КошЪ вспомнил, почему он не пишет гет. Потомушто он сам в него нихуя не верит.
Карвер/АнораУ королевы полным-полно дел. Сожжённый наполовину Денерим требуется отстроить заново, а значит – найти деньги и рабочие руки; баннов и эрлов, чьи земли пострадали от Мора меньше, нужно убедить оказать помощь своим не столь удачливым товарищам, не возбудив при этом неприязни...
Анора встает с рассветом и ложится глубокой ночью, когда от благосклонной королевской улыбки болят губы, а перед глазами пляшут ремигольд корявые, по двести раз перечёркнутые буквы писем, в которых должно выверять каждое слово – иначе восстановленный Ферелден развалится от первого же порыва политического ветра.
У изголовья её кровати благоухает маленький букетик, несколько веточек милости Андрасте. Совсем как в детстве. Анора успела навидаться чудес – недобрых, вроде воспрявшего Древнего Бога, и тех, что получше: боевого мага, точь-в-точь как в легендах, прославленную доблесть Серых Стражей – и первую неделю, когда в сознании едва удерживаются простейшие вещи вроде необходимости поесть после очередного совета, она почти всерьёз верит: цветы, должно быть, приносит её нянюшка, и упрямую старушку не останавливает даже то, что её уже семь лет как похоронили...
Через полторы недели становится чуть легче, и королева вспоминает, что мертвые не возвращаются. Во всяком случае, не так – Страж Амелл наверняка мог бы рассказать ей о механизмах и логике сего явления, но Страж Амелл уже отбыл в Амарантайн. И к лучшему, ни к чему плясать на могиле чуда.
Во время утреннего туалета Анора рассеянно проводит кончиками пальцев по лепесткам стоящих на столике ромашек и благодарит заплетающую ей косы Эрлину за заботу; эльфийка, несколько растерявшись, говорит ей, что она тут ни при чём, а ромашки, каждый день свежие, к её приходу уже стоят возле зеркала... Королева хмурится, невольно подозревая недоброе – мысль о том, что кто-то может пробраться в её покои незамеченным, не на шутку её тревожит.
Карвер Хоук, новый начальник её телохранителей, слушает её с должным почтением и обещает разобраться; Аноре отчаянно хочется ему верить, но пять лет правления при Кайлане подарили ей целый букет дурных привычек, и верная Эрлина получает тот же приказ.
Вечером она принимает два совершенно одинаковых ответа: "Вам не о чем беспокоиться, Ваше Величество". И если Карвер спокоен и почтителен, как и подобает рыцарю в присутствии своей королевы – Анора даже мельком удивляется тому, как не похож он на своего брата, в глазах которого вечно плещется огонёк готового сорваться с привязи безумия – то Эрлина едва сдерживает смех, как будто успела узнать какой-то забавный и безобидный секрет. Королева пытается гневаться, но служанка только мотает головой и всё-таки начинает смеяться, и Анора сдается. Гневаться всерьёз нет ни желания, ни, честно говоря, сил.
Ромашки и правда каждый день свежие.
Королева наконец начинает замечать окружающих. Оказывается, её действительно охраняют: куда бы она ни пошла, за ней тенью следуют два воина в лёгком доспехе. У них четыре смены: одна для исполнения своего долга, две для тренировок, одна для отдыха. Капитан Хоук гоняет своих подчинённых безо всякой жалости, и Анора с невольной усмешкой думает, что её охранники скоро переплюнут пресловутых Антиванских Воронов.
По вечерам, когда она принимает просителей и встречается с теми, кого приглашает сама, её охраняет сам Карвер. Рыцарь неизменно почтителен и немногословен и любезно пропускает мимо ушей те несколько не подобающих королеве слов, которые порой срываются с губ Аноры после того, как очередные посетители покинут тронный зал. Порой она пытается уверить его, что в столь строгой охране нет необходимости, и каждый раз терпит поражение – Хоук упрямо поджимает губы и неизменно уважительным тоном отказывается хоть на миг ослабить бдительность.
И однажды и впрямь оказывается прав. Банн Кивар, споря с ней на повышенных тонах, распаляется всё больше и больше; Анора и рада бы ответить ему тем же, но не имеет права уронить достоинство. Сосредоточившись на попытках сохранить самообладание, она слишком поздно замечает, что банн выхватил кинжал – но путь экспрессивно размахивающему клинком мужчине преграждает недобро свистнувшее лезвие двуручного меча. Анора умеет обращаться с оружием не намного лучше любой другой ферелденской аристократки, но на солдат она насмотрелась вдосталь, и невольно любуется тем, как бугрятся мускулы её капитана, продолжая линию клинка. Или – делая холодную сталь продолжением тела.
Мысль о том, что Карверу достаточно лишь перехватить рукоять – и клинок кровожадно взвоет, а голова излишне пылкого банна улетит на середину тронного зала, разбрызгивая ярко-алую кровь, оказывается неподобающе приятной для благоразумной государственной дамы, каковой ей положено быть. Анора наслаждается этим всего секунду – видом умелого воина, испугом в глазах опомнившегося Кивара и больше всего сознанием того, что Карвер ждёт только её приказа. Королева, строго глянув на забывшегося банна, милостиво принимает его извинения, и командир её охраны вновь отступает в тень.
Того, что однажды широкая мужская рука аккуратным, но неостановимым жестом вынет из-под её взгляда проект очередного указа, Анора даже вообразить себе не может.
– Я командир вашей охраны, Ваше Величество, – невозмутимо поясняет Карвер, аккуратно сворачивая её черновики в трубочку. – И в данный момент я нахожу, что беречь вас нужно прежде всего от вас самой.
Королева и хотела бы оскорбиться подобным самоуправством, но умудряется бездарно пропустить момент, когда на зов капитана прибегает Эрлина, а потом вдруг оказывается, что она уже в постели и сон накрывает её тяжелым покрывалом.
После этого она вдруг замечает, что безупречное почтение в глазах её рыцаря... не так уж безупречно. Ромашки давно отцвели, но на столике у неё всё равно каждый день появляется свежий букетик.
– Мне скучно! – капризно говорит Анора. Перед глазами всё плывёт, и буквы на очередном свитке сливаются в неразрывные кривые линии. Можно было бы всё равно попытаться закончить дела до отхода ко сну, но ей почему-то не хочется дожидаться той минуты, когда её отнесут в кровать насильно. Она ведь даже не знает, как смотрит Карвер на свою королеву, неизменно засыпающую у него на руках...
Карвер чуть приподнимает бровь, чуть заметно улыбается, увидев, что Анора тянется куснуть кончик пера, забыв о том, что за прошедший вечер успела сгрызть его чуть не до основания, и начинает рассказывать ей истории из своего детства.
Королева смеется в первый раз за последние четыре года.
И засыпает в середине рассказа о том, как Гаррет подложил в кровать Бетани лягушку, а Карверу сказал, что с ним будет то же самое, если он не перестанет врать, будто его брат по ночам превращается в страшное склизкое чудовище.
Через четыре месяца Анора вдруг обнаруживает, что её усилия всё-таки не были напрасны. Ферелден медленно оправляется от последствий Мора, и ей уже не требуется загонять себя до полусмерти в попытке пришпорить ледащую клячу-государство, пока на неё не накинулся только того и ждущий Орлей.
И королева наконец понимает, что её капитан смотрит на неё вовсе не как на требующее охраны сокровище или символ единства Ферелдена. Не то чтобы он раздевал её взглядом... но определённо смотрел на неё как на женщину, которую не прочь был бы раздеть.
– Помнится, ваш брат однажды носил меня на руках, – как будто невзначай сообщает Анора, присев на край узкой койки. Покои капитана скромны и вряд ли вообще заслуживают подобного наименования – это всего лишь пара крохотных комнат, спальня и кабинет. Разбуженный посреди ночи Карвер ошарашенно моргает, и королева уверена, что наутро он устроит знатный нагоняй той паре, которой было поручено охранять её после заката. У хороших телохранителей охраняемое тело так просто не сбегает. Анора усмехается украдкой и невинно продолжает: – Очень почтительно нёс, должна заметить. А потом ещё и извинился на случай, если я всё же сочла себя оскорблённой.
Хоть на людях Карвер и изображает из себя туповатого служаку, но намеки он понимает прекрасно. И то, что он делает с ней в следующие несколько часов, под определение почтительности подпадает меньше всего.
А ещё через два месяца сияющая тихим счастьем Анора торопливо подписывает отложенный было указ о выводе ферелденского Круга Магов из-под юрисдикции Церкви. На всякий случай. Вдруг магические способности могут передаваться и через поколение?