[fayere]

Хэдканончик-31: иногда после видений Гринденвальда пробивает на философию.

Самым тревожным признаком было то, что Грейвз ничего не почувствовал.
Конечно, Гринденвальд скорее любил изобразить безумца, чем действительно им был, и был вполне способен держать в узде и свой нрав, и свою магию - и все же за дверями зачарованной немногим хуже европейских родовых мэноров квартиры Грейвза позволял себе пренебречь некоторыми из привычных ограничений. Почуять его присутствие можно было уже у порога, в дальнем конце прихожей - определиться с направлением, а в той комнате, в которой он пребывал, даже у немага не возникло бы сомнений в том, что он был удостоен чести лицезреть волшебника, причем волшебника крайне могущественного. Людям слабовольным это ощущение казалось подавляющим, тех, кто посильнее, раздражало - Гринденвальда более чем устраивали оба исхода.
Сейчас же Грейвз не чувствовал ничего. Ни тогда, когда вешал отсыревшую в вечернем тумане мантию на зачарованную для просушки вешалку возле двери, ни снимая шарф в гостиной, ни на пороге курительной комнаты, тонувшей в полумраке: пламя в камине горело едва-едва, отчего тени по углам только делались гуще. В воздухе пахло огневиски - равномерно, но слабо, словно смотревший в огонь человек сидел с наполненным стаканом куда дольше, чем собственно пил.
Грейвз беззвучно вздохнул и на мгновение стиснул пальцами переносицу, заставляя себя сосредоточиться вновь. Только-только начавшая отпускать головная боль опять сжала висок мертвой нюхлеровой хваткой.
Похоже, тихий домашний вечер с ленивым обменом элегантными оскорблениями и обязательным получасом в думосборе отменялся.
- Dovahkiin Dovahkiin; Naal ok zin los vahriin Wah dein vokul mahfaeraak ahst vaal. - Гриндевальд вполголоса напевал себе под нос, будто не чувствуя его присутствия - хотя это вовсе не Грейвз сейчас давил собственную магию внутри тела, словно врага. - Вот же прилипло... Ahrk fin norok paal graan Fod nust hon zindro zaan Dovahkiin fah hin kogaan mu draal...
Грейвз помедлил. Язык был ему незнаком - и все же отзывался каким-то неуютным чувством, словно речь старого друга в плохо зачарованном сквозном зеркале... причем вусмерть пьяного друга.
Нет, безумцем Гринденвальд не был, как бы порой ни хотелось поверить в обратное.
- Что ты видел? - ровным тоном спросил Грейвз, возвращаясь к привычной будничной рутине - снять пиджак, ослабить галстук, отправить согнанных с воротника скорпионов в чашу на каминной полке, отлевитировать туда же запонки, завернуть манжеты, машинально поправив чехол с палочкой и примотанную над левым запястьем заточку...
- Браааво! - развернув кресло ровно настолько, чтобы видеть его, не выворачивая шеи, с неприкрытой издевкой протянул тоже не снизошедший до приветствий Гринденвальд. - К своим тридцати восьми годам аврор Грейвз все-таки постиг искусство задавать верные вопросы!
Грейвз задумчиво посмотрел на него. Рука сама потянулась к палочке: приложить обнаглевшего гостя чем-нибудь неприятным, да позаковыристей, из индейского - чтоб помучился снимать - но после почти девятичасового допроса он, пожалуй, был совсем не в настроении проявлять подобное милосердие.
- Что ты видел? - негромко, но все так же твердо повторил он. Чуть повернул голову, и тяжелый стакан, просвистев у самого его уха, со звоном разлетелся о дверной косяк.
- Мир, - равнодушно, будто все его силы ушли на эту вспышку, отозвался Гриндевальд и снова уставился на огонь. Дернул углом губ, на мгновение оскалил зубы, словно и впрямь собирался зарычать, и продолжил: - Мир, в котором рыжий английский засранец действительно победил! Мир, в котором магглы настолько перестали верить в магию, что принялись выдумывать её сами!.. - Он помолчал ещё несколько секунд и тоном, который так и тянуло назвать обиженным, добавил: - И поверь мне, делали это на редкость хреново!
- И ты даже не знаешь, какой из этих фактов оскорбляет тебя больше, - насмешливо хмыкнул Грейвз и, призвав из буфета чистый стакан, плеснул себе огневиски. Впрочем, больше для того, чтобы было чем занять руки - чем-то, кроме палочки. - Сколько?
- Восемьдесят, может, восемьдесят пять лет, - пожал плечами Гринденвальд. От него снова потянуло знакомым электризующим напряжением, скованная, словно в предчувствии судороги, поза стала чуть свободней, и он, наклонив голову, чуть исподлобья посмотрел на Грейвза: - Слышал поговорку о том, что в самую сильную ненависть превращается самая искренняя любовь?
- Ты все равно сдохнешь раньше, зря беспокоился, - машинально отозвался тот, напряженно пытаясь хоть что-то просчитать. Восемьдесят лет, но зарождение веры - и тем более её уничтожение - дело не на один день и не на один год, и по всему выходило, что процесс уже запущен.
Как будто это и до того не было очевидно.
- Только вот "превращается" - совершенно неправильное слово, - будто не услышав, доверительно сообщил Гринденвальд и даже подался вперед, словно собирался поделиться какой-то очень важной тайной: - Оно означало бы, что любовь ушла.
- И что, мне тебя пожалеть теперь? - перехватив его взгляд, раздраженно осведомился Грейвз. Гринденвальд на мгновение замер, широко распахнув глаза, вид у него сделался такой, словно ему отвесили оплеуху - но затем он медленно моргнул и чуть заметно двинул подбородком в намеке на благодарный кивок.
Грейвз хмыкнул и, отлевитировав ему второй стакан с огневиски, повернулся к двери: на пороге молчаливым привидением маячил Криденс. От пропитанных зельями повязок он казался едва не в полтора раза толще, чем был, но вроде бы уже мог стоять, не шатаясь, и даже не опирался на косяк - только хмурился и смотрел на них настороженно и расчетливо, как в попытке предугадать удар.
Как и всегда, в общем.
Грейвз чуть наклонил голову и вопросительно приподнял бровь, и Криденс, будто смутившись, поспешно отвел глаза и после мимолетного замешательства уставился на Гринденвальда.
- Вас я по-прежнему ненавижу, - голосом выделив первое слово, уведомил он и умолк так красноречиво, что Грейвз не смог - да и не хотел, в общем-то - скрыть довольную усмешку.
Гринденвальд изучающе посмотрел на Криденса и сдержанно - не как равному, но как тому, кого признавал достойным своего внимания - кивнул:
- Я рад это слышать, мальчик мой.
- Круцио! - мигом вскинул палочку Криденс, помедлил, не сводя кончика с насмешливо выгнувшего бровь Гринденвальда, и опустил руку, с деланной невозмутимостью пожав плечами: - Ну, подумаешь, не получилось. Наверно, потому, что сейчас мне вас даже почти жалко.
Грейвз торопливо спрятал ухмылку в стакане. Гринденвальд хватанул ртом воздух и, мгновенно взяв себя в руки, с усмешкой повернулся к нему:
- Будь другом, Перси, научи мальчика проявлять милосердие и нормально накладывать Пыточное.
- Круцио! Сколько раз говорил, не смей называть меня "Перси".