м!Хоук/Андерс, PG-13, ER, наверное, флафф, хотя х. его з. Но хэппи-энд, да.В библиотеке обычно было очень, очень тихо. В основном потому, что мало кто решался испытывать терпение магистра-хранителя Септимия Нибериса, статью походившего на нежить-ревенанта, а взором – на Тота Пламенеющего. Бдительности магистр Ниберис не терял никогда, так что во вверенных его попечению залах можно было услышать, как падает на пол пушинка. Кажется, даже с шелестом страниц и тихим скрипом писчих перьев он мирился только по необходимости.
И все же в каком-то смысле о своих посетителях он заботился с ничуть не меньшим рвением. Полки в библиотеке, вынужденные нести на себе внушительную тяжесть печатных сокровищ, были на диво крепки и регулярно подновлялись, а узкие аккуратные лесенки, по которым полагалось забираться на верхние этажи шкафов, могли бы, наверное, выдержать удар огра. Столы в читальном зале, рассчитанные на старинные фолианты in plano, были огромны, с одного конца на другой приходилось бы перекрикиваться, надрывая глотку до полного безгласия. Впрочем, Андерс допускал вероятность того, что это и было целью: в библиотеке, в конце концов, полагалось вкушать мудрость былых поколений, а не трепаться с приятелями обо всякой ерунде.
Однако каждый раз, когда им с Хоуком доводилось оказаться там одновременно – что, к тайному удовольствию Андерса, случалось отнюдь не редко – их стулья через несколько минут оказывались рядом, даже если оба они начинали с того, что по уши обкладывались книгами, выстраивая между собой целые горные хребты. И Гаррет, конечно, не мог не пользоваться удобной возможностью.
Впрочем, когда подобное случалось в библиотеке, было ещё ничего. Даже несмотря на суровость магистра Нибериса, который к нарушителям библиотечного порядка сострадания не испытывал. А вот на лекциях по той же политологии бывало куда труднее, поскольку Андерс категорически не мог вникать в чужую и без того занудную речь, когда его бедро, там, где самая тонкая, самая чуткая кожа, легонько поглаживали сквозь мантию гарретовы пальцы. Ласковые, крепкие, одуряюще горячие – настолько, что через пять минут подобных фокусов мозги у него начинали плавиться от возбуждения и хотелось только одного: выволочь это нахальное чудовище из аудиториуса и отыметь на первом же подоконнике. Или чтобы его рука хотя бы сдвинулась ещё на полпальца вверх и занялась наконец настоящим делом.
Но хуже всего было то, что Хоук вовсе не собирался дразнить его или испытывать его самообладание, всего лишь инстинктивно тянулся к нему в поисках поддержки – и Андерсу становилось тошно и стыдно от осознания того, что Гаррет, его сумасшедший, бесстрашный до ужаса Гаррет просто боялся его подвести. Боялся, что не справится с чужой непривычной и непонятной наукой, что не сумеет воплотить в жизнь собственный план, ещё недавно казавшийся им обоим практически безупречным. Андерс, почти отчаявшись, ловил его руку, начинал гладить подушечками пальцев широкую мозолистую ладонь, улыбался украдкой, поймав его мимолетный взгляд – и вздыхал с облегчением, замечая, как едва различимо расслаблялись после этого гарретовы плечи. А потом, по вечерам, отнимал у Хоука тяжеленные, в мужское запястье толщиной учебники, не слушая неискренних протестов, и забирался к нему под бок, ласкаясь, словно кот, в наивной надежде на то, что разрушенное молчанием без слов же и исцелится.
– Зануды великовозрастные, – скорбно провозгласил у них над головой Тит Сильберий, и Андерс, уже почти убаюканный чудовищным косноязычием помершего двести лет назад автора и теплом хоукова плеча, прижатого к его собственному, чуть не подпрыгнул от неожиданности. Тит нервно дернулся, заискивающе улыбнулся магистру Ниберису, немедленно вперившему в него гневный взор, и продолжил вполголоса: – Сколько можно сидеть над книжками?
– Столько, сколько нужно, наверное? – откинувшись на спинку стула, насмешливо предположил Хоук, и Тит обиженно поморщился.
Андерс думал, что к ним, чужакам, отнесутся с предубеждением и, быть может, даже попытаются травить, но вернувшихся с каникул адептов Гаррет очаровал в первый же вечер, не приложив к тому никаких усилий. Даже Тит Сильберий, наследник Инфайерис, которого Хоук ненароком потеснил с пьедестала самого крутого парня Круга, бегал за ним, словно щенок за взрослым мабари, и на то, что все девчонки, раньше вздыхавшие по нему, теперь строили глазки Гаррету, ворчал, похоже, только порядка ради. У Андерса, к немалому его удивлению, тоже появилась своя стайка поклонников – в основном из молодых преподавателей и стажеров, которые успели отслужить год или два где-нибудь на границе и, избавившись от романтической тяги к могучим воинам, прониклись взамен величием целительского дара.
– Дело есть, – наобижавшись вдоволь, заговорщицким тоном сообщил Тит, и Андерс обреченно поглядел на него.
В изворотливости тевинтерские адепты нисколько не уступали выученикам Кинлоха. Но, по правде говоря, не слишком их превосходили, даже несмотря на имевшиеся у многих Очень Древние Очень Семейные Традиции. Во всяком случае, пара вполне очевидных, с точки зрения Андерса, замечаний, высказанных во время обсуждения какого-то крайне коварного плана, были восприняты как откровение свыше – и тут же воплощены в жизнь. Комендант общежития потом ругался так, что они с Хоуком аж заслушались, а потом, не потрудившись разобраться, приговорил всех обитателей корпуса к выселению либо к исправительным работам по устранению последствий их проделки. Половина адептов, продемонстрировав полное отсутствие подобающего юности смирения, напоказ закинула на плечи свои котомки и, пошушукавшись, отправилась снимать жилье в городе, а вот им с Хоуком деваться было некуда, пришлось соглашаться на работы.
В тот раз Тит Сильберий остался с ними и, оттирая никак не отстававшую дрянь, несколькими видами магии впаянную в стены, несколько часов подряд разглагольствовал о том, что ему, как наследнику почтенного рода, положено было знать цену деньгам и не растрачивать их из-за пустяков вроде справедливого наказания за проделку. И вообще у него был план, очень почтенный и солидный, как положено – и, соответственно, требовавший вложений, так что он лучше побережет имевшиеся у него средства. И ещё его план был очень-очень секретным.
На Хоука Тит при этом косился так многозначительно, что Андерс, не выдержав, прилюдно укусил своего мужчину за ухо, а потом ещё на всякий случай отозвал юнца в сторону и очень вежливо объяснил, что посягать на чужое нехорошо и несправедливо. Гаррет, не страдавший отсутствием наблюдательности, украдкой хихикал в кулак, оставляя на лице грязные разводы, и так завораживающе мерцал глазами, что измазавшиеся ничуть не меньше них адепты дружно отправились в купальни соседнего корпуса, избавив Андерса от необходимости блокировать двери их собственных заклятием каменного доспеха или иным, не менее извращенным способом. Хотя вначале они с Хоуком все-таки вымылись.
И все же они, потомки магистров и сыновья рабов, будущие магистры, кошмар всего андрастианского Тедаса, были всего лишь подростками. Которые, как и все юнцы во все времена, очень торопились счесть себя взрослыми и все равно вели себя как дети.
К примеру, «великое дело» наследника рода Инфайерис оказалось здоровенным костром, дрова для которого стаскивали на тренировочную площадку со всего парка. Кучка девиц, увлеченных чужеземной романтикой в лице Хоука, начитались про древние ферелденские обычаи и, подгадав к осеннему равноденствию, повелели своим ухажерам устроить им настоящий варварский праздник. Юноши, недолго думая, решили, что чем больше народу, тем лучше, и на празднике в итоге гулял весь Круг. Включая малышню, которая умудрилась-таки совместными усилиями спереть кувшин глинтвейна прямо из-под носа у охранявшего котел адепта и потом пьяно хихикала, цепляясь за мантию магистрессы-воспитательницы.
И Андерс, наблюдавший за плясавшими у костра парочками, на редкость отчетливо осознал, что готов заплатить любую цену за то, чтобы все это просто было. У всех. Чтобы даже за очень серьезную шалость разошедшиеся юные маги получали самое большее публичную порку, а не клеймо Усмиренного на лоб. Чтобы молоденькие магессы при виде статного храмовника не сутулились и не прятали глаза, а принимались пощипывать щечки и ревниво косить на ещё секунду назад лучших подруг. Чтобы зазнавшийся восьмилетка, сын кого-то из преподавателей, свысока пенял младшему товарищу за то, что у того все ещё случаются стихийные выбросы магии, таким тоном, что Андерсу упорно слышалось что-то вроде «да ты до сих пор в кровать писаешься».
За то, чтобы два мага могли просто сидеть на краю уже вытоптанной до голой земли поляны и, улыбаясь, отмахиваться от предложений потанцевать.
– Не смей больше оставлять меня позади, – тихо проговорил Хоук.
Андерс чуть заметно вздрогнул и поспешно повернулся: Гаррет смотрел на уже начинавший опадать костер, рядом с которым Тит снова уговаривал тройку адептов с факультета силовой магии поучаствовать в какой-то своей авантюре, и думал о том же, о чем и он.
– Больше никогда, – твердо ответил Андерс, и Хоук, лукаво покосившись на него, улыбнулся так, что у него от радости чуть сердце из груди не выпрыгнуло. И одно лишь то, как Гаррет взял его за руку, было куда больше обещанием, чем все клятвы мира.