Модерн-АУ, условная Америка, ООС, словоблудие и ваще я не уверен, что оно достойно существовать. Выкладываю частями по мере написания, дабы выяснить этот вопрос.
НачалоАндерс, молодой, подающий надежды микробиолог, работал в крохотной фирмочке, которая занималась разработкой лабораторного оборудования.
Строго говоря, называть организацию с полутора, а то и двумя сотнями сотрудников «крохотной» было нельзя, однако владелец и генеральный директор этой конторы, мистер Л. Райвс, сравнивал свое бизнес-дитятко не с гордыми кооперативами выходцев из далекого социалистического Китая, в которых насчитывалось по три-четыре работника, а с такими монстрами научного рынка, как «БиоРад», «Сигма-Тек» или «Амершем». Более того, он был одержим одной-единственной идеей: догнать, перегнать и поглотить упомянутых монстров. Хотя бы одного. Но лучше всех и сразу.
Напоминать мистеру Райвсу о том, насколько неравны стартовые условия – когда его «Circle Inc.» была ещё только пачкой бумаг со свеженькой печатью о регистрации предприятия, «БиоРад» уже лет пятьдесят поставлял оборудование научным институтам всего мира – было совершенно бессмысленно. Мистера Райвса это не интересовало, ему нужен был только результат.
По правде сказать, Андерс попросту боялся этого психа с вечно запавшими, горящими безумным огнем глазами.
Сам он свою работу любил той страстной любовью, которую не отличить от ненависти. В юности он, помнится, мечтал создать лекарство от рака, метод трансплантационного клонирования или совершить ещё какой-нибудь переворот в науке, а теперь занимался тем, что растил клетки, подбирая оптимальные для каждой линии условия – от питательной среды и температуры до формы и размера культуральных флаконов. Причем флаконы ему тоже приходилось проектировать самому, поскольку затевалось все это исключительно для того, чтобы подвинуть с рынка монополизировавший их производство Greiner.
Однако размышления о рынках, монополиях, патентах и прочем Андерс предпочитал оставлять директору. Пожалуй, это было просто способом сбежать от реальности, но иногда ему даже удавалось убедить себя в том, что единственное, что его интересует – это почему ж эти суки опять не растут. Или растут плохо. Или, напротив, растут слишком рьяно, когда от них требовалось размножаться степенно и неторопливо. Клеточные линии, как и все живое, до сих пор оставались для ученых только-только обозначенной загадкой, и его… пусть все-таки будут называться «исследованиями»… могли однажды сыграть важную роль в раскрытии тайн мироздания.
Утешение было слабым, но как-то помогало оправдать тот факт, что он дневал и ночевал на работе, давно забыл, что глаза умеют не болеть, и с трудом мог вспомнить имя собственной девушки. Которая, кажется, бросила его уже три месяца назад. Или шесть. Или восемь. И звали её то ли Мелани, то ли Валентин. Или Сигюн.
Нет, Сигюн – это из книги скандинавских мифов, над которой он отрубился на позапрошлой неделе, даже не дочитав фразы. Вроде бы она так и лежала под диванной подушкой.
Андерс вздохнул и, не отрывая взгляда от графиков на мониторе, потянулся за своей кружкой. Все опять шло не так, и он который день ломал себе голову над тем, что же этим одноклеточным заразам снова не понравилось. Пробовал то одно, то другое, даже уломал руководившую лабораторией Лирен заказать один ящик гейнеровских флаконов, чтобы иметь возможность сравнивать, но результата не было. У одной из линий популяция сократилась настолько, что он вообще вывел её из эксперимента и теперь скакал вокруг неё, как шаман с бубном, молясь о том, чтобы в последнем флаконе осталось хоть что-то живое. Если клеточный материал придется закупать заново, Райвс его убьет.
Кофе, который он сделал себе четыре часа назад и тут же о нем забыл, оказался горячим. Андерс ошарашенно посмотрел на кружку, но ощущения не врали. Над ней даже поднималась тонкая струйка пара. А совсем рядом с его клавиатурой стояла тарелка с бутербродом. Здоровенным, длиной в целый фут, ещё горячим сандвичем из находившегося через три квартала Сабвэя.
– Не смотри на него так, он тебя не съест, – сообщил по системе общего оповещения Хоук. – И не маши кулаком на скрытую камеру, все остальные давно смылись по домам спать, так что твоя репутация в полной безопасности.
Андерс закатил глаза и, поднявшись на ноги, чтобы выглянуть поверх разделявшей конурки с компьютерами стенки, погрозил кулаком лично Хоуку. Здание «Circle Inc.» раньше принадлежало какой-то риэлторской фирме, и жаждавший сэкономить на несущественном мистер Райвс перестроил только ту часть, которая была отведена под саму лабораторию. «Отдел теоретических работ» так и выглядел типичным офисом вроде тех, которые показывают в кино: крохотные отсеки, места в которых хватало только на компьютер, стул и тумбу с ящиками для бумаг, и возвышавшийся над ними кабинет менеджера с огромным окном, которое олицетворяло собой недреманное бдящее око. Этот самый кабинет и занимал мистер Гаррет, мать его, Хоук, начальник отдела безопасности и главная головная боль Андерса.
Существование отдела было обусловлено в основном паранойей мистера Райвса, убежденного, что все, абсолютно все думают только о том, как бы украсть его драгоценные, уникальные разработки. Андерс, по правде говоря, считал, что для сохранения конфиденциальности вполне хватило бы самого мистера Райвса и его рассказов о том, что он сделает с людьми, которые вздумают трепаться о результатах своей работы. Ну или просто отрубить интернет на рабочих компах. Однако под началом у Хоука было десятка два человек, на проходной неизменно дежурила пара крепких парней, а неподалеку вертелось ещё с полдюжины на случай, если первым двум понадобится помощь. Парни свою работу любили: платят хорошо, а делов-то – с полсуток покорчить страшные рожи.
Сам Гаррет тоже имел вид человека, способного при желании как следует навалять любому вторженцу, однако он занимался безопасностью информационной и, судя по всему, был единственным во всем своем отделе человеком, который действительно работал. Продраться сквозь поставленные им сетевые фильтры не мог даже Паша Чехов, маленький ручной гений Лирен, с легкой руки которого к Хоуку прицепилось непонятное прозвище sisadmin eta sharashkina kontora.
Одними только фильтрами, конечно, дело не ограничивалось, но все остальное Гаррет творил просто из любви к искусству. Или со скуки, потому что кому, в самом деле, нужны были их заново изобретенные велосипеды от микробиологии. Тем не менее, дело свое он знал крепко, и Андерс подозревал, что через пару лет его работы защитным системам «Circle Inc.» начнет завидовать даже Пентагон.
Если, конечно, Хоук не сядет раньше, поскольку действовали эти самые системы с какой-то свирепой эффективностью: Йован, полезший в локальную сеть конторы с домашнего компа, причем по своему логину со своим же паролем, потом долго матерился и потрясал перед гарретовым носом отформатированным в нуль жестким диском, восстановить информацию с которого не брался ни один член местной хакерской тусы.
Однако главная проблема заключалась в том, что Хоук был геем. Причем определить это по его внешности или поведению было невозможно. Свою sisadmin’скую бороду он сбрил аккурат после того, как закончил с настройкой сетевых фильтров, и с тех пор не заходил дальше трех- или четырехдневной щетины, и вдобавок отрастил длинные волосы, которые связывал в высокий хвост – но выглядел он при этом так, что Андерс, не знай он наверняка, счел бы его натуралом. Выпендривающимся натуралом в неизменных узких черных джинсах и отглаженной до хруста рубашке с расстегнутым воротом, в котором мелькал черный шнурок с каким-нибудь металлическим амулетом. Хоук, кажется, действительно верил в могущество этих отлитых в ближайшей подворотне побрякушек, но, несмотря на это, менял амулет чуть не каждый месяц, просто под настроение.
При этом с женщинами Гаррет вел себя с изысканной, несколько старомодной галантностью, от которой выросшая в семье польских эмигрантов Лирен млела и таяла, а современные продвинутые феминистки писали кипятком. На мужчин он как будто и не смотрел вовсе и только тем из них, кто не решался или демонстративно отказывался пожать ему руку, издевательски-церемонно сообщал, что они не в его вкусе.
ОкончаниеСам Андерс был бисексуалом, и если женщин он любил вообще, как явление, то в мужчин влипал, как говаривал его приятель по колледжу Амелл, редко, но метко. И это был как раз тот самый случай. А ещё никак не удавалось забыть, что как раз ему-то Гаррет той фразочки про «не в его вкусе» не сказал.
Но в первую очередь Андерс любил все-таки работу, а после того, как в конторе появился Хоук, принялся любить её с ещё большим остервенением. Поскольку ориентация ориентацией, но на Гаррете было написано «человек с большим будущим» буквами размером с ту самую надпись на холмах Голливуда, а он… Дай ему волю – и он развернулся бы, сделал бы себе имя и непременно получил бы Нобелевскую премию, вот только давать ему волю никто не собирался. Мир науки жил теперь совсем по другим законам, и правил в нем Его Величество Грант. Прогибаться под требования спонсирующих исследования корпораций Андерс не умел в принципе, а про редкие, зачастую засекреченные, государственные заказы и говорить не стоило. К тому же теплые местечки в крупных институтах, имевших надежное финансирование, давно были заняты, а на появлявшиеся время от времени вакансии предпочитали брать тех, кто уже был каким-либо образом связан с имевшей свободное место лабораторией.
Короче говоря, при всех недостатках мистера Райвса и его манеры руководства, «Circle Inc.» был далеко не худшим вариантом. Что нисколько Андерса не утешало, особенно когда он, вынырнув на несколько секунд из своих расчетов, вдруг чувствовал на себе взгляд засевшего в своем стеклянном гнезде Хоука.
Необходимости собственными глазами следить за работавшими у своих компьютеров сотрудниками у Гаррета, вообще говоря, не было. Скрытыми и не очень камерами были утыканы все помещения конторы, и изображения с них передавались на мониторы отдела безопасности. К тому же Андерс подозревал, что при желании тот может отследить каждое перемещение курсора на любом из более чем сотни подвластных ему компов. И тем не менее он не упускал возможности продемонстрировать всем и каждому, что действительно бдит.
В первый раз, когда кофе, который Андерс думал обнаружить безнадежно остывшим, вдруг обжег ему язык, он подумал на кого-то из своих коллег по отделу. Предположение, вообще говоря, было безосновательным: отношения с ними у Андерса так и не сложились, в чем отчасти был виноват он сам, а отчасти – Лирен, заметившая, что в одиночестве он работает намного эффективнее, и убедившая остальных не лезть ему под руку. Относились к нему в итоге с уважением и каким-то равнодушным дружелюбием, как к живущему неподалеку чудному, но безобидному отшельнику, однако принести ему свежего кофе никто из них просто не додумался бы.
Правда, кружку могли просто отставить в сторону, увлекшись каким-нибудь спором, а он, имея привычку полностью отключаться от реальности, не заметил бы ни того, ни другого…
На второй раз он догадался рассмотреть саму кружку – и обнаружил, что та была его собственной, с черно-белым микки-маусом на боку и маленькой щербинкой напротив ручки. Других претендентов на кофе опять не обнаружилось, так что он все-таки выпил его сам. Кофе был именно таким, какой он любил: с тремя ложками сахара на триста миллилитров жидкости и выбеленный сливками до совершенно правильного темно-бежевого цвета.
После третьего раза он все-таки взялся выяснять, кто же озаботился снабдить его этим животворящим эликсиром, однако сидевшие неподалеку коллеги только пожимали плечами в недоумении. Они этого явно не делали, а специально запоминать всех, кто проходил мимо его закутка, не считали нужным. В конце концов, ничего страшного ведь не произошло, это просто кофе.
Вообще говоря, они были правы, но Андерса начало одолевать любопытство.
Попытка устроить засаду на таинственного кофеносца с треском провалилась. В те моменты, когда он пребывал более-менее в сознании, его забытый рядом с монитором кофе стыл, как положено. Вероятно, его благодетель считал, что раз он соображает, на каком свете находится, то может сходить за кофе сам. А в те моменты, когда Андерс увлекался настолько, что забывал обо всем, кроме гребаных строптивых клеток и треклятых графиков их треклятого роста, он не обратил бы внимания на даже ядерный взрыв, не говоря уже о простом человеке, без лишней суеты поменявшем остывшую кружку на новую.
И только когда Андерс, засидевшись на работе до поздней ночи, обнаружил рядом с горячим, как будто только с огня, кофе ещё и тарелку с бутербродом, он плюнул на глупое мальчишеское «Я сам!» и пошел к Хоуку, надеясь уговорить его помочь в розысках. Ну или чтобы тот дал ему хоть одним глазком поглядеть в записи видеокамер. Он же не корысти ради, никакого вреда фирме от этого не было бы. Он даже готов был притащить мистеру начальнику безопасности ящик пива.
Гаррет заржал и сказал, что не надо, потому что кофе носил он. А потом ещё и утешать его взялся, заверяя, что не палился и что тень его гейской репутации на Андерса не падет. Андерс вздохнул, посмотрел на широкую хоукову грудь, плотно обтянутую футболкой с принтом «Я гей, мэ-эм, но не хам», которую коллеги, наизусть выучившие его фирменную отмазку для феминисток, заказали для этого хохмача на прошлый новогодний корпоратив, и сказал, что хрен с ней, с тенью.
Как-то оно бессвязненько получилось. И на заказанное "баловать" разве что намеки...