту мелочь, которая на привале непременно расползалась по округе в первые же пять минут.
— Понял, — мигом поскучнел нормандец и, ловким движением поймав в вещмешок собравшееся небольшим облачком имущество отряда, нырнул обратно под полог. Изнутри послышались приглушенные магией голоса: Сэм, как настоящий солдат, падал спать при любом удобном случае и свое недовольство попытками его разбудить высказывал безо всякого стеснения.
Тактическое отступление проходило строго по плану и почти не походило на бегство, коим, вообще говоря, являлось на самом деле. Даже Арти, на подвижной физиономии которого обычно отражалась каждая мысль, умудрился выглядеть просто замученным жизнью парнем — каких тут было одиннадцать на дюжину.
Убедившись, что опасность в любой момент услышать приказ немедленно возвращаться миновала, Персиваль ободряюще похлопал его по плечу. И, увидев, как просиял мальчишка в ответ на эту безмолвную похвалу, окончательно уверился в том, что его страдальческая мина была всего лишь притворством.
...Выходит, не безнадежен, мозги все-таки на месте. Так что же он раньше-то так сглупил?
Персиваль окинул свой отряд ещё одним беглым взглядом и, удовлетворенно кивнув, принялся высматривать пункт назначения. Отыскать среди десятков ничем не отличавшихся друг от друга немажеских палаток нужную было бы задачей неисполнимой, если бы не…
Дамские подштанники, реявшие на штыке одной из составленных в козлы винтовок, были достаточно приметным ориентиром. Сегодняшние оказались цвета чайной розы, с белоснежными, чуть обтрепанными по краю кружевами.
— Скамандер, подъем!
Увернувшись от пробившего полог палатки заклинания, Персиваль тут же заделал округлую, с обугленными краями дыру отработанным до уровня безусловного рефлекса Репаро и жестом велел своим людям отступить. От прилетевшего вслед за заклинанием сапога, а потом и от второго даже уклоняться не понадобилось: он был не дурак стоять на том же месте, с которого подал голос, так что они оба пролетели не меньше чем в полутора шагах справа. За сапогами последовала планшетка, забитая документами до состояния кирпича — эта разминулась с головой Персиваля уже на три шага и звучно плюхнулась в лужу. Фрэн привычным воровским жестом призвал её к себе, сунулся было внутрь и с обиженным вскриком затряс рукой: мастером чар Тесей Скамандер не был, но защитить свое от чужих посягательств умел.
Колбу с заколдованными светляками Персиваль подхватил магией прежде, чем она ударилась о проступавший под растоптанной грязью камень, — и безрадостно усмехнулся крепко вросшей привычке. Разлетевшиеся светляки сулили кучу нудной обливиаторской работы, от которой любой здравомыслящий аврор бегал, как от огня, и вспомнить о том, что здесь уже не улицы мирного, закованного в закон Раппапорт Нью-Йорка, он просто не успел.
Уже полгода не успевал и, в общем-то, не собирался менять своих привычек. А не то учись потом заново...
— Чего тебе? — скорбно вопросила исчерпавшая запас метательных снарядов палатка.
— Я требую политического убежища! — совершенно серьезно сообщил Персиваль. Внутри выразительно промолчали.
— Грейвз, ты в курсе вообще, что политического убежища обычно все-таки просят? — наконец осведомился Скамандер. Персиваль вопрос проигнорировал как риторический, и тот безнадежно вздохнул: — Заползай.
В палатке у Тесея было тесно, как у не-мага. Один он туда ещё помещался без особенных сложностей, а вот для Персиваля места уже явно не хватало: они немедленно cцепились локтями и едва ли парой секунд спустя напрочь запутались в ногах в тщетных попытках избежать совсем уж неприличной свалки. Как во всем этом бардаке Тесей умудрился не только отыскать заготовку под вопиллер, но и зачаровать её так, чтобы послание само добралось до адресата, Персиваль так и не понял.
— Парни! — аж с другого конца палаточного ряда донесся звучный голос Тесея. — Слазьте с баб! Найдите жратвы и баб ребятам Бешеного Кошака и можете залазить обратно. Исполнять!
Персиваль молча закрыл лицо ладонью и сел куда пришлось. Судя по сдавленному хрипу и впившейся в задницу пряжке, пришлось аккурат на живот невидимого в темноте Скамандера.
— Я, пожалуй, пойду, — все-таки сказал Персиваль и, осторожно подвинувшись в сторону, принялся разворачиваться к выходу. — Тебя сейчас бить придут, не хочу попасть под раздачу безвинно.
— Какое, нахуй, безвинно?! — возмутился Скамандер, сжал его шею в удушающем захвате и опрокинул обратно, едва не выдрав колышек, державший один из углов палатки. — А кто меня сейчас разбудил, Мерлин с Морганой, что ли? Кара настигнет тебя, о святотатец!..
Персиваль из вежливости вытерпел пару секунд, давая приятелю возможность воплотить свое недовольство в действие, и лишь после этого вывернулся из его рук. Повторять попытку Скамандер не стал, даже подвинулся к задней стенке, освобождая ему место, и запалил на кончике палочки светляк Люмоса.
Выглядел он неважно, а для мага так и вовсе отвратительно: небритый, взъерошенный, с проступавшими у глаз усталыми морщинками — но лукавый огонек в этих самых глазах сверкал все так же ярко и беспокойно.
— Мельфуа перешел все границы, — не дожидаясь расспросов, пояснил Персиваль.
Скамандер громко фыркнул.
— Спорим, он про тебя то же самое скажет? — поддел он. Широко зевнул, потер лицо ладонью и с ухмылкой продолжил: — Наглый янки совсем охамел, старших не слушает, приказы игнорирует, куда катится этот мир! Свобода, равенство, братство... тьфу, то есть: единовластие, деспотия, повиновение!
— Ты же знаешь, что дело не только и не столько во мне, — пожал плечами Персиваль. Поймал пробравшуюся в палатку бумажную мышь — Джон докладывал, что их встретили, нашли им место и возможность приготовить еды — и, не сдержав раздражения, смял её в кулаке: — Я не позволю ему делать из моих людей живой щит для его жирной задницы! Тридцати восьми американских авроров все равно не хватит для того, чтобы у него появилась возможность сделать вид, будто все идет по плану... да даже если бы и хватило, это ничего не меняет.
— Вот только не говори мне, что ты все это ему в лицо высказал! — пораженно присвистнул Скамандер, с точностью на грани легилименции угадав исход. — Грейвз, ты, конечно, долбанутый псих с факультета драной кошки, но это даже для тебя перебор!
— Кто бы говорил, ты, гнусный колонизатор! — огрызнулся Персиваль, чувствуя, как губы почти против его воли растягиваются в улыбке. Было в подступавшем веселье что-то нездоровое, но сдавливавшая ему горло злость наконец начала утихать, позволив вздохнуть чуть свободней. — Твоя-то драная кошка даже не волшебная!
— Не смей порочить честь Гриффиндора, потомок пиратов и висельников! — драматично разгневался Скамандер и атакующим жестом ткнул в него увенчанной светляком палочкой. Персиваль привычно качнулся в сторону, уходя от возможного удара, перехватил чужое запястье, стиснув его едва не до хруста — и лишь затем, опомнившись, разжал пальцы.
— ...Совсем край, да? — растирая руку, вполголоса переспросил Скамандер. Персиваль молча кивнул и, тряхнув головой, вызывающе вздернул подбородок:
— А куда деваться, Скамандер? За моей спиной все ещё торчат тридцать четыре прекраснодушных идиота и хрен знает как приблудившийся к нам Франсуа ДюБо.
— Твои прекраснодушные идиоты хотя бы у тебя под боком болтаются, все какой-никакой пригляд за ними есть, — нисколько не обманувшись его бравадой, вздохнул Скамандер. — Не то что мой. Этот вообще на Восточный фронт умотал, причем, сволочь мелкая, по всем правилам — с припиской к корпусу, документами, все такое. Вот честно, не погнушался бы аппарировать туда, за шкирку его и домой... да хоть со всеми его драконами вместе, нехай будут, не жалко...
— Военный трибунал за нарушение присяги и дезертирство, — с сожалением проговорил Персиваль, напоминая себе, что вот здесь он точно ничего не может сделать. Ответственности за собственных идиотов ему хватит с лихвой.
— Вот именно, — безрадостно подтвердил Скамандер, жестом бессильного раздражения взъерошив и без того растрепанные со сна волосы. — Срок давности — минимум двадцать лет после завершения войны, которая и так хрен знает когда закончится. Считай, всю жизнь в бегах и вечно с оглядкой. Не хочу я ему такого. Да и маман с меня шкуру сдерет. И сам мелкий тоже разобидится насмерть, он ведь у нас пиздец какой взрослый и самостоятельный.
Персиваль сочувственно хмыкнул. Но прежде, чем он успел придумать что-то, что могло бы сойти за ободрение, полог палатки хлопнул, как крылья идущего на взлет дракона, — и явил им свирепый, будто воплощение Морриган, лик О'Рейли.
— Яйца тебе пооборвать мало, сэр! — воинственно провозгласила она, явно намереваясь немедленно изложить и прочие свои — скорее всего, весьма неаппетитные — планы на командирские тестикулы. Однако Персиваль, не чувствуя в себе готовности быть свидетелем подобных бесед, поспешил вмешаться:
— Доброго вам дня, миледи.
Ведьма перестала пронзать Скамандера гневным взором и, одарив Персиваля теплой, чуть кокетливой улыбкой, даже изобразила некое подобие реверанса:
— Рада встрече, капитан Грейвз. Надеюсь, вы объясните вот этому чучелу, которое именует себя нашим командиром, что такое настоящий джентльмен. — Она выдержала паузу и зловеще добавила: — А то ведь мы сами возьмемся.
— Я сделаю все, что в моих силах, добрая госпожа, — церемонно отозвался Персиваль. Тесей благоразумно прикидывался ветошью; когда доходило до дела, его отряд слушался его беспрекословно — но вот в лагере и на привалах роль главного шута и все её последствия неизменно доставались ему.
При всей парадоксальности подобного подхода, он вполне себя оправдывал. Скамандер каким-то чудом ещё оставался при своих яйцах, а его парни — включая Кинни О'Рейли и Магрит Эйрвин — переносили тяготы военной жизни куда легче прочих. По крайней мере, их не приходилось чуть ли не заклятиями отгонять от колдомедиков, заведовавших распределением зелья сна-без-сновидений.
— В таком случае, не буду вам мешать, — мурлыкнула О'Рейли, сурово глянула на командира и задумчиво закончила: — Пока.
Персиваль проводил её взглядом и выдохнул, лишь после этого осознав, что все-таки задержал дыхание.
— Это ещё кто из нас больше ебнутый, Скамандер, — покачав головой, хмыкнул он. — Твоя О'Рейли — чистокровная от Туата де Даннан, я даже предсказывать не возьмусь, что за штучки у них передаются от матери к дочери дольше, чем ваша Британия существует как государство. Тебе на фронте риска не хватает, что ли?
— Вот кто бы говорил, — отмахнулся Скамандер, не особенно впечатленный визитом разгневанной ведьмы. — Кинни это не всерьез, она меня любит.
— Аж до членовредительства, — ехидно поддакнул Персиваль и, подтянув к себе скатку с тесеевой шинелью, служившую тому вместо подушки, упал навзничь: — У тебя как с запасами неопределимых ядов?
Скамандер глянул на него так, словно не мог сходу определить, шутил он или говорил всерьез, — но затем все же сверкнул зубами в беззаботной и самую малость недоброй усмешке:
— Это у тебя тотемное животное хомяк, не у меня. И вообще — ты что, Мельфуа не видел? Он любую отраву сожрет и не подавится, совершенно уникальное явление. Я б даже позавидовал, но побочные эффекты вроде шарообразного пуза меня не вдохновляют.
Персиваль фыркнул, задумчиво покосился на приятеля и мстительно припомнил ему все без исключения причины, по которым тот предпочитал обходиться без пуза — начиная от того позора, на который обрекла бы его невозможность увидеть собственный член, и заканчивая маменькиным гневом из-за травмированных спин семейных гиппогрифов.
— Грейвз, на выход!
Прервавший их беседу голос полковника Робертсона прозвучал снаружи не то чтобы совершенно неожиданно… но определенно несвоевременно. Персиваль с сожалением проследил за тем, как враз погрустнела азартная физиономия Скамандера, уже готовившего ему достойный ответ, и неохотно поднялся с захваченной лежанки.
— Живее, Грейвз! Ваше настроение за километр почуять можно, так что нечего делать вид, что вы упились там Живой Смерти и меня не слышите!
— Приношу свои извинения, полковник, — безо всякого выражения отозвался Персиваль, выпутавшись таки из цепких лап скамандерова жилища и бесстрастно встретив раздраженный взгляд своего формального командира. — К сожалению, конструкция немажеских палаток не способствует достаточно оперативному выполнению приказов подобного рода.
— Хоть сейчас язык придержите, Грейвз, — устало покачал головой Робертсон. — Вы сегодня уже достаточно наговорили.
Перед лицом того, кого он, казалось, так стремился увидеть, негодование полковника почти утихло, словно огонь, перебитый встречным палом. Персиваль в недоумении сдвинул брови и, спохватившись, привел себя в подобавший приличному джентльмену вид. Почувствовав, как ослабло давление чужой магии, Робертсон невольно выдохнул — и, поймав себя на этом, нервно дернул уголком губ.
Персиваль вежливо сделал вид, что ничего не заметил.
— Чем могу служить, сэр? — предельно формальным тоном осведомился он.
— Пройдемся, — распорядился Робертсон и, не дожидаясь ответа, направился к центру лагеря.
Персиваль молча последовал за ним, чувствуя, как утихшее было раздражение снова заворочалось под горлом. Полковник был невысок, на большую часть своих подчиненных ему приходилось смотреть снизу вверх — и, прекрасно зная, сколь бледное впечатление при таком раскладе производит традиционный армейский выговор, Робертсон предпочитал в случае необходимости вести отеческие беседы различной степени суровости прямо на ходу. Собеседник, вынужденный подлаживаться под его обманчиво неспешный шаг и ловить каждое уносимое ветром слово, зачастую и впрямь начинал чувствовать себя нашкодившим мальчишкой, а ещё некоторое время спустя преисполнялся готовности признать любую свою настоящую или мнимую вину.
Это было предсказуемо; Персиваль прекрасно понимал, чем именно все закончится, ещё в тот момент, когда открывал рот вовсе не для ожидаемого "Будет исполнено, шарм-генерал!" — и все же заведенный порядок вещей, позволявший такое насилие над здравым смыслом, сейчас не вызывал у него ничего, кроме гнева.
— Я жду ваших объяснений по поводу сегодняшнего инцидента, — не оборачиваясь, сухо проговорил Робертсон.
— Генерал Мельфуа превысил свои полномочия, затребовав участия сил американского аврората при наступлении к Вердену, — в тон ему отозвался Персиваль. — Я счел необходимым указать ему на этот факт. В выражениях, соответствующих его моральному и интеллектуальному уровню.
— Слово "субординация" вам о чем-нибудь говорит, Грейвз? — чуть помедлив, хмуро полюбопытствовал Робертсон. И прежде, чем Персиваль успел ляпнуть какую-нибудь банальность про слово из словаря между "субмариной" и "сферой", продолжил: — Вы на войне, капитан. Я не думал, что буду вынужден объяснять это именно вам — но на войне вы обязаны исполнять приказы старших по званию. Я не стану отрицать, что генерал Мельфуа не самый приятный человек, но так уж вышло, что именно он командует этим участком Западного фронта и всеми силами союзников, расквартированными в лагерях под Верденом. И я крайне опечален тем, что мне приходится вам об этом напоминать. Здесь мы все — все без исключения! — делаем общее дело. И дело это слишком важно для того, чтобы позволять личной неприязни ставить его под угрозу.
— Полковник, вы знаете, почему я здесь и зачем, — помолчав, спокойно проговорил Персиваль. — Да, мне не наплевать на тех, с кем мне довелось сражаться плечом к плечу, на того же Скамандера, к примеру — и все же мой долг состоит вовсе не в том, чтобы положить жизнь на удовлетворение чужих политических амбиций. И то же касается всех моих людей.
— Ваши люди, — напомнил Робертсон, с неприкрытым сарказмом выделив голосом первое слово, — пришли на эту войну добровольцами, желая помочь своим заокеанским собратьям усмирить жадность немецких колдунов и сохранить порядок в знакомом нам мире. Даже если вы сумеете найти пристойную причину отозвать их на родину — они не согласятся.
— Четверо уже согласились, — вежливо улыбнулся Персиваль. Улыбка наверняка не коснулась глаз, и полковник, встретившись с ним взглядом, чуть заметно вздрогнул и поспешно отвернулся. Персиваль глубоко вздохнул, пытаясь изгнать пронизывавшее, казалось, все его тело напряжение, и гораздо мягче, почти вкрадчиво продолжил: — И остальные рано или поздно поймут, что это не их земля и не их война. И тогда я найду пристойную причину для каждого.
— Всякий раз, как вы заговариваете о том, что это не ваша земля и не ваша война, — глядя куда-то поверх его плеча, вздохнул Робертсон — без тени гнева, только, кажется, почти с завистью, — мне хочется спросить: вы действительно верите, что сумеете не пустить эту войну на свою землю?
Что-то в его тоне, напрочь лишенном той снисходительности, которую старшие по званию и возрасту нередко демонстрировали по отношению к своим младшим товарищам, побуждало ответить если не так же откровенно, то, во всяком случае, честно.
— Я сделаю все, что в моих силах, — без бравады, просто констатируя факт, проговорил Персиваль. Полковник помолчал, будто ожидая продолжения, — и, поняв, что такового не будет, коротко кивнул.
— Мельфуа в бешенстве, — сухо сообщил он. — В этот раз вы определенно перегнули палку со своими выходками, капитан. Формально он не ваш командир, а наши генералы не дадут ему права назначать взыскания людям из временно подотчетных Британской короне военных формирований хотя бы для того, чтобы не создавать нежелательного прецедента. Но на вашем месте я бы предпочел на некоторое время покинуть лагерь, чтобы не стать причиной возникновения прецедентов ещё менее желательных. — Он внимательно посмотрел на Персиваля и, едва заметно покачав головой, добавил: — Помнится, вы упоминали о какой-то подозрительной магической активности в окрестностях Жимекура, но не могли сказать чего-то более определенного. Сейчас вам представилась прекрасная возможность выяснить, что именно там затевают немцы. Я настоятельно рекомендую вам собрать свой отряд и выдвигаться в дорогу немедленно. Буду ждать ваш доклад о разведке... скажем, через четыре дня.
— При всем почтении, полковник, через четыре дня он может оказаться безнадежно устаревшим, — заметил Персиваль. Скорее из чувства противоречия, откровенно говоря, хотя против истины он тоже не погрешил ни единым словом. За четыре дня можно было наворотить такого, что потом и за четыреста лет не разгребешь.
— Через четыре, капитан Грейвз, — с нажимом повторил Робертсон, который, конечно же, понимал это не хуже него.
— Есть, сэр, — отсалютовал Персиваль. — Разрешите исполнять?
— Исполняйте.
Кто-то из персивалева отряда то ли скрывал пророческий дар, то ли был в сотворении подслушивающих заклинаний куда искуснее, чем желал это признавать. Хотя, скорее всего, все объяснялось гораздо проще: Джону не занимать было жизненного опыта, и он успел прекрасно изучить характер что своего непосредственного командира, что начальства более высоких рангов. Сборы шли уже полным ходом, и Персивалю оставалось лишь удостовериться в том, что имевшихся у них запасов хватит на предполагаемые четыре — а лучше все шесть, на всякий случай — дня в рейде, и глянуть, не выдохлись ли самопальные рунные амулеты, которые он лично вшивал в воротники и манжеты шинелей.
Но даже при том, что его люди принялись за дело ещё до его возвращения, на подготовку ушло не меньше нескольких часов. Персиваль всякий раз напоминал себе, что не в силах человеческих предусмотреть абсолютно все — и всякий раз не мог хотя бы не попытаться. К тому же, как назло, именно перед выходом в рейд всплывали все те мелочи, пренебречь которыми было никак нельзя — вроде лопнувшей подметки на единственных походных сапогах Фрэна, начинающейся простуды, с которой Сэм постеснялся идти в забитый ранеными лазарет, или острого приступа юношеской неуверенности в себе у Арти, который со своими шестью месяцами на фронте уже мог по праву называться ветераном.
Утешитель из Персиваля был так себе, но на Арти его невеликих умений обычно все-таки хватало. В этот раз, однако, ему просто не хватило времени: получивший нагоняй Сэм побежал-таки в лазарет за зельями, Фрэн, на ходу репетируя умильно-жалобную рожицу, отправился к запасливой Эйврин за новой подметкой и помощью в починке; но едва сам Персиваль взялся наконец за вразумление трепетного юношества, как его прервал посыльный от полковника Робертсона с приказом немедленно явиться к начальству.
Кажется, нарисовавшееся на лице Персиваля желание пустить кого-нибудь на ингредиенты приободрило Арти даже лучше, чем обычные его увещевания. Посыльный, правда, изрядно спал с лица и сделал шаг в сторону, едва не забыв о том, что ему полагалось ещё и сопроводить искомую персону к тому, кто его отправил. Впрочем, он все равно испарился в ту же секунду, как Персиваль протянул руку к пологу командирской палатки.
— Полковник, позвольте узнать причину вызова, — откинув отсыревшую парусину в сторону, резко проговорил Персиваль. Все-таки время уже шло к вечеру, а до заката им нужно было уйти по меньшей мере на расстояние средней дальности аппарации, чтобы их не нагнал какой-нибудь порученец от шарм-генерала с очередной порцией сомнительных приказов, от которых уже не удалось бы отвертеться. Причем уйти пешком — в окрестностях военных лагерей аппарацию регламентировали жестче, чем в тюрьмах строгого режима, и маг, нарушивший установленные правила, рисковал схлопотать Аваду от своих же. — Учитывая известные вам обстоятельства, задерживать выступление моего отряда ещё больше было бы неблагоразумно.
Сидевший рядом с Робертсоном незнакомый маг — длинноволосый брюнет, черноглазый и смуглый, как испанец — уставился на него с каким-то почти неприличным интересом. Персиваль даже подумал, что они могли где-то встречаться, и теперь тот пытался вспомнить, где и когда это случилось. Однако сам он был твердо уверен в том, что никогда прежде не видел этого чеканно-красивого лица с приметной родинкой на правой скуле. Неясное ощущение чужой магии, проявленной чуть откровенней, чем следовало бы по правилам этикета, тоже казалось совершенно незнакомым.
— Как раз из-за этих обстоятельств я вас и вызвал, — хмуро проговорил полковник. Персиваль немедленно насторожился: задумчивость всегда собранного и внимательного Робертсона едва ли могла быть добрым предзнаменованием. — Ваши поступки исчерпали меру терпения командования, и на неофициальном совещании был поставлен вопрос об изменении статуса добровольческих сил американского аврората.
— Это не могло подождать до нашего возвращения? — недоверчиво переспросил Персиваль. — Полковник, даже если вопрос о смене статуса будет решен положительно, сам этот процесс займет не меньше пары недель... а может быть, и больше.
— Капитан Грейвз, на основе вашего корпуса собираются сформировать штрафной батальон, — перебил его Робертсон. Разглядывавший Персиваля незнакомец, до этого момента совершенно спокойный, на мгновение растерялся и в недоумении посмотрел на полковника. Казалось, что и для него это заявление стало новостью, причем из разряда совершенно неожиданных. — Не вы один считаете, что военные успехи оправдывают ваш дерьмовый характер, и высшее командование уже склоняется к мысли собрать всех вам подобных в одну банду и отправить приносить пользу более организованно.
— Это тем более могло подождать до окончания моего нынешнего задания, — твердо повторил Персиваль. — Полковник, я...
— Нет, капитан, это не могло подождать, — перебил его Робертсон и резким жестом указал на своего гостя: — Жерар Моруа. С настоящего момента он переходит под ваше командование. А теперь — проваливайте оба!
...В жизни любого аврора — да что там, в жизни любого человека — однажды наступал момент, когда надо было засунуть в жопу не только гордость, но и здравый смысл, и просто сказать «Да, сэр!».
Судя по взгляду новичка, с тем же успехом Персиваль мог говорить на парселтанге, но полковнику хватило и этого: приказ был принят и — в чем он мог быть вполне уверен — будет выполнен, а что там по этому поводу думал подчиненный, далеко не всегда имело хоть какое-то значение.
Года четыре назад Персиваль ещё мог бы с совершенно чистой совестью чуть-чуть его за это поненавидеть. Сейчас уже не получалось.
— Не отставайте, Моруа, — резко бросил он и, поднырнув под полог командирской палатки, стремительно двинулся прочь. Новенький был налегке: ни видимых или явно ощутимых амулетов, ни сумки с лечебными и вспомогательными зельями, хорошо ещё, что при палочке и в достаточно крепких на первый взгляд сапогах — так что перед выходом им обязательно нужно было заглянуть хотя бы в лазарет.
— Давно вы на фронте? — Несколько совладав с раздражением, Персиваль чуть умерил шаг и привычным жестом подозвал нового подчиненного к себе. Спохватился, вспомнив, что тот не был обучен тихим командам американского аврората, но Моруа все же понял и нагнал его, заняв место у левого плеча и чуть позади. Двигался он немного неловко, как после тяжелого ранения, когда тело, даже восстановившись, ещё пытается по привычке избегать боли.
— Чуть больше полугода, — сообщил он. По-английски он говорил прекрасно, практически без акцента, но Персиваль все же счел необходимым в знак извинения за свою первоначальную резкость перейти на французский:
— Ваше звание и род войск?
— Капрал, ударные отряды Гаскони, — также по-французски ответил Моруа. Говор у него и впрямь был непривычный, заметно отличавшийся от того холодного и академичного классического языка, которому учили дома у Грейвзов, но понять его труда не составляло. — Нас, в общем-то, даже не считали частью регулярной армии и не обязывали соблюдать их правила, и это, как видите, сыграло со мной злую шутку.
— Тактика «атакуй и немедленно аппарируй нахрен»? — проигнорировав попытку перевести разговор в менее формальное русло, уточнил Персиваль. Под «ударными отрядами» на континенте могли подразумевать все, что угодно, но в этот раз его догадка все же оказалась верна. Моруа кивнул и явно собрался добавить что-то ещё, но Персиваль жестом велел ему умолкнуть и, изобразив на лице обаятельную улыбку, сунул голову в палатку медсестер.
Дамы его, по счастью, любили, так что буквально через несколько минут он, минуя все бюрократические препоны, стал богаче на целый один боевой комплект зелий — каковой и вручил своему нынешнему спутнику.
— Merci, capitaine, — проговорил Моруа — таким тоном, будто Персиваль действительно оказал ему какую-то услугу, а не просто исполнял свои обязанности.
Биться с интендантом — редкостной, по правде сказать, сволочью — за шинель, в которой его новый боец не слег бы с воспалением легких на второй день рейда, да чтобы та ещё и пришлась по размеру, было просто некогда. Персиваль смерил его взглядом, на глаз прикинув рост и ширину плеч, и, понадеявшись на запасливость Джона, повернул к жилой части британского лагеря.
— Что-то не так? — нетерпеливо осведомился он, через пару шагов заметив, что Моруа отчего-то замешкался на пятачке возле лекарской палатки.
— Мне хотелось бы кое-что прояснить, mon capitaine, — после секундного колебания проговорил гасконец. — Я, откровенно говоря, несколько удивлен переменами в моей военной карьере и… не могу сказать, что я был к ним готов. Мне не хотелось бы попасть впросак, действуя привычным мне образом там, где это уже не уместно. Я… вполне сознаю, что это не те вещи, которые можно изложить в двух словах, но, быть может, вы все же просветите меня насчет того, что от меня ожидается?
Вообще говоря, он был совершенно прав — подобные вещи стоило прояснять до того, как начнется серьезная работа. И все же что-то в его вежливом на грани подобострастия тоне заставляло думать, что вовсе не забота об общем благе побудила его поднять эту тему именно сейчас.
Или, быть может, не находившая выхода злость заставляла Персиваля видеть вызов там, где его не было.
— Беспрекословное повиновение, — ровно проговорил он, заложив руки за спину и расправив плечи. Поза получилась почти театрально пафосной, но заметил это, кажется, только сам Персиваль — его собеседник, напротив, чуть заметно подобрался и смотрел на него внимательно и настороженно, без тени насмешки. — Какими бы ни были традиции вашего прежнего отряда, они остались в прошлом; а у нас правила просты: здесь отдаю приказы я, а вы их выполняете. Без рассуждений, споров и промедления. Если меня будет интересовать ваше мнение, я о нем спрошу; в противном случае держите его при себе или высказывайте тогда, когда это не будет мешать выполнению поставленной задачи. Вам все понятно?
— Это... несколько непривычно, — сузив глаза, процедил Моруа. Ту обманчивую вальяжную мягкость, которую Персиваль отмечал у очень многих французов, даже у тех, что занимали очень высокие посты, с него будто сдуло; линия рта стала жестче, выдавая если не намерение, то желание ответить на брошенный ему вызов — и ответить весьма резко.
— Привыкайте, — сухо посоветовал Персиваль. Впрочем, выставлять себя неспособным к здравому суждению тираном он тоже не собирался и, чуть смягчив тон, пояснил: — Вас включили в состав моего отряда в тот момент, когда мы уже собирались уходить в рейд. При этом я вижу вас в первый раз, не знаю ни ваших талантов, ни ваших слабых мест; вы также не знаете ни нас, ни привычной нам тактики. Говоря откровенно... да будь вы хоть самим Мерлином, сейчас вы нам будете только мешать. — Губы его собеседника дрогнули, выдавая раздражение, и Персиваль пожал плечами: — По-хорошему, нам следовало бы хотя бы на пару дней засесть на тренировочных полигонах, чтобы привыкнуть друг к другу и научиться хотя бы не путаться у сослуживцев под ногами. Однако такой возможности нам не дают.
Моруа помедлил и через силу кивнул, неохотно признавая его правоту.
— Именно поэтому, — Персиваль привычно понизил голос, вынуждая собеседника напрягать слух, чтобы разобрать его слова, — я прошу вас: не беритесь проверять меня на прочность до возвращения в лагерь. Иначе я просто трансфигурирую вас в оловянную ложку, закопаю под первым попавшимся деревом и не оставлю ориентиров.
— Скажите, капитан, — после секундной заминки проговорил Моруа, растянув губы в улыбке, которой не хватало самой малости, чтобы по праву именоваться оскалом. Его глубокие, цвета горького шоколада глаза горели откровенным гневом, словно ему впервые пришлось услышать подобное, а воздух вокруг будто потемнел, почти потрескивая от напряжения готовой вырваться из-под контроля магии. — Вы всегда начинаете знакомство с угроз?
Персиваль инстинктивно втянул носом воздух, ловя ощущение чужой силы — причем, стоило отметить, силы немалой... пожалуй, в чём-то она была сродни его собственной, тяжелая и мрачная. Спрашивать он, конечно, не стал — на фронте на темную магию смотрели сквозь пальцы, если она шла не во вред своим, но соблюдать приличия все же стоило. По крайней мере, до тех пор, пока брошенный ему вызов не будет озвучен прямо.
— Это не угроза, капрал Моруа, — покачал головой Персиваль, не без труда задавив желание ещё больше накалить ситуацию и все же довести её до открытого конфликта. Поймал взгляд собеседника и улыбнулся — одними губами: — Просто я полагаю, что мои люди должны иметь представление о возможных последствиях своих действий... и мой долг как командира — своевременно их об оных уведомить.
— Благодарю, капитан Грейвз. Я буду иметь это в виду, — после короткой паузы ответил Моруа — тоном, каким обычно клянутся вырезать весь род собеседника до десятого колена. Акцент в его речи стал явственней и жестче — и отчего-то почти перестал напоминать мелодичный, словно перестук кастаньет, говор встречавшихся Персивалю испанцев.
— Рад это слышать, — кивнул Персиваль. Моруа, кажется, ждал какого-то продолжения, но сам он не видел в этом особой нужды: умному человеку для того, чтобы сделать необходимые выводы, вполне хватило бы уже сказанного; а глупцу не помогут никакие слова.
Персиваль молча развернулся, почти напоказ подставив ему спину, и направился к обычному месту сбора своего отряда. Встреча с полковником и беседы с новичком заняли слишком много времени; Джон, должно быть, уже согнал остальных, в очередной раз проверил всю амуницию, и теперь ждали только его.
Он оказался прав, и то, что хоть где-то все ещё шло по заведенному им порядку, несколько примирило его с действительностью.
— Капрал, знакомьтесь с отрядом, — жестом созвав своих, проговорил Персиваль, дождался, пока они соберутся вокруг тесным, плечом к плечу, кружком, и представил, начав по старшинству: — Джон Фонтейн, старший аврор, здесь в чине лейтенанта, моя правая рука. В случае нужды вы обращаетесь либо ко мне, либо к нему. Сэмюэль Лайтрум, младший аврор, капрал. Артур Да Сильва, младший аврор, рядовой. Франсуа ДюБо, вольный чародей Нормандии, рядовой.
Каждый раз, как он называл имя, упомянутый чуть склонял голову, приветствуя новичка коротким кивком — и заодно цепким, придирчивым взглядом. Внезапное появление нового лица вызывало у них изрядное недоумение, но тут Персиваль, увы, ничем не мог им помочь.
— Господа, это капрал Жерар Моруа, ударные отряды Гаскони, — закончил Персиваль. — На время нынешнего рейда он приписан к нашему подразделению. Постарайтесь не прибить ненароком, неловко выйдет.
Стоявший у него за плечом Моруа то ли фыркнул, то ли поперхнулся, но брошенному через плечо взгляду явил невыразительную физиономию бывалого солдата. Однако едва Персиваль отвернулся и отошел за своим вещмешком...
— Скажите, а вас тоже обещали в случае чего трансфигурировать в оловянную ложку, закопать под первым же деревом и забыть, под которым? — с искренним любопытством осведомился Моруа, не особенно утруждаясь тем, чтобы приглушить голос.
Фрэн фыркнул, но промолчал, скроив рожу умудренного опытом ветерана, а Джон смерил новичка неодобрительным взглядом и тяжело проронил:
— Надобности не было. Чай, и свое соображение имеется.
Реальность вокруг гасконца чуть дрогнула, прогибаясь под хмурой, чреватой грозовым штормом тенью, однако он все же сумел смолчать и даже сохранил на лице беззаботную мину, принимая из рук старшего товарища собранный про запас вещмешок. И также молча занял указанное ему место в походном строю между Арти и Сэмом.
Может быть, в этом и не было нужды, но Персиваль все же вытащил палочку сразу, как только они пересекли невидимую границу лагеря. Отмечать её защитными заклятиями не было особого смысла, так что там стояло разве что простенькое, не сильнее обычного Конфундуса, заклинание отвода глаз — и все же разница между своей территорией и нейтральной землей казалась едва не до боли очевидной. Его люди, приученные к постоянной бдительности, без промедления последовали его примеру; Моруа замешкался на миг, будто колеблясь, но затем тоже обнажил оружие.
Палочка у него была весьма любопытная: дюймов четырнадцати, никак не меньше — и непривычных, чуть царапавших восприятие даже на беглый взгляд очертаний. Персиваль осторожно пригляделся, пытаясь понять, какой из мастеров мог создать нечто подобное, но прийти к определенному выводу так и не смог. Разве что Мэй Лунь Жемчужный Дракон был тут определенно ни при чем: восточные маги вообще предпочитали простые силуэты, а Жемчужный Дракон в этом доходил до последней крайности, не признавая никаких отступлений от им же созданного канона. Любопытство требовало немедленно отыскать разгадку, однако спрашивать о подобном у едва знакомого мага было бы в высшей степени неприлично, тем более что пристойного повода для такого вопроса у Персиваля пока не было.
Шли они не быстро, держать хоть сколько-нибудь приемлемый по меркам американского аврората темп не позволяли ни весенняя слякоть, превращавшая даже укатанные не-маговским транспортом дороги в голодное, цепкое болото, ни необходимость то и дело отчитываться широко раскинутой паутине сигнальных чар в том, что они не враги. Моруа, в общем-то, держался неплохо: тратил слишком много сил, явно не умея правильно ходить по сложной местности, и чересчур настороженно следил за окружающим миром, из-за чего рисковал быстро выдохнуться — но при этом не отставал, не жаловался и не пытался, как многие новобранцы, тишком облегчить себе жизнь магией.
Персиваль переглянулся с Джоном, и тот, коротко кивнув, нагнал шагавшего впереди него новичка. Оставленный без пригляда старшего Арти вначале растерялся, но потом, как видно, решил, что его наконец сочли самостоятельной боевой единицей, и гордо расправил плечи. Персиваль мимоходом хлопнул его по спине, подбадривая, и принялся наблюдать.
Ему самому ещё только предстояло этому научиться. Приказывать он уже привык, а вот умение наставлять — указывать на ошибки так, чтобы не ранить чужого самолюбия сверх меры, подсказывать и ненавязчиво направлять — давалось ему куда хуже, чем следовало. Хвала Дану и всем детям её за то, что сейчас у него был Джон Фонтейн… но когда-нибудь неизбежно наступит время, когда придется справляться своими силами.
Часом спустя Моруа уже представлял собой зрелище куда менее печальное. А к тому моменту, как пришло время устраиваться на ночлег, освоился окончательно и даже попытался возражать, когда ему выделили самую легкую часть работы и отправили отдыхать.
Персиваль велел ему заткнуться и предъявить руки к осмотру. Изрядно озадаченный подобным требованием новичок повиновался, и Персиваль только покачал головой, убедившись в правильности своих догадок: тот явно был человеком городским, непривычным, перчаток у него не нашлось, и за два часа пути по лесу в постепенно сгущавшихся сумерках он успел насажать неимоверное количество заноз. Левой руке досталось больше: в случае нужды Моруа опирался именно на неё, предусмотрительно оставляя правую с палочкой для колдовства, и даже более грубые, чем на другой его ладони, мозоли не спасли от впивавшихся в кожу щепок.
— Вы ещё и колдомедик, капитан? — удивленно вскинул брови Моруа, когда Персиваль, и не подумав тянуться за аптечкой, одним прикосновением к рукам залечил все мелкие ссадины.
— На ваше счастье, нет, — сухо отозвался он, досадуя из-за того, что надоевший, невыносимо предсказуемый вопрос спугнул мелькнувшую в голове мысль прежде, чем она успела обрести форму. — Иначе сидел бы, прикованный за ногу к палатке лазарета, вместо того, чтобы шляться вместе с вами по здешней слякоти.
Несколько часов нелегкого пути пережгли первоначальную настороженность его людей в тихое усталое безразличие. Пристроившийся у костра Моруа больше не пытался сходу захватить все внимание их маленького отряда и предпочел в основном слушать, ограничиваясь краткими и, стоило отдать ему должное, вполне уместными репликами.
Чувство юмора у него оказалось довольно своеобразное, но он умел при том пройтись по самой грани допустимого, не перейдя оной, и вовремя смягчить излишне резкую шутку. Его манера речи изрядно сбивала Персиваля с толку: порой она казалась ему настолько знакомой, что он готов был продолжать незаконченные фразы… однако едва ли не всякий раз, как он и впрямь пытался это сделать, хотя бы мысленно, то изрядно промахивался в своих предположениях. Моруа высказывался спокойней и сдержанней, чем он ожидал, и был далеко не так резок и бескомпромиссен в суждениях. Правда, все равно умудрился чуть не поругаться с Фрэном по поводу того, стоило ли считать темными магами всех без исключения выпускников Дурмштранга.
Заодно выяснилось, что Моруа все-таки не был чистокровным. Впрочем, того иррационального, ничем не обоснованного снобизма, который присущ был большинству немаговоспитанных по эту сторону океана, Персиваль за ним тоже пока не замечал. То ли в Гаскони, почти у подножия Пиренейских гор, с этим и впрямь было попроще, то ли мимоезжий колдун просто произвел на молоденькую не-мажку такое впечатление, что отголосков оного хватило даже на подобающее воспитание рожденного без отца ребенка.
А может быть, Моруа просто о чем-то недоговаривал, не желая посвящать в подробности семейной истории едва знакомых ему людей. Отчего-то Персивалю думалось, что приятного в этой истории было мало, как и у большей части знакомых ему полукровок.
Умолчания новичка его все-таки тревожили, хотя прежде он не замечал за собой стремления непременно влезть в душу любому встречному и тщательно её выпотрошить. В том, что он пока не питал к гасконцу того же доверия, что к остальным своим людям, не было ничего странного — однако никогда ещё тот факт, что ему навязали очередного незнакомца, не оставив даже иллюзии выбора, не вызывал у него такого неотступного, тусклого, как пожар на торфянике, гнева.
Как будто новичок был угрозой, сути и последствий которой он пока не мог осознать… и от которой уже не вправе был отмахнуться. Только и оставалось, что — случись в том нужда — принимать удар на себя.

К Жимекуру они подошли только на следующий день, причем уже после того, как солнце ушло с зенита: аппарировать на длинные расстояния вслепую в такой близости к фронту было рискованно, а мелкие прыжки, совершаемые со всеми подобающими предосторожностями, сберегали силы, но отнюдь не время. Сам городок отряд Персиваля обошел по широкой дуге — возле него, как и возле любого хоть сколько-нибудь заметного населенного пункта, в нынешние времена толклось слишком много вооруженных не-магов. Пройти незамеченными не составило бы никакого труда, но заниматься у них под носом чем-то действительно серьезным не стал бы ни один уважающий себя чародей. Сколь бы ничтожным ни казался отзвук их присутствия в мире, пронизанном магией, порой даже эта малость могла оказаться критично важной.
Вот только из-за прокатившейся по окрестностям войны чистых, без единой не-мажеской души мест под Жимекуром было гораздо больше, чем хотелось бы Персивалю. Возможно, Робертсон все же был прав, велев ему не возвращаться до четвертого дня: в таких условиях на толковую разведку могло уйти немало времени.
Давешнего эха чужой магии Персиваль больше не слышал. Значит, столкнуться с вражескими чародеями им уже вряд ли придется… но и искать следы их деятельности они будут вынуждены по-немажески, считай, вслепую, не зная, ни на что натолкнутся, ни в какой момент.
Поначалу Персиваль ещё надеялся, что пресловутая аврорская чуйка что-нибудь ему подскажет. Однако несколькими часами спустя он все же махнул рукой и, остановившись после очередного прыжка, пригляделся к заброшенной деревеньке, которая маячила в полумиле от опушки подходившего почти к самому Жимекуру леса. Им ведь нужно было хоть с чего-то начать, так почему бы и не отсюда.
— Джон, Арт, — повернувшись к своим, распорядился он, — за вами западный горизонт. Повнимательнее с тем холмом с двумя деревьями у подножия, что-то он мне не нравится. Сэм, Фрэн, восточный горизонт ваш. Линия фронта как раз с той стороны, так что маскировочные не снимать ни на секунду. Деревню мы с Жераром берем на себя. Встреча в шести милях к северо-востоку, у изгиба ручья Сен-Марсо. У вас три часа, так что идите без спешки и поаккуратнее. Сигналы стандартные. Вопросы есть?
— Никак нет, сэр! — за всех ответил Джон, и они, наложив маскировочные заклинания — у Арти немного рябило, но заметить это можно было, пожалуй, только вблизи — отправились исполнять приказ. Персиваль выждал несколько мгновений, наблюдая за ними, а затем развернулся к своему напарнику:
— Для начала: маскировочные накладывать умеете или вам помочь?
Вместо ответа Моруа поднял палочку — и мгновением спустя Персиваль смотрел на совершенно пустое — по крайней мере, для глаза; чужая магия, напротив, вблизи теперь ощущалась немного ярче, — место. Он одобрительно кивнул:
— Прекрасно. Нам с вами досталась задача посложнее. Насколько я могу судить, деревня заброшена не первый месяц; но, во-первых, среди домов можно спрятать хоть целую армию, немецкие маги маскировочными чарами владеют не хуже нас, а во-вторых, там можно наткнуться на весьма неприятные сюрпризы, причем как магические, так и не-мажеские... простите, маггловские.
— Я знаю, как выглядит противопехотная мина, если вы изволите говорить об этом, — несколько уязвленным тоном уведомила его пустота.
— Я глубоко сочувствую тяготам вашей жизни, мсье, — отрезал Персиваль. В лагере он с удовольствием померился бы со своим новичком что магической силой, что упрямством, в пути просто не обратил бы на столь мелкие противоречия внимания — но сейчас они находились вплотную к фронту, и возможности терпеть чужой гонор у него просто не оставалось. — Я иду впереди и проверяю дорогу. Вы следуете за мной под заклятием, прикрываете мне спину и следите, чтобы на нас не выскочила из кустов какая-нибудь неведомая дрянь. Вперед не высовываться, в сторону без команды не уходить, маскировку без разрешения не снимать. Заметите что-то странное — сами не лезете, а сообщаете мне. Вам все ясно?
Моруа как будто понял, насколько близко подошел к превращению в оловянную ложку, и вместо того, чтобы проявлять характер, только бросил сухое «Так точно, сэр». Настоящим уважением здесь и не пахло, но пока приходилось удовлетвориться этим.
Деревушку оставили уже давно, как бы не при первом же появлении немцев на горизонте. Климат центральной Европы обошелся с ней не слишком сурово: пока заброшенность выдавали разве что посеревшие, кое-где просевшие соломенные кровли, редкие пятна лишайника на черепичных крышах и чуть покосившиеся заборы.
Признаков засады Персиваль не видел, да и угрозы не чувствовал тоже, словно они находились в глубоком тылу, а не в нескольких километрах от линии фронта. Однако полагаться на одно лишь свое чутье он все же опасался: немецкие маги были не дурнее него, и те, кто не умел должным образом скрывать свое присутствие, в рейды на вражескую территорию не ходили.
— Странно, — вдруг проговорил Моруа. Персиваль обернулся через плечо: маскировочное заклятие с его спутника слетело, он замер на месте, сдвинул брови, словно вглядываясь вдаль, — но взгляд его при этом казался слегка расфокусированным, как у пьяного или человека под Конфундусом.
— Что именно? — не дождавшись продолжения, осторожно уточнил Персиваль. Внутри слабо царапнуло раздражение: новичок явно скрывал таланты, о которых ему как командиру следовало знать... и все же Персиваль едва ли вправе был его упрекнуть. Сам он тоже не рвался бы откровенничать с человеком, которого знал немногим больше суток.
— Здесь нет врагов, — по-прежнему глядя куда-то поверх его плеча, рассеянно отозвался Моруа. — Или оставленных ими ловушек. Но у меня все равно такое чувство, будто вскоре произойдет что-то... весьма занятное.
— Значит, сейчас мы пойдем и проверим ваши предчувствия, — несколько насторожившись, проговорил Персиваль. Вернувшийся в реальность Моруа, однако, держался как человек, не видевший в нем угрозы, и Персиваль заставил себя расслабиться.
"Занятное" было на редкость неконкретным определением, но выпытывать подробности он не рискнул, опасаясь навести своего напарника на более удачную догадку.
— Восстановите маскировочное, — сухо напомнил он, и Моруа, вспыхнув, тут же вскинул палочку и снова пропал из виду.
Персиваль удостоверился, что теперь заклятие у него держалось как следует, а затем снова двинулся к деревне, усилием воли заставив себя не отвлекаться на непривычный отзвук чужой магии за спиной.
После первых же минут настоящей работы стало ясно, что войны «капрал» Моруа в глаза не видел. Неумение ходить по бездорожью и отсутствие привычки к пешим марш-броскам ещё можно было списать на особенности тактики его прежнего отряда — но сейчас становилось очевидно, что никакого отряда не было вовсе. Моруа, вне всяких сомнений, был одиночкой: не ведомым, умевшим подлаживаться под своего напарника, но и не ведущим, который по привычке пытался бы перехватить инициативу.
И к тому же Персиваль, несмотря на отданный новичку приказ наблюдать за окрестностями, слишком часто чувствовал его взгляд на себе — будто его персона интересовала гасконца куда больше, чем любая возможная угроза со стороны противника.
К счастью, деревня действительно была покинута и совершенно пуста, иначе им пришлось бы туго.
Подозрительней всего выглядел покосившийся домик, стоявший чуть поодаль от основной части поселения. Должно быть, он принадлежал раньше деревенской знахарке или повитухе, среди которых нередко попадались сквибы, а то и слабые ведьмы — однако сейчас он казался разграбленным так же основательно, как и прочие, словно его прежняя хозяйка, не рассчитывая на возвращение, не озаботилась никакими охранными чарами. Или, быть может, атаки немецких магов даже на излете снесли их, как штормовая волна.
А ещё его заброшенность могла быть фальшивкой, скрывавшей тот самый смертельный сюрприз, который Персиваль на месте противника непременно оставил бы для не в меру любопытных врагов вроде него.
Очень уж удобный был домик. Пожалуй, что и не только для чужой ловушки.
— Держитесь ближе, Моруа, — вполголоса бросил Персиваль через плечо и, поднявшись на чуть проваленное крыльцо, кончиками пальцев толкнул болтавшуюся на одной петле створку. В крохотной клетушке за порогом было темно, узкая полоска пробивавшегося из-под внутренней двери света только мешала разглядеть, что происходило внутри. — Маскировочное можете снять, лучше позаботьтесь о защите.
Персиваль на мгновение прикрыл глаза, сосредотачиваясь на иных способах восприятия: в доме было пусто, ни следа жизни или магии. Да и с чего бы, в самом деле, если и остальная деревня была абсолютно и совершенно безлюдна. Едва ли ему удастся найти место более подходящее, а другой возможности ему может и не представиться.
Моруа, повинуясь его знаку, сдвинулся чуть в сторону и встал по другую сторону от дверного проема. Палочку он держал в правой руке, левая была пуста, сумка с зельями, как и положено, сдвинута на левый бок и чуть назад. Персиваль одобрительно кивнул, жестом указал, что поручает ему правый фланг, и, рывком распахнув дверь, с палочкой наизготовку шагнул внутрь.
Намного медленнее, чем должен был в такой ситуации — но Моруа, явно незнакомый с аврорской рутиной, этого не заметил. И не успел отреагировать, когда Персиваль стремительно развернулся, ударом плеча отшвырнул его к стене и, скрутив ворот его мундира так, что тот удавкой сдавил шею, приставил палочку к горлу. И мгновением спустя коленом впечатал запястье запоздало вскинутой руки в дверной косяк, с удовлетворением услышав негромкий стук упавшей на пол палочки.
— А сейчас, — поймав взгляд своего пленника, отчетливо, с расстановкой проговорил Персиваль, — ты скажешь мне, кто ты нахуй такой и что тебе тут нахуй надо.
— ...Нахуй?.. — стоило ему чуть ослабить хватку, переспросил "Моруа" — таким тоном, словно именно это слово потрясло его сильнее, чем неожиданное нападение и чужая палочка, едва не воткнутая ему в глотку. Персиваль резко выдохнул сквозь зубы, снова перекрутил ворот, заставив его хватать ртом воздух — и следующая фраза оказалась несколько более осмысленной: — Капитан, я, право слово, не понимаю, о чем вы говорите!..
— Ответ неверный, — почти сочувственным тоном сообщил Персиваль, чувствуя, как под ложечкой, отзываясь на противодействие, раскаленным темным облаком заворочалась скованная его волей магия. — Попробуем ещё раз, сударь: назовите свое имя, звание и цель своей авантюры. Приступайте.
— У вас там, часом, не Секо на кончике палочки заготовлено? — помедлив, поинтересовался пленник вместо ответа — тоном вполне светским, будто они вели непринужденную беседу на каком-нибудь из президентских балов. Взгляд у него, однако, был опасный: расслабленный и сосредоточенный разом, словно перед ударом. — Очень интересно горло щекочет, должен вам сообщить.
— Думаю, вы не хотите этого знать, — чуть сильнее прижав палочку к его горлу, холодно улыбнулся Персиваль.
— Ну почему же? Знать — хочу, — почти весело отозвался "Моруа" и после секундного колебания все же признал: — Вот на себе проверять — не слишком.
Движение чужого тела Персиваль ощутил едва ли не прежде, чем оно действительно стало таковым, и тут же, повинуясь инстинкту, жестче вжал противника в стену. Придавленный чуть не всем его весом "Моруа" резко выдохнул и снова замер в обманчивой расслабленности: пронизанный разрядами молний мрак его магии, напротив, стал только явственней и плотнее — будто ночная гроза, идущая с горизонта.
— Я в последний раз повторяю свой вопрос, — усилием воли заставив себя не обращать внимания на дразнившую его азарт угрозу, терпеливым аврорским тоном проговорил Персиваль. — Кто ты, мать твою, такой и что тебе от нас нужно?
— Не от «вас», дорогой капитан Грейвз, — вдруг ухмыльнулся "Моруа", нисколько, казалось бы, не смущенный их двусмысленным положением, и, лукаво прищурившись, повторил: — Не от "вас".
Сейчас они говорили по-английски, и все же Персиваль отчего-то сразу понял, что в этот раз "Моруа" имел в виду весь его отряд, всех, кто отправился в поход минувшим вечером. Из чего следовал вполне очевидный вывод.
— Хорошо, — с деланной покладистостью согласился он, не отводя палочки и не ослабляя хватки на вороте своего собеседника. Тому, несмотря на недоброе, чреватое взрывом веселье, пока хватало здравого смысла держать руки так, чтобы Персиваль мог видеть пустые, мирно раскрытые ладони хотя бы краем глаза. — Уточним вопрос, сударь: на кой хрен вам понадобился я?
"Моруа" чуть заметно сдвинул брови и опять попытался высвободиться, на сей раз медленнее и аккуратнее, словно стараясь не потревожить раздраженного зверя. Персиваль, увы, зверем не был, и потому подобные маневры лишь подогревали его гнев.
— Вы интересная личность, капитан Грейвз, — как будто поняв свою промашку, серьезно и почти задумчиво проговорил "Моруа". Перехватил его взгляд и снова сложил губы в улыбку — неторопливо, напоказ и чуть ли не механически, будто снаряжал к бою одну из тех забавных поделок, которые не-маги в Америке прозвали "уравнителями": — Вот только что вы станете делать, если я просто-напросто откажусь отвечать?..
Персиваль чуть наклонил голову, вглядываясь в сверкающие откровенным вызовом глаза собеседника. Будь у них время для толкового допроса — и его упорство можно было бы сломить, вот только именно времени у них и не было.
— Легилименс.
Зрачки его пленника рывком расширились, поглотив почти всю радужку, и Персиваль, тараном проломив первые рубежи его обороны, рухнул в колючую, пронзительную бездну чужого сознания.
А мгновением спустя тот вдруг раскрылся сам, позволяя ему видеть: имя, сущность, цель, ярость, истину... И в следующий уровень его защиты набравший разгон Персиваль влетел, как вчерашний школьник в антиаппарационный барьер Вулворт-Билдинг.
И через несколько чудовищно долгих секунд, оглушенный столкновением, все же отступил. Он ведь получил то, что было ему нужно, — а ввязываться в серьезный бой на чужой территории лишь для того, чтобы утвердить свою волю, было бы попросту неразумно.
…Хотя хотелось невыносимо.
Особенно после того, как его чуть не пинком вышвырнули прочь из чужого разума со вполне недвусмысленным "Хватит".
— Это… было… крайне… невежливо… сударь, — кривясь, прохрипел Геллерт Гриндевальд.
Все-таки это было не оборотное зелье, а заклятие — и теперь оно сползало с его лица будто кусками. Вначале просветлели до яркой небесной голубизны глаза, выцвели ещё секунду назад смоляные брови, затем черты лица чуть смягчились, вместо преувеличенно мужественной жесткости линий явив живую, чуть асимметричную и куда более приятную глазу красоту. Густая южная смуглость кожи сменилась бледно-золотистым загаром часто бывающего на солнце северянина. Дольше всего продержались волосы, но в конце концов и по ним словно пробежала волна, смывая со сверкающего белого золота последние ночные тени. Изменилась даже прическа: вместо простого, чуть старомодного по не-мажеским меркам хвоста Гриндевальд, как оказалось, носил средней длины косу, чуть не от самого лба заплетенную драконьим гребнем.
— И на кой хрен?.. — не удержавшись, вслух подумал Персиваль. На ошарашенность от неслабого ментального удара лицезрение столь вопиющей непрактичности ложилось так шершаво и неудобно, что смолчать он попросту не сумел.
Гриндевальд посмотрел на него, как на идиота.
— Опустите палочку, — помедлив, потребовал он — так спокойно и уверенно, будто и впрямь ожидал немедленного и безусловного повиновения. — Раз уж мы все прояснили...
— Мы пока даже не начали, — разом собравшись, возразил Персиваль. Отказываться от более выгодной с тактической точки зрения позиции он вовсе не собирался; сейчас, быть может, она была ему даже нужнее, чем прежде. Горьковатый, медный привкус чужой силы ещё держался на языке, заставляя волоски на загривке вставать дыбом и требуя действия.
— Персиваль. — Гриндевальд чуть шире расставил ноги, принимая более устойчивое положение — теперь он даже мог сделать вид, что всего лишь опирается спиной о стену, а не прижат к ней всей тяжестью чужого тела, — и посмотрел на него настолько терпеливо, что за этим терпением без труда читался едва сдерживаемый гнев: — Вы без спросу залезли ко мне в голову и шарили там как вам на душу придется, и после этого ещё смеете заявлять, что я должен в чем-то перед вами оправдываться?
Прием был настолько примитивен, что Персиваль почти обиделся.
— Смею, мистер Гриндевальд, — процедил он. — Я все ещё жду ваших объяснений по поводу того, с какой радости вы решили, будто вам позволено вмешиваться в дела американского миротворческого корпуса.
— Вы где увидели вмешательство, мистер Грейвз? — отчетливо скрипнув зубами, язвительно осведомился Гриндевальд. Он подался было вперед, но, почувствовав острие упиравшейся ему в горло палочки, резко выдохнул и снова откинулся на стену. Только глаза у него разгорелись ярче, будто необходимость сдерживать свой нрав лишь подстегивала его ярость. — Я ваш драгоценный корпус в три с малым дюжины человек пока ещё и пальцем не тронул! …Да и с чего вы вообще над ними трясетесь, как наседка над цыплятами? Если они у вас и вправду беспомощнее магглов, то вполне заслужили ту участь, которая постигнет их без вашего покровительства!
— Не указывайте мне, как мне распоряжаться своими людьми и чего они заслуживают! — рявкнул Персиваль, чуть не дрожа от напряжения. С одними только гневом и потребностью ответить на брошенный ему вызов он бы ещё справился, — но страх за тех, кто доверил ему свои жизни, едва не стал последней соломинкой на хребте его самообладания. Он на миг задержал дыхание, почти надеясь все же удержать под контролем раскаленный мрак, уже подступавший к горлу, и медленно, едва ли не впечатывая каждое слово, закончил: — Если хоть кому-то из них по вашей вине будет причинен вред... Я вас уничтожу.
Гриндевальд недобро сузил глаза.


Продолжение в комментариях.