Экзамены (Общага-2)

[fayere]

По ходу, сюда случится ещё и третья часть, потом уже=_=
Все ещё м!Хоук/Андерс, ER, великовозрастные студиозусы, Империя Зла ака Тевинтер

– Это с войны ещё, – заметив его взгляд, ностальгически улыбнулся магистр Домициан и несколько церемонным жестом поправил закатанные – дабы не запятнать их чернилами – рукава. На его морщинистом, чуть округлом лице изображалась некая скромная гордость, напомнившая Андерсу о тех минутах, когда на сенешаля Вэрела нападала охота поговорить о былых подвигах.
– С какой войны? – ошалело переспросил Андерс, без единой мысли в голове таращившийся на его предплечья: безволосые, жилистые – и сплошь белые от старой рубцовой ткани.
– С Девятой Сегеронской кампании, – нехорошо сощурился старый малефикар, уже совсем не казавшийся «добрым дедушкой» – но вместо того, чтобы обрушить на нежелательного свидетеля какое-нибудь коварное заклятие, только гневно изрек: – И кто вас таких неучей воспитывает? Мало того, что до сдачи магистерского экзамена только на сороковом году добрался, когда приличные люди уже об осьмнадцатом годе с цензовой бляхой ходят, так ещё и о том, что в собственной стране последний век творилось, ни сном ни духом!
– Я не из Тевинтера, – затравленно возразил Андерс, не особенно надеясь на то, что его услышат. Однако магистр, явно вознамерившийся продолжить обличающую речь, глянул на него с несколько меньшим возмущением и, пожевав губами, сурово осведомился:
– Эмигрант, значит? – Андерс молча кивнул, и Домициан, как будто делая ему большое одолжение, снисходительно кивнул в ответ: – Что ж, юноша, рад, что вы наконец оценили значимость качественного образования. И давно вы прибыли в Империум, позвольте узнать?
– Полторы недели назад, – обреченно сообщил «юноша» – и вновь почувствовал, как его мир становится с ног на голову, потому что магистр Домициан неожиданно сменил гнев на милость и, перегнувшись через свою конторку, одобрительно похлопал его по плечу:
– Отрадно видеть столь разумного человека! – Он хмыкнул и скорбно добавил: – Всем бы вашу сознательность. А то ведь сейчас не редкость встретить какого-нибудь самоучку с домашним воспитанием, который думает, что его менторы в количестве одна штука весь преподавательский состав Минратоусского Круга переплюнут. Гонору на кунарийский дредноут хватит, а на деле такого овца забодает или первый попавшийся демон сожрет.
Вскочивший на любимого конька Домициан разглагольствовал достаточно долго, чтобы Андерс, оглушенный всем произошедшим – начиная от увесистой папки с образцами требуемых документов и заканчивая внезапной симпатией законченного малефикара, который, похоже, не видел в своих деяниях ничего постыдного – успел несколько прийти в себя. Впрочем, не то чтобы ему это сильно помогло: увлеченно жаловавшийся на современную молодежь магистр-письмоводитель успел как будто невзначай выяснить, что он одержим, укоризненно нахмурился, вручил ему ещё один требующий заполнения бланк с заголовком «основы контроля объединенного сознания (зачет с оценкой)» вместо того, чтобы кликнуть храмовников, и даже соизволил отечески утешить разинувшего рот собеседника, заверив, что раз они со Справедливостью уже девятый год вместе и до сих пор живы, то «зачет с оценкой» будет по большей части формальностью.
Оказалось также, что Хоук у магистра Домициана уже побывал, причем неоднократно, и первый из визитов приходился как раз на второй день после прибытия их с Андерсом в Минратоус. Старик подобную прыть оценил, назвал Хоука «очень целеустремленным мальчиком» и в порыве чувств немного помечтал о том, как хорошо было бы в свое время заполучить его в свои руки. Пятьсот-шестьсот кругов бегом вокруг казарм – и «мальчик» стал бы ещё лучше. Настоящим боевым магистром.
Из канцелярии Андерс уходил нагруженным, словно караванный мул – помимо пачки документов расчувствовавшийся магистр вручил ему ещё и увесистый талмуд о нравах и обычаях Тевинтера, написанный каким-то приятелем его юности, урожденным то ли неваррцем, то ли антиванцем. Домициан, привыкший, как видно, к разгильдяйству той самой «молодежи», настоял, чтобы Андерс ознакомился с несколькими страницами сего монументального труда прямо при нем – и тот вынужден был признать, что и дальнейшее его изучение будет отнюдь не бесполезным. По крайней мере, совсем уж глупых ошибок он поможет избежать.
За время его отсутствия скудно обставленная каморка в общежитии разительно изменилась. На полу между койками появился цветастый лоскутный коврик, серые казенные одеяла скрылись под полосатыми шерстяными пледами, а девственно чистые столы украсились парой стопок недорогой сероватой бумаги, чернильницами и стаканчиками с перьями. Вернее, слева, у Хоука, это было одинокое гусиное перо, уже щеголявшее парой больших клякс, а вот Андерсу предназначались полдюжины красивых совиных и одно огромное, белое с черным кончиком, принадлежавшее неизвестной ему птице. Сам Хоук, взгромоздившись на один из сундуков, как раз прибивал над окном какую-то облезлую пятнистую шкуру, призванную, наверно, защищать их от сквозняков.
– А разве здесь такое разрешено? – с облегчением свалив свою ношу на койку, озадаченно поинтересовался Андерс. «Устав и правила проживания» сам он принялся листать исключительно со скуки, на третьей открытой наугад странице затосковал ещё больше и, отложив его в сторону, полез целоваться к Гаррету, который как раз раскладывал по сундукам их невеликие пожитки. Однако то, что чаще всего в тексте повторялось слово «запрещено» не внушало ему особых надежд.
Хотя, пожалуй, у этого все же были весомые причины – если хотя бы десятая доля рассказов магистра Домициана о нынешней молодежи была правдива.
– Не-а, – жизнерадостно отозвался Хоук, вогнал в деревянный карниз последний гвоздь и, удостоверившись, что шкура не оторвется, слез с сундука. – Но я с комендантом побеседовал, и он сказал, что денег на ремонт нет, а сквозняки – это наша проблема. И через пару часиков я выбил из него разрешение принять какие-нибудь обратимые меры. На всякий случай письменное.
– Ты стал до ужаса предусмотрительным, любовь моя, – вздохнул Андерс и, пробравшись к столу, переставил половину своих перьев в стаканчик Хоука. Раздраженное бурчание Справедливости тут же смолкло, и одержимый саркастично хмыкнул. «Объединенное сознание», да уж.
– Ага, – согласился Гаррет, блаженно заурчал в ответ на приветственный поцелуй и деловито поинтересовался: – В купальню хочешь? Она в конце коридора, только там горячей воды нет.
– Тоже от большой бедности? – полюбопытствовал Андерс, продолжая разглядывать преобразившуюся комнатушку. На полке у него над койкой появились маленькая вазочка со свежим цветком эмбриума и слегка потрепанные «Приключения Черного Лиса» на аркануме, а на противоположной стене, прямо на том месте, куда упал бы взгляд проснувшегося человека, лежавшего на этой самой койке, висела небольшая картина с котенком. Рисовал её то ли человек, не владевший этим искусством вовсе, то ли, напротив, большой мастер: котенок походил на неровную кляксу с ушами и хвостиком-морковкой, но при этом казался удивительно милым.
– Нет, в воспитательных целях, – пояснил Гаррет и, обняв его поперек живота, осторожно поцеловал в ухо. – Чтобы старшие адепты не ленились осваивать либо стихийную магию как минимум в основах, потребных для самостоятельного разогрева воды – либо искусство дипломатии, дабы выторговывать помощь в этом благом деле у кого-нибудь из сокурсников. В корпусах для мелких, которым такое не по силам, и горячая вода есть, и прочие блага местной цивилизации.
– Какое коварство, – усмехнулся Андерс и, откинув голову ему на плечо, принялся ласково покусывать шею.
– Ага, – бездумно согласился счастливо прижмурившийся Хоук. – Кстати, я нам выбил парочку форменных мантий. И адептские жетончики, они же пропуски в библиотеку. То есть, вначале достал дозволение посещать лекции на правах вольных слушателей, а потом уже остальное.
– Зачем? – удивился Андерс. – Мы же собирались только экзамены сдать.
– Теорию магии я завалю, – вздохнув, мрачно напророчествовал Хоук и, покрепче прижав его к себе, уткнулся носом в макушку, так что следующие его слова Андерс вообще едва разобрал: – А также историю Империума от явления Думата до наших дней. И политологию. И ты тоже.
– Верно, – безрадостно согласился Андерс, припомнив пыл магистра Домициана. Увидев среди образцов бланк заключения о сдаче экзамена по политологии, он сдуру высказал свое недоумение вслух, за что и получил длинную занудную лекцию о том, какую ответственность подразумевает право голосовать, дарованное каждому магистру – и о том, что оным положено хоть сколько-нибудь разбираться в последствиях неразумного использования своих привилегий.
Про историю Империума он вообще знал только то, что излагалось в трактатах, написанных в основном андрастианскими монахами – и всерьез сомневался в том, что тевинтерских экзаменаторов удовлетворит эта многократно искаженная информация.
До возвращения адептов, разъехавшихся на лето либо по домам, либо на заработки, и начала осенних лекций оставалось ещё около недели, и купальни – как, впрочем, и весь корпус, в котором жили сейчас только они с Гарретом – были совершенно пусты. В центре красовался небольшой бассейн, который они быстро нагрели парой файерболов, и разомлевший в тепле Андерс вскоре решил, что скамейки, до блеска отполированные задницами многих поколений будущих магистров, ничуть не хуже их коек. И всяко лучше жидких марчанских кустов, которые мало что скрывали и совсем не приглушали осуждающего сопения бдившего неподалеку Фенриса.
Ученические мантии оказались ужасно похожи на ту, которую Андерс спер из лавки формари незадолго до своего не вполне добровольного прихода в Башню Бдения, только вместо широкого плотного пояса из вываренной кожи и пары перехватывавших его клепаных ремней у неё был длинный кушак со вшитыми пеналами для письменных принадлежностей. Ещё к ней полагались сумка для книг с длинной лямкой через плечо и зимний плащ из плотного сукна с эмблемой адептского братства. Вынутый из привычной брони Хоук, казалось, помолодел лет на десять, да и сам Андерс вдруг почувствовал себя совсем мальчишкой. И тем же утром продемонстрировал Гаррету все, за что он когда-то ценил подобный покрой, в кустах прямо под окнами декана целительского факультета.
На территории Минратоусского Круга вообще оказалось очень много подходящих кустов – и некоторые из них, похоже, использовались подобным образом далеко не впервые.
Однако сия блаженная безмятежность продлилась всего один день, а потом Андерс отправился подписывать первый из требовавшихся документов – и завяз в этом болоте намертво. Почти все преподаватели Круга уже прибыли в Минратоус, но отыскать нужного каждый раз оказывалось сложнее, чем найти иголку в стоге сена. К вечеру Андерс выматывался настолько, что мог лишь рухнуть под бок к точно так же бездыханному Хоуку, уже не заботясь о том, хватит ли на узкой односпальной койке места им обоим, и провалиться в сон. Дольше всего бегать пришлось, разумеется, за тем магистром, который должен был принимать зачет по основам контроля объединенного сознания – но тот оказался одержим духом Сострадания и, заметив мелькавшую в глазах Андерса панику, комиссию для зачета взялся собирать сам.
После всего этого поволноваться о том, что ему предстоит экзамен по искусству магического исцеления – так называемый профильный, самый важный и, конечно же, самый сложный – Андерс попросту подзабыл. И даже о том, что имперские маги, никогда не имевшие нужды скрывать свои умения или ограничивать свою практику в угоду фанатичным церковницам, наверняка умели и знали куда больше него, вспомнил только перед дверьми аудиториуса, выделенного для экзамена. Однако колебаться и предаваться запоздавшей лет на пятнадцать-двадцать робости было уже совсем некогда, и Андерс торопливо толкнул тяжелую, окованную железными полосами створку.
Поначалу и впрямь выходило неловко, многие из привычных ему терминов были имперским целителям попросту непонятны, и нередко то, что он вынужден был описывать несколькими фразами, недоуменно хмурившийся экзаменатор под конец припечатывал кратким, непривычно звучавшим словосочетанием. Однако через пару часов допрос, до боли похожий на кинлохские экзамены, как-то незаметно превратился в беседу равных, и постепенно Андерс увлекся всерьез. Значимость систематического образования, конечно же, не стоило недооценивать – но также не стоило принижать и важность практической деятельности, которой у него было даже больше, чем хотелось бы. Многие заболевания, для его тевинтерских коллег остававшиеся не более чем умозрительной целительской задачкой, ему довелось лечить своими руками – и через некоторое время ведший протокол экзамена секретарь лишился своей стопки бумаг, а магистры-экзаменаторы принялись записывать результаты андерсовых наблюдений, на ходу споря о высказанных насчет них предположениях.
– Да-да, отметьте, что «отлично», – отмахнулся от секретаря председатель комиссии, мастер-целитель магистр Эскулюс, отобрав у него последний оставшийся чистым листок. – Господа, распишитесь на протоколе и покончим уже с формальностями. Коллега, – Андерс даже несколько устыдился той гордости, которую испытал, услышав подобное обращение вместо первоначального снисходительного «адепт», – пойдемте-ка, я требую доказательств вашей теории насчет механизма возникновения влажной легочной гнили…
– Каких ещё доказательств? – тут же забыв о всколыхнувшемся на миг тщеславии, возмутился Андерс. – Вы же сами упоминали о влиянии органических газов на дыхательную систему млекопитающих, и…
– Практических доказательств, коллега! – прервал его магистр Эскулюс. – Тут в паре кварталов третья городская клиника…
На улице, как оказалось, уже начинало темнеть, и когда они все-таки добрались до своей цели, чернильно-черная минратоусская ночь уже затянула небо непроницаемым покрывалом. Часы посещений в клинике, конечно же, заканчивались задолго до заката, но четверка имперских магистров (отличить ученическую мантию от одеяния полноправного мага в едва рассеиваемом парой факелов мраке было почти невозможно) была почти неодолимой силой. Во всяком случае, дежурный охранник, высунувшийся из окна в ответ на требовательные вопли магистра Эскулюса, при виде них подавился зевком и бегом кинулся отпирать двери, так и не решившись спросить, какого демона им понадобилось в клинике глухой ночью.
Разбуженные пациенты тоже отнеслись к вторжению философски, Андерс краем уха услышал чье-то меланхоличное «Ну хоть не адепты» – и на этом все и закончилось. Представлять доказательства пришлось относительно недолго, больных с легочной гнилью оказалось всего двое. Закончив с ними, Андерс по привычке двинулся дальше, но магистр Эскулюс придержал его за рукав и велел не отнимать хлеб у работников клиники.
Хоук, несмотря на позднее время, не спал, сидел на своей койке с не по-хорошему сосредоточенным видом и бездумно мял в пальцах древко боевого посоха, и при виде Андерса вздохнул с таким облегчением, что того захлестнула волна нестерпимого стыда. Однако предаться самобичеванию он не успел, Гаррет отставил посох в сторону и, поднявшись на ноги, взволнованно поинтересовался:
– Сдал?
– «Отлично», – виновато сказал Андерс. Надо было как-то предупредить, попросить коллег сделать крюк до общежития и хотя бы оставить записку, если бы они разминулись. У Хоука тоже был профильный экзамен, но он, похоже, закончил куда раньше и успел изрядно поволноваться…
– Я так и знал! – гордо улыбнулся Гаррет и торопливо продолжил: – Я тоже. Только… Солнце, твой собственный экзамен по применению общих магических схем в боевой обстановке придется отложить. Все официально, я тебе даже бумагу с уведомлением принес, велели передать.
– Что? – недоуменно моргнул Андерс, и Хоук, помявшись, смущенно признался:
– Ну, комиссия-то одна, остальные боевики по военным частям сидят, тут только несколько инструкторов для адептов остались. А я… увлекся чутка. Они не в обиде, наоборот, стажером к себе зазывали, но… В общем, им в лазарете теперь недели три лежать, не меньше, тут не до экзаменов. – Он помолчал и сокрушенно вздохнул: – Неловко как-то вышло.
– Я тоже увлекся, – покаянно проговорил Андерс и, обняв своего «неловкого» мужчину, привычно прогладил его спину диагностическим заклятием. Ничего страшнее ушибов не обнаружил и, покрепче прижав его к себе, поделился: – Мы потом ещё до здешней клиники сбегали в рамках обмена опытом…
Теорию магии они с Хоуком дружно завалили. Андерса подвело различие образовательных систем, Гаррета – отсутствие систематического обучения в целом. Принимавшая экзамен пожилая магистресса, однако, отнеслась к их трудностям с пониманием: бежавшие из других стран маги были в Тевинтере явлением не то чтобы частым, но все же отнюдь не уникальным. После экзамена она выдала великовозрастным адептам список литературы, наиболее подходившей для заполнения выявленных пробелов в знаниях, и велела обращаться со всеми вопросами прямо к ней.
С политологией и сопредельными дисциплинами вышло куда хуже; впору было заподозрить в Хоуке пророка, поскольку загодя выбитое им право посещать лекции оказалось как нельзя к месту.