Мифические явления (для gerty_me)

[fayere]

Я низнаю, шоэтотакое =_=

Пейринг: м!Хоук/Андерс
Рейтинг: PG-13

Где-то в глубине души Андерс сам себе ужасался...

Где-то в глубине души Андерс сам себе ужасался. Ему, по уши влюбленному, полагалось бы порхать словно мотылек, не замечая грязи и дерьма под ногами, говорить всякие смешные умильные глупости и рассыпать вокруг звенящие, как серебряные колокольчики, розовые сердечки. А не строить многоступенчатые изощренные планы, которые заставили бы даже многоопытного Стража Мак-Тира – доведись ему с ними ознакомиться – удавиться от зависти.
Только с порханием и сердечками никак не складывалось, наверное, эти мифические радости были не для магов. В отличие от другого не менее мифического, как раньше полагал Андерс, явления под названием «любовь с первого взгляда», которое свалилось на него в самый неподходящий момент, оглушив не хуже удара огрской палицы.
Он, должно быть, выглядел полным идиотом, когда молча таращился на пришедшего к нему в клинику Хоука и не реагировал даже на ключевые понятия вроде «Серые Стражи» и «Глубинные Тропы». Впрочем, несколькими минутами спустя абсурдная в своей всеобъемлющей ясности мысль, гласившая «Хочу этого мужчину себе», все-таки уместилась в его гудевшей, как разворошенный муравейник, голове, и Андерс наконец сумел сказать хоть что-то вслух.
Лучше бы не говорил, наверное: Хоук только моргнул удивленно и улыбнулся, зато в ответ на андерсову проникновенную речь из-за спины гостя вылез злобный седой эльф, по уши разрисованный лириумом, и произнес в ответ собственную, не менее пылкую, но декларировавшую прямо противоположное. Причем с переходом на личности. На не имевшего привычки держать язык за зубами Андерса опять снизошло просветление, и он, проглотив чуть не сорвавшуюся с губ язвительную реплику, через силу выдавил из себя пару вполне дипломатичных фраз. Клятый эльф, независимо от того, что заставляло его хвостиком таскаться за одним из тех самых магов, которых он от души ненавидел, уже был частью странной хоуковой компании, и что-то подсказывало целителю, что вздумавший ссориться с одним из «своих» незнакомец мгновенно лишится шанса тоже таковой стать.
Как будто это было единственной возможной причиной неудачи; но про Справедливость, тоже ошеломленного вспышкой чересчур ярких эмоций, Андерс в тот момент попросту забыл.
Впрочем, вскоре дух напомнил о себе сам. До назначенной на вечер встречи оставалось всего несколько часов – и они оказались заполнены невыносимой мигренью и нотациями о Долге, Цели и недопустимом эгоизме целителя, которому вздумалось помечтать о каком-то постороннем смертном вместо того, чтобы делать что-то полезное. Андерс вяло отбивался, указывая Справедливости на то, что они с Хоуком вполне сошлись во мнениях касательно положения магов, и в конце концов ещё помнивший об оставшихся в Башне Бдения товарищах дух несколько поумерил пыл.
После того, как во время боя в церкви Гаррет выступил на их стороне, Справедливость даже исполнился к нему некоторой симпатии. А ещё через несколько месяцев, когда тот показал себя достойным и разумным с точки зрения духа человеком и надежным союзником, Справедливость чуть ли не официально уведомил Андерса о том, что в случае чего готов закрыть глаза на «блажь смертных тел». Целитель лишь уныло вздохнул.
Флиртовать Хоук умел и любил – вот только Андерс, некогда не уступавший ему в умении добиться своего парой фривольных фраз, каждый раз терялся не хуже Справедливости. Нет, он отлично знал, чем можно было бы ответить на порой довольно эксцентричные гарретовы заигрывания, и мог с точностью до реплики представить разговор, который закончился бы в постели… И каждый раз отвечал иначе, придавленный осознанием того, что хотел не малую долю – пусть и красивое, но всего лишь тело – а всего Гаррета целиком. Со всеми его достоинствами, недостатками, нечеловеческим благородством и тщательно скрываемыми детскими капризами.
Главная сложность заключалась в том, чтобы как-то донести это до самого Хоука. Который при всей своей невыносимой самоуверенности был твердо убежден в том, что ценить его можно лишь за умение убивать и трахаться, а также за честные, хотя и безуспешные попытки научиться быть хорошим другом. Безуспешными, судя по наблюдениям Андерса, свои старания считал один только Хоук, но разуверить его ни у кого не получалось. Да и вообще любить Гаррета просто за то, что он есть, дозволялось только матери и немножко Карверу, и ещё, судя по его обмолвкам, покойным отцу и сестре.
Андерс старался изо всех сил. Он сам себя едва узнавал: никогда в жизни он не был таким паинькой, рассудительным, сдержанным и изысканно-остроумным. Он подружился с монной Леандрой (как раз это оказалось несложно, она и впрямь была чудесной женщиной) и вежливо пропускал мимо ушей вечное ворчание Карвера, который то ли считал их всех идиотами, то ли радовался, что делить комнатку в гамленовой халупе ему приходится только с братом, а не с ним и десятком его любовников. Андерс даже со злобным эльфом почти не ссорился, чтобы не огорчать Гаррета раздором в команде, и неизменно отвечал на глупые нападки ушастого магоненавистника логичными, разумными и обоснованными аргументами. А ещё он никогда, даже в шутку, не посмеивался над тем, что Хоук, способный бестрепетно выйти один на один с драконом, шарахался от уховерток и тараканов, словно благородная девица, и совершенно искренне умилялся гарретовой манере швыряться файерболами в мышей, которых тот тоже не на шутку боялся.
Неразберихи добавлял ещё и Справедливость, который то принимался восторженно рассказывать о том, как им повезло встретить столь достойного человека, отлично об этом осведомленному целителю; то требовал немедленно донести до Хоука мысль о том, что тот не должен отказывать другим в праве прощать его слабости, как поступал он сам.
Только ничего не срабатывало. На попытки делом доказать, что достоин встать с ним рядом, Гаррет отзывался искренним восхищением – и только. Демонстративную слабость принимал как должное и без раздумий и осуждения предлагал свою помощь и защиту, ни разу не попытавшись воспользоваться удобной возможностью в своих интересах. Неловкую, опасливую – не сделать бы хуже – властность считал продолжением профессионального чувства долга и безропотно подставлял рукам целителя ссадины и переломы, которые за секунду до того называл не стоящей внимания ерундой.
У Андерса начинали сдавать нервы, и никакие озарения вроде того, первого, от этого уже не помогали. А Хоук вдобавок смотрел на него ласковым, полным робкого обожания взглядом, под которым Андерса начинало мучить желание очень медленно и больно убить того, из-за кого даже вольный потомственный отступник был твердо уверен, что не вправе никого любить. Справедливость, к немалому удивлению одержимого, вполне это желание разделял. Даже в той части, что касалась «медленно и больно».
А потом Андерс все-таки не выдержал и плюнул на новообретенное взрослое благоразумие и собственные запутанные планы; и, проснувшись в руках Гаррета, понял, что все это время и впрямь был идиотом. Все гениальное просто: нужно было только прийти.
И остаться.